уже в течение 29 лет, зовут Вилле, со вторым, Хофманном, он застал свою жену в отхожем месте еще 7 лет назад, потом оба также вместе лежали в постели. То, что Хофманн ходит к его жене, знает пастор из исповедальни, но также сосед и его жена могли бы свидетельствовать перед судом, что он входил и выходил. Однажды он обнаружил ночью окно нижнего этажа дома снятым с петель. Также его жена, якобы, не хочет больше спать у него, а спит у старшей дочери. Энергично он оспаривал, что когда-либо утверждал, что его старший сын не от него. Если он вообще когда-либо и утверждал это, то это могло быть только во время его расшатывания нервной системы, вследствие приема снотворного, которое совсем помутило его голову. Его дети все от него самого.
Несмотря на бред ревности в отношении жены, он потребовал снова отпустить его к ней. Когда его внимание обратили на это противоречие, он сказал, что его жена душевнобольная и потребовал, чтобы ее показания, так же, как его, занесли в протокол. Она, якобы, наделала много глупостей; давала животным пить карболовую кислоту, которой нужно было смазать свинарник от «рожи» свиней, так что 13 свиней от этого сдохли. У одной цыганки она купила порошок против заболевания домашних животных, который состоял из муки и сажи, и подобное. Она, должно быть, душевнобольная. Пациент не обнаружил ослабления памяти. Знания были ограниченными, но соответствовали его сословию и интересам. Он считал бегло и правильно.
Спустя 5 дней он в разговоре с врачом диссимулировал, что, якобы, осознал, что его идеи только болезнь; он видел, что его жена все же хорошо к нему относится. В разговоре с другими он, однако, придерживался своих бредовых идей; например, студенту-практиканту он прежним образом рассказывал о прелюбодеяниях своей жены. При этом он описывал все подробности с большой оживленностью, наглядностью и обстоятельностью. Он точно видел, как Вилле уже много лет назад имел половые сношения с его женой; он видел, как тот пошел с его женой в крольчатник, и как они это делали, стоя; другой раз видел, что Хофманн пошел с его женой в уборную. Из его детей двое, о которых он не мог бы поклясться, что они от него.
В те 14 дней, которые он еще был в клинике, он много ходил гулять в сад, не выражал жалоб, при виде врача смеялся и отвечал на вопрос «как дела?» несколько натянутым образом: «Какими могут быть дела? Я ведь теперь совсем здоров». Если его расспрашивали о бредовых идеях, он их отклонял; все это было ведь болезнью, он же это знает; слишком глупо думать что-то такое. С тех пор, как он увидел свою жену здесь, ему ясно, что она не могла бы сделать ничего такого. При этом он изучающе смотрел на врачей, как будто пытался прочесть что-то на их лицах. Его могли бы теперь отпустить, он теперь проверен. Если бы он вышел, то устроил бы праздник; на него он приглашает тогда господ докторов. Несмотря на то, что он и спонтанно все время объявлял себя совершенно здоровым, он иногда делал замечания, которые указывали на диссимуляцию: «Я не один виноват в моей болезни». На вопрос: «Кто же еще?», — он быстро переходил на что-нибудь другое. Если его спрашивали, не был ли он все же болен при поступлении, он торопился подтвердить это. Теперь же он здоров, он все осознает. Жене и детям он писал письма, в которых он внешне обрадованно сообщал, что его болезнь вылечена, и что его теперь можно забрать; «этот день оставит нам память, так как я теперь совсем здоров и у меня больше нет фантазий в голове, также у меня твердое убеждение, что в нашем браке больше не будет никаких неприятностей». Он просил жену о прощении, расхваливал клинику. В одном более позднем письме сходно: «Дорогая жена. Я прощу тебя еще раз, забери меня и не удручайся из-за рецидива, с 9 сентября моя левая грудь больше не дрожала, и я твердо уверен, что рецидива не будет, также у меня больше нет желания приезжать в Гейдельберг». Он оставался без изменений, все время был естественным, общительным, постоянно дружелюбным. В последнее время он оживленно настаивал на освобождении, которое было ему предоставлено после 18-дневного пребывания.
Месяц спустя его жена написала: «Что болезнь моего мужа не намного улучшилась в Гейдельберге, и тот еще так же ревнив, как прежде, только стало лучше в том отношении, что он не так сильно обременяет меня надзором; он говорит, что отказался от этой фантазии по совету одного санитара только до того времени, как был отпущен из Гейдельберга. По его словам, господа тоже считают меня виновной, и поэтому я все же хочу попросить об одном: возможно, господа могли бы как-нибудь при случае справиться обо мне. Не из-за моей собственной персоны, так как в Гейдельберге меня никто не знает, но для других подобных случаев это, возможно, было бы на пользу». По прошествии следующих 5 месяцев дочь сообщила, что состояние ее отца все еще такое же. «Поскольку он в своем безумии все время хотел жаловаться, то мы попытались, чтобы сберечь имущество, воспрепятствовать этому с помощью объявления его недееспособным, как только он это заметил, он все забрал обратно и с тех пор вообще стал несколько спокойнее. Поэтому мы хотим прекратить его дело, чтобы предотвратить любое дальнейшее волнение». Катамнез от 1907 г. показал, что Б. умер 22 мая 1905 г. Теперь мы больше не могли узнать о нем ничего больше.
Заключение. После двухлетних легких расстройств до того времени здоровый мужчина на 51-м году жизни стал образовывать бредовые идеи ревности, которые он не корригировал, но поначалу временно, позднее длительно диссимулировал. Профессирование идей или появление других симптомов болезни не наблюдалось.
В отношении долгой продромальной стадии так же, как и в отношении более глубокого возраста, этому случаю аналогичен первый случай Брие[59].
Первый случай Брие
Брие, случай I. Заболевание на 59 году жизни (женат 30 лет). Брак счастливый до заболевания. Семеро детей. Два года назад стал более раздражительным и возбужденным, страдал головными болями и бессонницей. Год назад он стал упрекать свою жену в супружеской неверности, преследовал ее на каждом шагу, подумал, когда нашел муку, что она водится с помощником кондитера. Затем он предполагал также связь с другими. Дети, якобы, не от него. Он ругал жену, постоянно мучал ее, также бил ее. Когда он спал