Читать интересную книгу Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства - Алексей Меняйлов

…Исполнитель, готовый вторить каждому звуку её восторга, тем не менее, обхватив голову руками, исчезает, оставляя её наедине с достигшим пределов любви совершеннейшим из любовников.

Кровь из отверстой раны продолжает толчками изливаться на её прекрасное тело. Горячая волна струится на нежный живот… Она изгибается ещё больше, и струйки из ложбинки спины достигают грудей — обоих сосков одновременно…

Прекраснейшая сжимается: ей кажется, что сейчас настил не выдержит и агонизирующий бык, проломив его, её покроет.

Бык громаден… И всё остальное у него — тоже… Кровь потоками заполняла яму, омывая каждую часть её тела. Каждую! Уна тогда непроизвольно пыталась вытереть кровь с груди, с сосков — и со стороны могло показаться, что она их ласкает.

А.Меняйлов. Понтий Пилат. Глава XVII («Уна приговаривает — смерть!»)

Это — мощный узел из прошлого, соединяющий «Понтия Пилата» и роман Булгакова.

А сцена в древнем лупанарии — узел ещё более мощный:

…Мгновение спустя чернокожий служитель чуть вытаскивал меч, чтобы открылось выходное отверстие раны, — и кровь волной изливалась на женщину. Попавшая на ягодицы кровь частью попадала на нежный живот, а частью по ложбинке спины потоками стекала на шею, грудь, соски, — тем запечатляя богоизбранность счастливицы.

В тот момент, когда агонизирующий верующий, соскальзывая с меча служителя, падал навзничь на пол, весь лупанарий взрывался торжествующим кличем, прославляющим божества Жребия и Любви. Возбуждённых сильнейшим ощущением женщин выбрасывало из их нор, и они, слившись с мужчинами… вЂ№…›

Богоизбранность считалась для всякой верующей женщины величайшей в жизни удачей — триумфом, в котором она впоследствии жила всю жизнь. И потребность в котором наследовалась дочерьми.

А.Меняйлов. Понтий Пилат. Глава VI («Ночь. Тайная жизнь Уны»)

При осмыслении этой сцены следует учитывать, что чёрный раб, закалывая мужчину, выбирал на самом деле женщину, воля которой была «звучней» всего.

И не важно, что раб лица королевы красоты не видел.

Раб — понятие не столько юридическое, не столько производственное, сколько — и прежде всего! — психоэнергетическое. Идеальный раб — прислужник, законченный холуй. Он водим вовсе не Фортуной, и, тем более, не своим выбором, но подчинён единственно воле главного в лупанарии некрофила и управляем им психоэнергетически.

Тем более что подчиняющее воздействие энергетического поля главного некрофила усиливалось присутствием «королевской свиты» — безумствующей в пляшущих отблесках пламени светильников толпы верующих.

Иными словами, можно утверждать, что в эпоху протолупанариев «перстом богов» бывали отмечены именно «патрицианки», хотя такое слово ещё не изобрели. То были далёкие прабабушки Уны, и их опыт королев лупанария (Великого шабаша) через кровь передавался их внучкам и праправнучкам. Праправнучек много, но, поскольку место одно, а всем «королевам „красоты”» на нём не уместиться, поэтому только психоэнергетически самые мощные властительницы ратовали за сохранение лупанариев. Остальные же «оттягивались» в новых культах, к примеру, Кибелы.

В Риме культ Кибелы закрепился на государственном уровне лишь во II веке до н. э., видимо, туда и произошёл некоторый отток посетителей лупанариев; ведь кровавый душ при крещении в яме — суррогат признания «королевой „красоты”» — становился доступен каждому. Пусть всего лишь в яме под настилом, да и кровь всего лишь бычья, пусть хоть видимость, но это лучше, чем ничего; видимо, достаточно одного только вида волны низвергающейся крови, чтобы «провалиться» к пределам власти.

С насильственным введением христианства императором Константином (жрецом Всепобеждающего Солнца; сам он крещение принял, только находясь при смерти) патрицианки вынуждены были менять приёмы достижения «отдохновения» на якобы христианские. Отсюда и — в противовес заповедям Евангелия — соответствующие «знаки могущества»: причащение буквальной кровью (испорченным брожением виноградным соком красного цвета), сбивание верующих в толпы и прочие экстатизирующие приёмы.

Меняются только названия религий, проваливающие же «знаки могущества» остаются.

Вспомним прародительницу Воландовой Маргариты — королеву Марго. Её первая брачная ночь была вся в потоках крови и в историю вошла навсегда — по тупоумию историков как Варфоломеевская ночь. В ту ночь набожные католики предательски резали гугенотов. В одном Париже было умерщвлено более 30000 человек, в том числе множество детей. История сохранила свидетельства того, что по улицам текли прямо-таки ручьи крови, даже вода в Сене покраснела.

Первая брачная ночь королевы красоты с нелюбимым мужем и массовая резня «верующими» гугенотов — события, с точки зрения теории стаи, не изолированные. По психологической своей сути.

Католичка Марго Валуа вышла замуж за гугенота, разные ли это стаи или лишь субстаи — неважно. Массовое убийство партией Марго части партии её мужа в первую брачную ночь — на психологическом уровне то же самое, что убийство его самого!

Характерная деталь того вождистского брака: будущей королеве Франции в мужья подсунули мужчину, по большому счёту, случайного — как в лупанарии!

На уровне словесных приказов организатором резни была мать Марго, вдовствующая королева, управляла государством, в сущности, она. Поскольку всякая властная мать отождествляет себя с дочерью, а дочь — её психологическая копия, то можно утверждать, что резню устроила психологическая Марго, ибо действующие лица в истории власти не отдельные люди, а роды, составляющие субстаи и воспроизводящие своих предков. Раз при этой резне была счастлива мать, то не могла не быть счастлива и её дочь… И наоборот.

Да, в отблесках горящего Парижа из руин восстали стены разрушенных лупанариев и раздвинулись до внешних пределов Парижа. Но это внешнее, не главное. Главное же, «знаки могущества», осталось прежним. «Муж» «королевы красоты», гугенот, должен был излить потоки крови — и она должна была статьполнокровнойвластительницей.

Повторяющиеся в коридоре тысячелетий фантазии патрицианок, королев и жриц разных культов — явно плод подсознания. Некий след от преступления, совершённого у истоков иерархичного человечества.

И в «Понтии Пилате» тоже из темноты Ночного города выплывает этот древний, почти вечный образ — архетип.

Итак, что же так поразило психику предков, отчего укоренился ритуал праздничного убийства в лупанарии?

При каких обстоятельствах на спину наиболее властной из женщин, их королевы красоты, в процессе любовной утехи обрушивалась волна крови?

При её совокуплении — с кем?

Уж не произошло ли это в протоорде? Во время убийства вождя-отца?

Если так, то многое становится понятным.

Логика нашего рассуждения следующая: сокровенную Маргариту можно понять, только вникая в ту передаваемую по законам родовой памяти сущность, которая прежде Маргариты отчётливо проявилась в королеве Марго, — Михаил Булгаков особо обращает на это наше внимание. Иными словами, Маргарита не оригинальна, а невротически повторяет своих предшественниц-«императриц» вообще, а одну из королев Франции в особенности. Точно так же неоригинальна и королева Марго, рассмотрение обстоятельств жизни которой ведёт нас к событиям далёкого прошлого, в конечном счёте, к протоорде, в которой, как разобрался ещё поздний Фрейд, был убит, а затем расчленён и съеден вождь-отец-муж, а его кровь выпита.

Яркому некрофилу отр`езать голову — кайф само по себе, но сила этого кайфа стократно усиливается и становится величайшим из удовольствий при том условии, что жертва — объект страстной любви убийцы.

Страстная любовь — это напряжение смешанных чувств к главному вождю, как до его съедения, так и в процессе. Тяга к наивысшей форме страстной любви по законам воздействия нравственного преступления на психику и посредством родовой памяти передаётся потомкам. Столь же закономерно пробуждение этого комплекса смешанных чувств воспето поэтами-толпарями как кульминация в жизни человека. На самом деле это кульминация деградации толпаря. «От любви до ненависти один шаг» — вот известная формула противопоставления и тем искажения действительности для живущих в языковой среде, где имеют хождение слова «любовь» и «ненависть».

Тяга к отсечению головы главному из возлюбленных идёт из седой древности, от времени Великого убийства в протоорде (не надо представлять звериные шкуры — участвующие могли быть вполне интеллигентны, во всяком случае, более, чем обитатели дворцов).

Можно возразить: в протоорде голова была отрезана мужу, а вот королева Марго, будучи замужем, отсекает голову любовнику, Уна тоже силой своего гипнотического влияния пытается отсечь голову опять-таки не мужу, а любовнику, да и Маргарита «щадит» и мужа, и любовника, а пьёт кровь из черепа вовсе на первый взгляд постороннего Берлиоза. Образ Уны, кстати, был полностью доформир`ован даже на бумаге прежде, чем автор успел познакомиться с деталями жизни королевы Марго и перепознакомиться с Маргаритой…