Не поняла. Слишком уверена в себе, в отце, в могуществе рода, в непоколебимости своего положения.
– Ты по-прежнему неравнодушен.
Почти приглашение.
– И мы могли бы заключить союз… ты бы помог исправить ошибку, которая случилась по твоей же вине. А я… я бы тоже что-нибудь для тебя сделала.
Рука касается бедра и на бедре же остается, но медленно скользит вверх.
– Ты меня хочешь.
– Конечно, – глупо отрицать очевидное, – ты красивая женщина. И я с превеликим удовольствием отымел бы тебя еще раз. Или два. Или как получится, но, видишь ли, есть один… нюанс. От таких, как ты, всегда есть риск подцепить что-нибудь нехорошее. А у меня сейчас здоровье слабое. Дядя беречься велел.
От пощечины Урфин увернулся и руку перехватил, сжал крепко, позволяя ощутить силу.
– Пожалеешь. – Леди Лоу продолжала улыбаться и смотрела прямо в глаза. – Мне еще не отказывали.
– Неужели? А мне показалось, что я и здесь не первый.
– Не хотелось бы тебя разочаровать, но ты нигде не первый. Или ты думаешь, что одна женщина чем-то лучше другой? Не будь таким наивным. Мы все умеем притворяться…
Он не стал уклоняться от поцелуя. Нежного, по-девичьи робкого.
Ядовитого.
– Радость моя, – Урфин вытер губы, – ты никогда не думала о том, что будет с тобой, если ты перестанешь быть такой… красивой?
– Угрожаешь?
– Нет. Просто с женщинами вроде тебя порой случаются… всякие неприятности.
– Какие же?
– Сифилис… красная рожа… это когда кожа шелушиться начинает и облезать. Или вот серая гниль, от которой выпадают волосы, зубы, а внутренности превращаются в кисель. В городе сейчас настоящий рассадник болезней, а твои друзья далеко не все разборчивы в связях. Я волнуюсь.
– Как мило с твоей стороны. – Леди Лоу вытащила из корсажа свернутые трубочкой листы. Тончайшая бумага, почти прозрачная, такую используют для снятия копий, и бледные чернила. Запах духов, пыльца золотой пудры. Красная ленточка. Она тщательно готовила этот подарок, и принимать его – безумие. – Возьми. В благодарность за заботу… мне кажется, ты оценишь.
Письма. Копии. И самое разумное – отправить их в камин.
– Жаль, конечно, что остальные Гийом унес с собой. Там много интересного…
Леди Лоу махнула рукой, подзывая тень, которая с радостью кинулась к ногам подруги.
– Знаешь, – леди Лоу коснулась светлых волос тени, и та засияла от счастья, – я никак не могу избавиться от мысли, что вот таким ты был бы удобнее в использовании… возможно, когда эта издохнет, я куплю себе мальчика. Светловолосого. Синеглазого…
Урфин все-таки сбежал. От этого смеха, от пустого взгляда тени, в котором не было ничего, кроме безграничной любви к одному-единственному человеку, от собственного страха.
Он врал, когда говорил, что не помнит кокона. Свет. Вспышка за вспышкой пробивается сквозь сомкнутые веки. И невозможно высчитать ритм. Урфин начинает, но сбивается. Гул, который нарастает, подавляя способность двигаться, чтобы оборваться в тишину, в звук, ощущаемый скорее разумом, чем ухом. Движение в неподвижном мире. И пространство безгранично расширяется… нет больше ни верха, ни низа.
Ничего. Включая самого Урфина.
И писем. С первых слов становится ясно, чьи они.
У девочки аккуратный почерк. Буква к букве. Строка к строке.
Не стоит читать чужие письма, особенно такие… нежные. И по-девичьи глупые. Бестолковые, как она сама.
…я умоляю вас забыть мое имя…
…и более никогда не беспокоить меня, если в вашем сердце есть…
У Гийома нет сердца.
И писем других не существует. Скорее всего. Имейся у Лоу что-то посерьезней, она бы не отказала себе в удовольствии поделиться. А если так, то… Что делать? Потребовать объяснений? Или забыть? Забыть не получится, а притвориться можно. Хотя бы попробовать.
Решить на месте.
Урфин вошел без стука, нарушая очередное правило, но к проклятым мирам все правила.
Тисса стояла вполоборота в шали из желтого шелка поверх сорочки. Руки подняты. Поддерживает копну волос, смотрит в зеркало, не замечая Урфина. У ног ее – смуглый парень, которого тотчас захотелось убить просто за то, что он здесь и сидит.
– …а талию предлагаю сделать чуть более завышенной. И не следует бояться декольте…
…всего-навсего портной.
Изольда его рекомендовала, но Урфин не предполагал, что этот портной настолько молод.
– Здесь… – Если бы парень коснулся Тиссы не деревянной палочкой, но рукой, Урфин бы эту руку сломал. – …Пустим атласную ленту. Сзади – три складочки и небольшой шлейф, который можно украсить…
– Шлейф. – Урфин понял, что еще немного, и он все-таки потеряет контроль над собой. – Шлейф – это хорошо…
Тисса обернулась. И ее взгляд, ее улыбка развеяли наваждение.
Письма… это глупость, повторения которой Урфин не допустит. А Гийом в любом случае не жилец.
– Мы… закончили? – спросила она.
– Да, леди. – Портной, поднявшись с колен, поклонился. – Но вы все-таки подумайте хорошо. Отказаться вы всегда успеете, а вот сшить бальное платье за несколько дней будет сложно…
Он ушел в спешке, забыв на ковре несколько булавок, белый лист с наброском и ленту.
Кажется, испугался.
И улыбка Тиссы тает. А в глазах появляется беспокойство.
Нельзя напугать ее еще больше. Спрячется. И будет снова вежливой, тихой, неживой.
– Что с вами?
– Ничего. Вспомнилось… неприятное.
– Не надо вспоминать неприятное. – Она подошла и коснулась щеки. – У вас кровь идет.
Точно. Опять льется из носа, а Урфин и не заметил. Вид у него сейчас наверняка жалкий. Защитник… себя защитить не способен.
– Идемте. Вам надо прилечь. – Тисса, придерживая шелковую завесу. – Урфину отчаянно хочется, чтобы та съехала, – берет его за руку. И вырываться, возражать нет желания.
Козетка для него тесновата, но если перекинуть ноги через гнутый бортик, то вполне терпимо.
– Запрокиньте голову, пожалуйста. Я сейчас.
Отсутствует она недолго и возвращается с миской холодной воды. Переоделась. И невольная мысль мелькает, что халат держится на одном пояске, который легко развязать. И девочка не станет сопротивляться. Она не поймет даже, что происходит, но… это подло.
Отжав хвост полотенца, Тисса пристраивает его на переносицу и пытается зажать пальцами, но силенок у нее маловато. И Урфин сам сдавливает нос. Она же вытирает кровь, осторожно, точно опасаясь причинить боль.
– Не испугалась? – Голос гнусавый, отчего самому смешно становится.
– Нет. У папы тоже часто такое случалось. Ему много раз нос ломали. И сосуды стали слабыми. Лопались… мне не следовало оставаться наедине с… ним. Но позвать было некого…