лучше, чем слова. Таинственное создание послушалось и переползло к больному, полностью закрыв рану. Дракон заворочался и застонал.
– Тише, господин, – успокаивающе прошептала я. – Все хорошо. Сейчас.
Я окунула ткань в холодную воду и стала утирать покрытое испариной лицо мужчины.
Запретные прикосновения! Хотя причина для оправданий есть, нельзя себе позволять ничего подобного. Но немного – это ведь не считается, правда? Никто не узнает.
Небесный Дар вдруг выдохнул мне в ладонь. Я отшатнулась, ощутив горячее дыхание.
– Ах!
Что же с раной? Я взглянула, и моему удивлению не было предела. Она уже затягивалась. У меня расширились глаза. Паутина, облепившая тело Дракона, набрякла. С нее стекали терпко пахнущие капли. Нагнувшись, я принюхалась. Не трава, не лекарство, но что-то, смутно напоминающее о звере. Запах болезни, усталости и боли…
– Вы непременно поправитесь, – сказала я. – Оно вас вылечит, господин.
По крайней мере, я всем сердцем надеялась на это! Ведь поединок случился по моей вине. Если бы не я, мужчины никогда бы не сразились, Дракона бы не ранили, и он бы здесь не лежал.
«Опять ты усложняешь жизнь», – как наяву услышала я голос брата. Он как никто понимал меня, хотя и не всегда одобрял.
Я снова сложила ладони и взмолилась великому Небу, чтобы все закончилось хорошо. Время шло, близилось утро. Утомившись, я клевала носом. В час Быка[31] я чуть не задремала. Голова клонилась вниз. Опомнившись, я встрепенулась.
Господин офицер застонал. В дверь деликатно поскреблись.
– Кто там? – окликнула я.
– Старейшина интересуется, все ли в порядке? – услыхала я знакомый женский голос, принадлежащий целительнице.
– Передайте, что…
В этот миг офицер перевернулся на живот, и его вывернуло на пол желчью и слизью. Желудок больного был давно пуст, но тело избавлялось от яда всевозможными способами, содрогаясь от новых и новых спазмов. Я вскрикнула, и в комнату, не спросив дозволения и нарушив приказ старого Лиса, влетела целительница. Долг оказался сильнее запретов.
Сообща мы очистили рот и нос пациента, обтерли его и уложили на место. Мужчину знобило, не спасал даже ворох теплых стеганых одеял.
После совместных хлопот женщина сменила гнев на милость. Она изучающее, без презрения, по-новому рассматривала меня, а я – ее. Судя по внешности, целительница была родом из Хины. Вероятно, с севера, судя по довольно светлой, с оливковым оттенком, коже, высокому лбу, полноватым, красиво очерченным губам и раскосым глазам, уголки которых стремились к вискам. Волосы были заплетены в косы, как у степнячки. Одета она была просто и практично, в холщовый стеганый жилет поверх длинного просторного платья и штанов.
– Э-э-э… госпожа.
– Что?
– Застежка.
Я машинально, как на примерке, поправила выскочивший из петельки «квадратный узел», заменявший пуговицу, и смущенно отдернула руку. Женщина рассмеялась. Что ж, это лучше недовольства. Опомнившись, что проявила непочтительность, я представилась. Целительницу звали Жадеитовая Бусина. Она принадлежала к клану Первородных и приходилась Золотому Лису троюродной бабушкой, хотя на вид ей было лет пятьдесят, не больше.
– Значит, ты из клана Второй Ветви, девушка, – констатировала она и недовольно поморщилась. – Почему я узнаю об этом позже всех?
Покаянно опустив голову, я тотчас опомнилась и в упор взглянула на нее. Мне стыдиться нечего. Я – часть опального клана, но моя ли в том вина? Однако я сразу же поняла свою ошибку. Жадеитовая Бусина сердилась не на меня, а на родичей, которые держали ее в неведении.
– Где ты училась ухаживать за больными? – спросила женщина.
– Нигде, госпожа.
– Хорошо справилась.
Я улыбнулась.
– Это от страха, госпожа.
– От страха?
– Я испугалась, что господин офицер умрет.
– Это хорошо, – улыбнулась в ответ целительница. – Значит, ты осознавала последствия своего действия или бездействия.
Она осталась в комнате, наблюдая, как стремительно идет исцеление. Я замыла пол, но проветрить не решилась, дабы не выстудить помещение, согретое жаровней. Пришлось зажечь сандаловую стружку в курильнице, чтобы прогнать неприятные запахи.
Рана офицера затянулась, и рука приобрела нормальный размер. Мужчина взмок, как в бане. С потом через кожу выходил яд. Мы с Жадеитовой Бусиной сообща перевернули больного, чтобы переодеть его и сменить постель. Я несказанно смутилась. Целительница покрикивала на меня, и я кое-как справилась, хотя отводила взгляд в сторону и пальцы мои дрожали.
– Глупая! – в сердцах выпалила женщина и отправила меня вынести тазик с помоями и принести горячей воды.
Я выскочила и огляделась. По коридорам гуляли сквозняки, и я озябла. Даже пальчики на ступнях поджались, защищаясь от холода и сырости. Я выбралась наружу.
Над заснеженной горной цепью разливался утренний свет. Там, где облачный покров сдуло ветром, полунамеками, бликами и черными мазками виднелись скалы.
Выплеснув помои в отхожее место и хорошенько вымыв таз снегом, я поспешно вернулась обратно. Мыло или щелок[32] я не нашла и решила, что вполне обойдусь каменной солью. Руки покраснели, но, по крайней мере, стали чистыми. Подол промок насквозь, и ноги озябли еще сильнее. Как бы не простыть на ветру!
«О великое Небо! Разве я рабыня?»
Я бы скорее согласилась бессонными ночами вышить дюжину узорчатых платьев, чем еще раз это повторить. Подумала так – и устыдилась. Разве пристало морщить нос, когда я виновна в недуге Дракона? Между тем он, сгорая от внутреннего жара, сбросил одеяла и раскинулся на постели в бесстыдной наготе, лишь набедренная повязка прикрывала тело. Я вернула таз Жадеитовой Бусине и, застыдившись, умчалась прочь. Женщина насмешливо фыркнула вслед.
Не ива на ветру,
Не цветок у обочины,
Просто служанка.
Мне ли роптать? Остается смириться с обстоятельствами. Уйти отсюда я не могу. Дороги обратно не знаю. Внизу пропасть, снаружи холод, а тепло только в доме. Тепло – и лисы! Пожалуй, мне даже интересно, как они живут. Мои соклановцы не столь высокого рода, и магия их порядком отличалась.
Разглядев, откуда проникают лучи света, я дошла до кухоньки, где на кирпичной плите, намертво вделанные в отверстия над очагом, гордо стояли гигантские глиняные горшки. Паренек в сером стеганом, как у послушника монастыря, наряде зябко кутался в одеяло, подбрасывая в очаг бездымный уголь. Золотой Лис примостился на топчане и сидя дремал, прислонившись к стене. Стоило мне появиться, как он встрепенулся и посмотрел на меня.
– А вот и ты, лисичка, – сказал он и снова закрыл глаза.
Я полюбопытствовала, и юноша подсказал мне, где набрать воды. В одном горшке был кипяток, а в другом – вареный рис, над которым курился пар. Внезапно я ощутила, что безумно голодна. Я сглотнула, и в животе заурчало.