Читать интересную книгу Понурый Балтия-джаз - Валериан Скворцов

Я понимал, что замочить меня сразу они не решатся, предполагая, что контрольное время моего выхода на связь со своими наступит раньше, чем они поспеют вернуться на базу. Мое молчание вызовет тревогу, и перехваты немедленно развернутся по городу. Или того хуже - если я пришел не один, то они дотащат хвост до своего логова, к Чико, который скрывает там заложника. Я поступил бы на их месте так же - заставил бы выдать явку, добрался бы до нее, устроил там засаду, захватил моих помощников и вытянул бы из них информацию о том, какими силами и по какому периметру меня обложили. Принимая во внимание, что Чико Тургенев оказался в глухой изоляции, информация эта теперь для них жизненная.

- Говори, сколько там человек?

- Обычно один дежурный, - сказал я. И подумал: бедный Тармо, бедные его модели, бедное его искусство и бедный я.

Они успокаивались. Толстый предупредил их верно: я приеду в "Палас" скорее всего один, чтобы зацепиться за них, и мне нужен только Чико.

Когда "мерс", въехав в ухаб, наклонился влево, я вдавился в спинку сиденья и двинул локтями сидевших по бокам орлов. Стрела содрала кожу с моего кадыка и срезала кончик носа старшего справа. Его нож вошел в мою ляжку. Распашной же удар ребрами ладоней оба перехватили играючи. Реакция у них оказалась кошачья.

Машина имела затемненные стекла. Мимо проходили люди, но они ничего не могли видеть, и поэтому поработали надо мной основательно. Встав на колени на сиденье, перегнувшись через спинку, помогал и сам начальник Вайсиддинов. Спустя две минуты, когда меня выволакивали у входа в подвал Тармо, мое лицо, полагаю, походило на сырую отбивную. Я не видел левым глазом. Правая штанина пропиталась кровью. Грудь заливало из ссадины на горле. Возможно, мне сломали левую ключицу и пару ребер. Я едва мог дышать, грудь кололо.

- Подавай сигнал, сука, давай входи, - сказал Вайсиддинов. Он ещё не отдышался.

Со мной остались двое. Он и славянин. Сидевший за рулем Махмадов и другой европеоид уехали на "мерсе" за угол соседнего дома. Или прямиком к Чико за указаниями.

Сдержав стон от боли в груди и пальцах, присев на корточки, почти повиснув на руках конвоиров, я нашарил ключ под ковриком у двери. Слава богу, внутри, значит, никого.

Они вздрогнули, когда сотни висевших на бельевых веревках лент разом взвились под сквозняком из открытой двери. Я получил удар ногой сзади. Сознание покидало меня. Превозмогая слабость и боль, я подполз к стене и сел, упершись спиной. В глазах стояла муть. Мне кажется, я вырубался несколько раз. Кровь из ссадины на горле унималась. Но ляжка горела, будто её обдирали наждаком, вельветовая штанина багровела и набухала густеющим месивом.

- Еще полчаса жду, потом буду совсем убивать, очень больно буду убивать, - услышал я Вайсиддинова. - Не хочешь? Не любишь?

Чего они медлят? Это я подумал не про кавказца и его подельщика.

Пришлось пальцами разжимать распухшие веки правого глаза. Левый я боялся трогать. Старший сидел верхом на компьютерном стуле. Арбалет прислонен к ножке. Второго, славянина, я не видел. Наверное, караулил снаружи, чтобы захлопнуть мышеловку, если кто-то явится в студию. А водитель со своим напарником определенно укатили на "мерсе" за инструкциями к Тургеневу. Телефоном или рацией они не воспользуются до решающего прорыва через границу. Может сработать либо телефонный, либо радиоперехват и в полиции безопасности, и в представительстве "Балтпродинвеста".

Неужели опоздают? - подумал я опять не про кавказцев.

Вайсиддинов поднял арбалет. От стального жала до моего лба два метра. Большой палец с каемкой грязи под ногтем сбросил предохранитель. Указательный лег на спуск. А я не мог пошевелить рукой, хотя "ЗИГ-Зауэр" за брючным ремнем упирался рукоятью в спину. Всюду была одна боль...

Я подумал, что через секунду-другую вернусь в узкий склеп, сложенный из плотно составленных тяжелых плит. Таким я увидел мир иной в лаосском госпитале на берегу Меконга, после того как, зависнув в прыжке через окоп, получил штыковой тычок в пах. Я вспомнил, какая скука накатила среди серых плит, даже подумал, что и в туалет-то не нужно идти, раз мертвец...

Грянул выстрел. Почему я услышал? Разве арбалет не бесшумен?

В том, что касается материального обеспечения семьи, я старался во всем следовать примеру отца. Банковские счета с неприкосновенными суммами для мамы и Наташи, каждой отдельно, существовали на случай моего "выпадения в осадок" уже несколько лет. Но вспоминать об этих счетах, оказывается, время ещё не пришло. Здоровье мое вытягивало многое, и превращаться в обузу для своих пока ещё не предстояло...

Это подтвердил врач "Балтпродинвеста", человек с ухватками военного хирурга. В глубине лавки Тоодо Велле часы пробили одиннадцать вечера, когда он завершил обработку моих телес. Переломов, слава богу, не оказалось, только множество сильных ушибов. Рана в бедре, однако, требовала серьезного лечения. Без госпитализации "тубиб" ни за что не ручался. Пугал гангреной. Однако, скорее всего, паниковал. Без нужды шмыгал носом и неуверенно перебирал инструменты в сумке с крестом...

- Два дня не вставать во всяком случае, - сказал он Шлайну, бегавшему по просторной, в три окна, спальне над лавкой Велле. - Еще лучше, если есть возможность, лечь в госпиталь. Нужны рентгеновские снимки. На ощупь стопроцентной уверенности нет... Пациент настаивает, чтобы я зашил рану на бедре немедленно и так, чтобы он мог ходить. Мне не до объяснений, почему этого нельзя делать! Предписываю лежать! Рану зашью завтра!

Пришел Скелет Велле. Стоял с левой стороны, и видеть его я не мог, глаз заплыл окончательно, я только слышал скрипучий голос.

- Товарищ Шлайн, - сообщил он, - звонят господину Шемякину. Что ответить?

- Дайте мне телефон, Тоодо, - сказал я. - Пожалуйста.

Прошло полминуты, наверное, прежде чем в ладонь легла переносная трубка. Видимо, потребовалось разрешение Ефима.

- Это я, - заскрипел в ухо голос Ге-Пе. - Господин Шемякин, известий от вас никаких, и Прока с машиной не вернулся. Сейчас полночь. Состоялся контакт, который я вам устроил?

- Откуда у тебя номер этого телефона, твое превосходительство?

- Задайте этот вопрос господину Дубровину. Такой ответ удовлетворяет?

- Все, что от тебя, гнида продажная, как и встреча, устроенная мне в "Паласе", удовлетворяет всегда и наилучшим образом... Слушай, жирное отродье! Я потерял контакт с людьми Чико. Я многое, наверное, очень многое забуду, если ты поможешь восстановить его.

Ге-Пе сопел в трубку.

- Ты расстроен? - спросил я. - Чем?

- Тем, что они тебя не достали, бессмертный, - сказал Ге-Пе и разъединился.

Ефим бегал вдоль занавешенных окон. На красноватых шторах, как чернила сквозь промокашку, проступали синеватые пятна рекламы булочной. Я был благодарен Шлайну за то, что он не терзает меня расспросами и не упрекает за бездарно упущенную нить, которая привела бы нас в логово Тургенева, где, наверное, уже не ждал помощи генерал Бахметьев.

- Ефим, - позвал я его.

Шаги приостановились. Голос его прозвучал надо мной:

- Помолчи. Чего говорить? Береги силы. Тебе выздоравливать нужно.

Я разлепил пальцами левый глаз. Он видел, слава богу.

На Шлайна было страшно смотреть. Осунувшееся, заросшее черной щетиной от висков до воротника сорочки лицо, морщины на лбу, подглазные мешки, подпирающие оправу очков. Уши за вдавленными висками казались особенно огромными. Он выглядел евреем с фотоснимка из концлагеря. Он понимал, что потерпел разгром. По моей милости. В самом-то деле, о чем ещё говорить?

- Пусть опять принесут телефон, - попросил я его.

- Не нужно приносить. Вот он...

Я набрал номер телефона гостиницы "Каякас" и попросил соединить с комнатой двадцать два. Пять звонков - без ответа, восемь - без ответа. Если Дитер вышел из номера или вообще из гостиницы, оператор сказал бы. Девятый. Десятый.

Он ответил по-немецки:

- Битте!

- Это Бэзил, Дитер, - сказал я по-французски. - Как дела?

- Как ты? В порядке?

- Есть новости для меня?

- Плохие. Блокирующее наблюдение со стороны открытой Балтики снято. Мой хозяин говорит, что проблема на данном этапе стала исключительно русской. Меня отзывают. Здесь я не нужен. Сожалею...

Вот почему нахамил Ге-Пе! Море открылось. Окно в Европу.

- Все в порядке, - сказал я. - Тогда счастливого пути?

- Старина, - сказал Дитер. - Как насчет поработать со мной в Лейпциге частным образом? С твоим русским языком...

Меня все любили и окружали заботой. Дитер, Ефим... Какая же, должно быть, я жалкая, обгадившаяся со всех сторон сволочь!

- Ладно, не беспокойся, - сказал я вежливо. - Я обвыкся со здешним хулиганьем, не стоит меня жалеть. Это мой выбор... Давай, поберегись там!

- И ты, - сказал он.

Прижав кнопку отбоя, я сказал Ефиму:

- Наблюдение со стороны открытой Балтики снято.

- Я понял, - откликнулся он спокойно. - Это уже не имеет значения. Обмен состоится по плану через двадцать восемь часов. Послезавтра... Завтра в полдень Дубровин и москвичи встречаются с представителями "Экзобанка" в их конторе. Проговорят детали, совершат сдачу и приемку депозита наличными. Цирк тушит огни.