Читать интересную книгу Возлюби ближнего своего - Эрих Ремарк

— До восемнадцати лет. Потом наша семья оттуда уехала.

— А позднее?

— Больше я там никогда не был.

— Как давно это было, — задумчиво сказала Рут.

— Да, давно. Тебя еще и на свете не было. А мать твоя, наверное, только-только родилась.

«Как странно, — подумала Рут. — В то время, как родилась моя мать, эти фотографии уже служили воспоминаниями для человека, которого я сейчас вижу. Он прожил тяжелую жизнь и сейчас угасает, но в нем еще живут те же самые воспоминания, как будто они сильнее человеческой жизни».

В дверь постучали, и вошла Эдит Розенфельд.

— Эдит, моя вечная любовь! — приветствовал ее отец Мориц. — Откуда ты?

— С вокзала, Мориц. Проводила Макса. Уехал в Лондон, а оттуда — в Мексику.

— Значит, ты осталась совсем одна, Эдит?

— Да, Мориц, я всех пристроила, и теперь все они могут работать.

— А кем будет работать Макс в Мексике?

— Едет простым рабочим. Но попытается устроиться на фирму, торгующую автомашинами.

— Ты хорошая мать, мать Эдит, — произнес Мориц Розенталь спустя какое-то мгновение.

— Как и любая другая, Мориц.

— Что же ты будешь делать теперь?

— Немного отдохну. А потом снова примусь за работу. Здесь, в отеле, родился ребенок. Две недели тому назад. Мать его скоро должна выйти на работу. Вот и я буду ему приемной бабушкой.

Мориц Розенталь немного приподнялся на кровати.

— Родился ребенок? Две недели назад? Тогда значит, он уже француз! А я и за восемьдесят лет не сумел этого сделать. — Он улыбнулся. — И ты будешь петь ему колыбельные песни, Эдит?

— Да.

— Песни, которые ты когда-то пела моему сыну. С тех пор прошло много времени. Внезапно замечаешь, что прошло уже страшно много времени… А ты не хочешь мне спеть одну из тех песенок? Иногда я тоже становлюсь похож на ребенка, который хочет спать.

— Какую же спеть тебе, Мориц?

— Спой песенку о маленьком еврейском мальчике. Ты пела ее еще сорок лет назад. Тогда ты была молодая и очень красивая. Да ты еще и сейчас прекрасна, Эдит!

Эдит Розенфельд улыбнулась. Потом села поудобнее и запела срывающимся голосом старую еврейскую песню. Голос ее дребезжал, словно струны старого инструмента. Мориц Розенталь откинулся на подушки и, закрыв глаза, спокойно слушал. По нищенской комнатке полилась тихая грустная мелодия, песня людей, не имеющих родины:

Миндаль, изюм, орехи

Ты должен продавать.

Торгуй, малыш, ведь это

Профессия твоя…

Керн и Рут молча слушали. Над их головами шумел ветер времени — старики вспоминали о событиях сорокалетней и пятидесятилетней давности, и все, что им довелось пережить, казалось им чем-то само собой разумеющимся. Но рядом с ними сидели две двадцатилетние жизни, для которых год был чем-то бесконечно длинным и даже необъятным. Внезапно Рут и Керн почувствовали страх. Ведь Все преходяще, все должно пройти, и время когда-нибудь схватит и их…

Эдит Розенфельд поднялась и поклонилась отцу Морицу. Тот уже спал. Некоторое время она смотрела на его большое старческое лицо, а потом сказала:

— Пойдемте! Пусть себе спит.

Она погасила свет, и все бесшумно вышли в темный коридор.

Керн катил от павильона к Мариллу тачку, наполненную землей, когда его внезапно задержали двое мужчин.

— Минуточку… И вы тоже… — обратился один из них к Мариллу.

Керн, не торопясь, опустил тачку. Он уже понял, в чем дело. Ему хорошо был знаком этот тон. Он пробудился бы от самого глубокого сна, если бы услышал рядом этот тихий, вежливый, но беспощадный тон.

— Разрешите, пожалуйста, посмотреть ваши документы?

— У меня их с собой нет, — ответил Керн.

— Разрешите, пожалуйста, сперва посмотреть ваши документы? — попросил Марилл.

— Да, конечно! С удовольствием… Этого достаточно, не так ли? Полиция. А этот господин — из Министерства труда. Вы сами понимаете, бесчисленное количество французских безработных вынуждает нас контролировать…

— Я понимаю, господа, — сказал Марилл. — К сожалению, я могу вам показать только разрешение на жительство в стране. Разрешения на работу у меня нет. Но вы, разумеется, и не ожидали ничего другого.

— Вы абсолютно правы, уважаемый, — вежливо ответил представитель министерства. — Ничего другого мы и не ожидали. Но этого достаточно. Можете продолжать работу. В этом случае — я имею в виду строительство выставки — правительство не слишком строго придерживается этого правила. Извините, пожалуйста, за беспокойство.

— Пожалуйста, ведь это — ваша обязанность.

— Могу я посмотреть ваши документы? — обратился человек к Керну.

— У меня нет документов.

— У вас нет?

— Нет.

— Вы въехали в страну нелегально?

— У меня не было другой возможности.

— Мне очень жаль, — сказал полицейский. — Но вам придется пройти вместе с нами в префектуру.

— Я так и думал, — ответил Керн и посмотрел на Марилла. — Передайте Рут, что меня сцапали. Вернусь, как только смогу. Пусть не пугается.

Керн сказал это по-немецки.

— Я не буду возражать, если вы поговорите еще немного, — предупредительно сказал чиновник из министерства.

— Я позабочусь о Рут, пока вас не будет, — сказал Марилл по-немецки. — Ни пуха ни пера, старый бродяга. Попросите, чтобы вас выслали через Базель. А вернетесь через Бургфельден. Из ресторана Штейфа позвоните в отель, находящийся в Сан-Луи, и попросите такси до Мюльгаузена, а оттуда — в Бельфорт. Это наилучший маршрут. Если попадете в Санте, напишите мне, как только представится возможность. Классман тоже будет начеку. Я сейчас же ему позвоню.

Керн кивнул.

— Я готов, — сказал он потом.

Полицейский передал его мужчине, который ждал невдалеке. Чиновник из министерства с улыбкой посмотрел на Марилла.

— Чудесное напутствие, — сказал он на прекрасном немецком языке. — Вы, кажется, хорошо знаете наши границы.

— К сожалению, — ответил тот.

Марилл и Вазер сидели в бистро.

— Давайте возьмем еще по рюмке водки, — предложил Марилл. — Черт возьми, я больше не доверяю этому отелю! И это чувство охватывает меня впервые. Что вы будете пить? Фин или перно?

— Фин, — с достоинством ответил Вазер. — Анисовка — женский напиток.

— Только не во Франции. — Марилл сделал знак официанту и заказал порцию коньяку и красного перно.

— Я могу сообщить ей об этом, — предложил Вазер. — У нас часто случается такое. У нас часто кого-нибудь схватывают, и об этом нужно сообщать жене или невесте. Будет лучше всего, если вы начнете с великого общего дела, которое всегда требует жертв.

— Что это за общее дело?

— Движение. Революционное пробуждение масс, само собой разумеется!

С минуту Марилл внимательно смотрел на коммуниста.

— Вазер, — сказал он затем спокойно, — мне кажется, что на этом мы далеко не уедем. Это хорошо для социалистического манифеста, не больше. Я забыл, что вы занимаетесь политикой. Давайте лучше опустошим наши рюмки и примемся за дело. Ведь как-нибудь это все-таки нужно сделать.

Они расплатились и по грязной снежной каше направились к отелю «Верден». Вазер исчез в «катакомбе», а Марилл медленно поднялся по лестнице.

Когда он постучал в дверь Рут, она открыла так быстро, словно ждала за дверью. Улыбка ее стала не такой радостной, когда она увидела Марилла.

— Марилл? — немного удивилась она.

— Не ждали, наверное?

— Я думала, что — Людвиг. Он должен прийти с минуты на минуту.

— Ах, вот оно что!

Марилл вошел в комнату. Он увидел тарелки, стоящие на столе, спиртовку с кипящей водой, хлеб, холодную закуску и цветы в вазе. Он окинул все это быстрым взглядом, взглянул на Рут, которая выжидающе стояла рядом с ним, и нерешительно, только чтобы чем-нибудь занять руки, поднял вазу.

— Цветы… — пробормотал он. — Даже цветы…

— Цветы в Париже дешевые, — ответила Рут.

— Да… Но я не это имел в виду. Ведь они… — Марилл поставил вазу обратно так осторожно, будто она была не из дешевого толстого стекла, а из тонкого, как скорлупа, фарфора. — Ведь они чертовски осложняют все дело…

— Какое дело?

Марилл промолчал.

— Я знаю, — вдруг сказала Рут. — Полиция схватила Керна.

Марилл повернулся в ее сторону.

— Да, Рут.

— Где он сейчас?

— В префектуре.

Рут молча взяла пальто, надела его, сунула в карманы какую-то мелочь и хотела пройти мимо Марилла. Тот задержал ее.

— Нет смысла предпринимать что-либо, — сказал он. — Ни ему, ни вам это не поможет. У нас есть свой человек в префектуре, который следит за всем. Оставайтесь дома!

— Как я могу оставаться дома! Я должна увидеть его! Пусть и меня сажают вместе с ним. А потом мы вместе перейдем границу!