Читать интересную книгу Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Артур Дойл

Кто-то из публики не удержался и зааплодировал; в зале тотчас поднялась буря рукоплесканий, и в ней потонули и призывы пристава к порядку, и рычание Гарбоулда.

Когда всплеск эмоций утих, Хэзелдин, который никогда не упускает нужного момента, бесстрастно произнес:

— У меня больше нет вопросов к свидетельнице, милорд, — и сел на свое место.

Эта реплика показалась мне завершающим аккордом, и присяжные, несомненно, восприняли ее так же.

Гарбоулд, красный как рак, наклонился к Рут и почти заорал:

— И вы рассчитываете, что жюри поверит, будто такой почтенный человек, как ваш отец, способен был, умирая, сознательно подстроить ловушку, чтобы довести подсудимого до виселицы?

Рут взглянула на него, пожала плечами и сказала с тем мудрым пониманием человеческой природы, какого можно было бы ожидать от женщины в зрелых летах:

— Да, папа мог так поступить. И он, конечно же, был убежден, что у него есть веские причины, чтобы убить мистера Виллоутона.

Что-то в ее тоне и жестах создавало непреложную уверенность в том, что Килстерн был способен не только придумать, но и осуществить подобную месть.

Гриторикс отказался допрашивать Рут; он посовещался с Хэзелдином, и наконец тот поднялся и начал защитительную речь. Она оказалась короткой. Хэзелдин заявил, что не хочет напрасно отнимать время у суда, и потому, ввиду того, что мисс Килстерн сама разрешила загадку смерти своего отца, ограничится вызовом одного свидетеля, а именно профессора Мозли.

Тот сутуловатый, седоволосый мужчина с седой бородкой, который с таким опозданием явился в суд, поднялся на свидетельское место. Теперь я понял, почему его лицо показалось мне знакомым: конечно же, я встречал его фотографии в газетах. Пакет, завернутый в коричневую бумагу, все еще был у него в руках.

Отвечая на вопросы Хэзелдина, он подтвердил, что из двуокиси углерода можно, и даже нетрудно, изготовить оружие достаточно твердое, острое и прочное, чтобы нанести такую рану, от которой скончался Килстерн.

— Способ изготовления такого орудия заключается в следующем: вы берете мешочек из замши, натягиваете его на вентиль баллона с двуокисью углерода, надеваете защитные перчатки и, держа мешочек левой рукой, правой открываете вентиль. Двуокись углерода испаряется так быстро, что почти сразу доходит до своей точки замерзания, 80° по Цельсию; таким образом, в замшевом мешочке она переходит в твердую форму и накапливается в виде двууглекислого снега. Затем вы заворачиваете вентиль, снег перекладываете ложкой в эбонитовую форму нужной толщины и утрамбовываете его при помощи эбонитового песта до получения стержня требуемой твердости.

Профессор подтвердил также и то, что в процессе накапливания снега и его уплотнения форму рекомендуется держать во льду, а готовый стержень хранить в термосе до тех пор, пока он не понадобится.

— И вы изготовили такой стержень? — спросил Хэзелдин.

— Да, — профессор развязал бечевку и стал разворачивать свой пакет. — Сегодня в половине восьмого часа утра мисс Килстерн вытащила меня из постели, чтобы поделиться своими открытиями. Я сразу же понял, что она нашла верное решение, — а ведь проблема смерти ее отца, признаться, порядком меня заинтриговала. Поэтому я наскоро позавтракал и взялся за работу, чтобы изготовить аналогичное орудие для демонстрации здесь, в суде. Вот оно.

С этими словами Мозли вынул из коричневой бумаги термос, отвинтил его крышку и перевернул. На ладонь профессора, защищенную перчаткой, выпал белый стержень около восьми дюймов длиной. Он поднял руку, чтобы присяжные могли рассмотреть этот предмет.

— Лед из двуокиси углерода — самый твердый и прочный из всех известных нам видов льда. Я уверен, что мистер Килстерн совершил самоубийство при помощи подобного стержня. Разница между моим образцом и орудием, которым воспользовался покойный, лишь в одном: то было остроконечным. У меня не было соответствующей эбонитовой формы; но та форма, которую мисс Килстерн собрала из обломков, заострена. Мистеру Килстерну, несомненно, изготовили ее по специальному заказу. Вероятно, он обратился в фирму Хокинса и Спендера.

Мозли вложил ледяной стержень обратно в термос и завинтил крышку.

Хэзелдин сел. Тот присяжный, которого отчитывал Гарбоулд, наклонился к старшине жюри и сказал ему что-то с серьезным выражением лица. Гриторикс встал и спросил:

— Касательно острия этого стержня прошу уточнить, профессор Мозли: как долго он останется достаточно острым, чтобы пронзить кожу человека при такой высокой температуре воздуха?

— Достаточно долго, на мой взгляд, — сказал профессор. — Я обдумал и этот вопрос. Следует учесть, что Килстерн по роду своих занятий отличался большой ловкостью движений и, с другой стороны, обладая научными знаниями, отчетливо понимал, что и как нужно будет сделать. Для того чтобы вынуть стержень из термоса и направить его в заданную точку, ему требовалось не более одной секунды — а то и меньше. Полагаю, что он приставил его острием к своему телу левой рукой, а правой сильно ударил по другому концу. На все это не могло уйти более двух секунд. К тому же, учтите, что чайный листок не удержался бы на острие, если бы оно растаяло.

— Благодарю вас, — сказал Гриторикс, повернулся и стал совещаться с королевскими адвокатами. Потом он заявил: — Мы полагаем, что дальнейшее рассмотрение дела излишне, милорд.

Старшина присяжных поспешно встал и сказал:

— Жюри также не желает более ничего слушать, милорд. Мы вполне удовлетворены и считаем, что подсудимый невиновен.

Гарбоулд заколебался. Готов поспорить, что он предпочел бы затянуть процесс. Но тут его взгляд упал на Хэзелдина, который наблюдал за ним; по-моему, судья решил не предоставлять ему возможность для новых обидных высказываний.

Угрожающе насупившись, он в официальном тоне обратился к присяжным, которые столь же официально произнесли вердикт: «Невиновен!» И судье оставалось лишь одно — отпустить Виллоутона.

Я вышел из здания суда вместе с Рут, и мы стали ждать, когда Виллоутон выйдет.

Наконец он появился в дверях, застыл на пороге и встряхнулся. Потом увидел Рут и подошел к ней. Они ничего не сказали друг другу. Она просто взяла его под руку, и они вместе покинули двор Нью-Бейли.

Мы здорово пошумели, приветствуя их.

Жак Фатрелл

ТИАРА МИССИС РОЗВЕЛЛ

Едва ли профессор Ван Дузен, известный также как Думающая Машина, взялся бы за загадку тиары миссис Розвелл, не будь в этом деле замешан его ученый собрат. А не взялся бы Думающая Машина — взялась бы полиция, и покатилось бы: великосветский скандал, разрушенный брак, по меньшей мере четыре сломанные судьбы… Это было очевидно всем, и ему в том числе — может быть, потому он и взялся искать выход из ситуации, у которой, казалось, был только закономерный итог.

С этой историей профессора ознакомили в его собственной лаборатории — той самой, что стала свидетельницей открытий, потрясших мир и коренным образом изменивших представление о нем по крайней мере в трех естественных науках. Вот и сейчас его огромная голова с копной соломенных волос кивала чему-то происходящему в крохотной вселенной приборного стекла, а внимательно прищуренные глаза тем временем с сердито-довольным видом следили за огоньком спиртовки.

Внезапно зашедшая Марта, экономка — невысокая хрупкая женщина, казавшаяся, впрочем, весьма рослой рядом со своим почтенным нанимателем, отвлекла профессора.

— Что там? — раздраженно уточнил он.

Марта молча протянула ему две визитки: на одной значилось имя Чарльза Вингейта Филда — известного астронома и давнего знакомого, на другой — миссис Ричард Ватсон Розвелл, которое профессор видел впервые.

— Джентльмен сказал, что дело большой важности. А леди, бедняжка, все плачет.

— Отчего?

— Да ради бога, я спрашивала, что ли?

— Что ж… минуточку, сейчас спущусь.

И действительно, минуту спустя он уже появился в приемной.

То была небольшая комнатка, существование которой профессор полагал излишней роскошью; навстречу ему поднялся мистер Филд и женщина лет сорока пяти, в роскошном платье, изысканная, красивая зрелой, яркой красотой. Лицо ее выдавало, что она только что плакала, — но сейчас осушила слезы и с интересом разглядывала вошедшего: его бледное лицо, яркие внимательные глаза, длинные руки.

Их представили, и все расселись по местам. Сам профессор выбрал глубокое мягкое кресло.

— Я как-то рассказывал миссис Розвелл о вас и ваших достижениях, — начал Филд. — А теперь привел ее к вам. Нам нужна помощь в деле весьма запутанном… и это дело — не из тех, в которых уместно вмешательство полиции. Если…

— Если миссис Розвелл поведает мне о деле, я буду благодарен, — оборвал его Думающая Машина.