Комарово. 3.4.68.
Дорогая Лидочка!
Спасибо!!!
Письмо Ваше получил вечером, утром — сразу как пришла почтарка — дал Вам телеграмму, надеюсь, Вы получили ее. Хотел телеграфировать и нынче утром, но что скажешь в телеграмме, кроме того же спасиба!..
Как здорово удаются Вам такие вещи («Туся», и вот — «А. А.»). Если не ошибаюсь, в этом жанре (портрет-монтаж) предшественников у Вас не было. (Простите мне этот «монтаж», кинематографический термин.)
Какой монументальный портрет, портреты!!!
Монументальность — здесь не преувеличение. Вот я ночью сегодня дочитал последние странички, а утром — проснулся и вижу себя, живу — не здесь, не в Комарове, а на Фонтанке, в Доме занимательной науки, в комнате, где скомканное белье на трехногом кресле, старинное зеркало (складни, шкатулки, черствый хлеб, сырные корки, электрическая плитка и — высокая, горбоносая женщина в разодранном по бедру черном китайском халате с серебряным драконом на спине. Эта женщина живет в памяти, как редко живут герои романов. Вижу ее — лежащей под толстым одеялом без пододеяльника, читающей стихи, разогревающей ужин, говорящей по телефону, цацкающейся с соседским мальчонкой, властной, растерянной, трогательно просящей: не уходите!.. Вижу ее у Пяти углов, и посреди Невского, вцепившейся в рукав спутницы, и — там, в очереди.
Пластичны, трехмерны и другие — те, кого я хорошо знал и знаю, и другие — те, кто был мне до сих пор известен только по имени. Н. Н.[387] — это не фотография, а художественный образ большой силы, первой величины.
И время, время! Живет и оно.
Многое задело, встревожило мою память. Например, вспомнились рассказы Тамары Григорьевны о этих ее первых встречах…
Между прочим, читая, я все время ждал и не нашел ответа на один вопрос: о религиозности А. А. Вспомнилось, как Тамара Григорьевна рассказала мне как-то о Вашем споре с ней, в котором Вы утверждали, будто все религиозное в стихах А. А. — это «только поэтика», а Т. Г. говорила — нет, тогда бы эти стихи не брали за душу, не трогали.
(Между прочим, об этом Вашем разговоре я вспомнил несколько лет назад, когда читал — или перечитывал — Вашу «Туею» — то место, где говорится о «первом религиозном интеллигентом человеке», встреченном Вами. Я подумал тогда: ведь с А. А. вы познакомились раньше.)
Что же мне сказать Вам еще, дорогая Лидочка? Ночью сегодня мне подумалось: каким бледным, однозначным вспоминается Эккермановский Гете после Вашей «А. А.». Это — не комплимент, да, впрочем, и не может быть комплиментом. Книга Эккермана — скучная. Там хороши только те главы, где говорится о разных способах изготовления луков.
Спасибо Вам и за все Ваши замечания по «Горькому». Со всем согласен в Вашем письме[388], кроме одного: лиха беда написать, а там — не наша забота.
Впрочем, об этом — после… Спешу на почту.
Спасибо за обещание поговорить с К. И. о статье. Вы сами понимаете, как приятно и как лестно мне было бы видеть его имя в этом издании. Но если он почему-либо не захочет печатать статью как предисловие — я огорчусь, но не обижусь.
Здесь живет В. С. Шефнер, единственный человек, с которым я сейчас, здесь бываю. Хотел походатайствовать у Вас за него. А потом ахнул…[389]
А ведь он очень хороший поэт. Знаете ли Вы его цикл о Тредьяковском?[390]
277. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
Ленинград. 10.4.68.
Дорогая Лидочка!
Спасибо Вам за разведку — в отношении Корнея Ивановича. Милейший К. И. верен себе — откликнулся тотчас, молниеносно и написал, что называется, с исчерпывающей полнотой, несмотря на болезнь, да еще такую гадкую. Вы не писали мне, что у него желтуха.
Мы все встревожены.
В том письме я написал Вам, кажется, глупость относительно Эккермана. Эккерман — хороший стенограф, фонограф, а Вы — художник. Следовательно, сравнивать тут нечего.
278. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
11/IV 68.
Дорогой Алексей Иванович.
Не думаете ли Вы — как полагают некоторые мои читатели — что мои «ме»[391] следует, в приложении, снабдить стихами, которые поминаются в тексте? Ведь все-таки в них — главное, они — воздух той комнаты, а читатель их не слышит.
_____________________
О религии А. А. никогда со мной не говорила. Она считала себя религиозной, хорошо знала Евангелие, Библию, чтила добро — но я сомневаюсь, чтоб она была добра и чтобы она в самом деле в своих отношениях с людьми пыталась поступать по-христиански — как, скажем, Туся или Фрида. Православие входило одним из элементов в ее поэзию — Пушкин, Дант, Шекспир, церковность. С религией, мне кажется, связано было ее чувство языка, чувство народности:
…тихие селенья,Хранилища молитвы и труда.[392]
Смирение, кротость были ей совершенно чужды — слишком независимый ум и характер. Была философия нищеты, была ненависть к буржуазности — но скорее, мне кажется, от хорошего вкуса, чем от религии.
Не знаю, не умею ответить на Ваш вопрос.
_____________________
А Туся и Шура тогда ведь ее не очень-то жаловали — и ее, и мою дружбу с ней (хотя и готовы были помогать, понимали трагизм положения и пр.).
279. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
Комарово. 23.4.68.
Дорогая Лидочка!
Элико читает «А. А.» с наслаждением. С тем большим, что у нее никогда нет времени, читает она урывками, ждет, по ее словам, этих минут. Многое для нее, как я заметил, неожиданно. Эти годы — первые годы ее в Ленинграде. Того, что обрушилось на Вас, на А. А., на Туею, на Александру Иосифовну, а позже и на меня, она не только не видела, но и о существовании этого знала разве что понаслышке. Анна Ахматова бывала у них (у В. Н. Орлова[393]), но молоденькая грузинка, конечно же, и не догадывалась о том, чем и как живет «большая русская поэтесса», хотя на родине у себя, в Тбилиси, уже успела узнать, почем фунт лиха.
Я не знаю, Лидочка, нужны ли стихи А. А. в приложении к «ме». Надо видеть, как это получится. Если бы месяц-полтора назад мне сказали, что о многих «внешних событиях» в Ваших «ме» говорится в подстрочных примечаниях, я бы, вероятно, не сразу поверил, что это не мешает рассказу, не затрудняет его, а, наоборот, облегчает и просветляет.
И где они будут, стихи? В приложениях, то есть в конце книги? Конечно, это дополнительный подарок читателю, но — тот же вопрос: не помешает ли, не отяготит ли? Примечания составляли Вы сами, Ваш авторский такт, вкус, чувство меры подсказали Вам, где и сколько можно и нужно сказать. А тут не Ваша рука уводит читателя в сторону, и часто — надолго.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});