Читать интересную книгу Возлюби ближнего своего - Эрих Ремарк

Керн вернулся в отель.

— Рут, — сказал он, стоя в дверях. — Мы успешно двигаемся вперед! Вот, посмотри! Последний из могикан вернулся домой.

Рут открыла коробочку и заглянула в нее.

— Людвиг!.. — прошептала она.

— Бесполезная роскошь — и только, — смущенной скороговоркой пояснил Керн. — Но как говорит Штайнер, такие вещи лучше всего согревают душу. Вот я и хочу это проверить. Ну, а теперь надень его! Сегодня все мы ужинаем в ресторане! Как и все рабочие, получающие жалованье в конце недели.

Было десять часов вечера. Штайнер, Марилл, Рут и Керн сидели в «Матушке Марго». Официанты уже начали сдвигать стулья, мыть пол и чистить его вениками. Кошка у кассы потянулась и спрыгнула вниз. Хозяйка дремала, плотно закутавшись в вязаную кофточку. Лишь изредка она открывала глаза, чтобы посмотреть, все ли в порядке.

— Думаю, что нас уже собираются попросить об уходе, — сказал Штайнер, подзывая официанта. — К тому же уже время. Пора идти к Эдит Розенфельд. Сегодня приехал отец Мориц.

— Отец Мориц? — спросила Рут. — А кто это?

— Отец Мориц — это ветеран эмигрантов, — ответил Штайнер. — Ему уже семьдесят пять, маленькая Рут. Он знает все границы, все города, все отели, все пансионы и частные квартиры, где можно жить, не заявляя об этом в полицию, и тюрьмы пяти государств — очагов культуры. Его зовут Мориц Розенталь, а родом он из Годесберга-на-Рейне.

— В таком случае я его знаю, — заметил Керн. — Переходил с ним однажды границу. Из Чехословакии в Австрию.

— А я из Швейцарии в Италию, — сказал Марилл.

Официант принес счет.

— Я тоже несколько раз переходил с ним границу, — сказал Штайнер. — Нам можно захватить бутылку коньяку с собой? — спросил он официанта. — Курвуазье. Разумеется, по той же цене.

— Минуточку, я спрошу хозяйку.

Официант направился к дремлющей хозяйке. Та приоткрыла один глаз и кивнула. Официант вернулся, достал с полки бутылку и подал ее Штайнеру. Тот сунул ее в боковой карман пальто.

В этот момент входная дверь распахнулась, и в ресторан вошла какая-то призрачная фигура. Хозяйка прикрыла рот рукой, зевнула и открыла оба глаза.

На лицах официантов появилось недовольное выражение.

Вошедший мужчина безмолвно, словно лунатик, прошел через весь зал, в сторону большой жаровни, где над тлеющими углями жарилось несколько курочек.

Мужчина пронзил их рентгеновским взглядом.

— Сколько стоит вот эта? — спросил он у официанта.

— Двадцать шесть франков.

— А эта?

— Двадцать шесть франков.

— Они все стоят по двадцать шесть франков?

— Да.

— Почему же вы не сказали сразу?

— Потому что вы об этом не спрашивали.

Мужчина поднял глаза, и на мгновение в глазах этого лунатика вспыхнул какой-то злобный огонек. Потом он показал на самую крупную курочку.

— Дайте мне вот эту!

Керн подтолкнул Штайнера. Тот уже тоже внимательно следил за происходящим. Уголки его рта вздрагивали.

— С каким гарниром? С салатом, жареным картофелем или рисом? — спросил официант.

— Без всякого гарнира. Гарниром будет нож и вилка! Давайте ее сюда!

— Цыпленок, — прошептал Керн. — Наш старый знакомый — Цыпленок!

Штайнер кивнул.

— Да, это он. Цыпленок из тюрьмы в Вене.

Мужчина уселся за столик, вынул бумажник и пересчитал деньги. Потом сунул его обратно в карман и торжественно развернул салфетку. Перед ним уже красовалась жареная курочка. Мужчина поднял руки, словно священник, приготовляясь к благословению. Глаза его светились от восторга. Он переложил курочку из миски на свою тарелку.

— Не будем ему мешать, — тихо сказал Штайнер и ухмыльнулся. — Эта жареная курочка наверняка досталась ему после больших трудов.

— Напротив, я предлагаю немедленно смыться! — сказал Керн. — Я уже два раза встречался с ним. И оба раза — в тюрьме. Его каждый раз арестовывали в тот момент, когда он собирался есть жареную курочку. Исходя из этого, сюда каждую минуту может нагрянуть полиция.

Штайнер рассмеялся.

— Ну, тогда быстро! Новогодний праздник лучше провести у обделенных судьбой, нежели в префектуре.

Они вышли на улицу. В дверях они еще раз обернулись. Цыпленок как раз оторвал от курочки румяную поджаристую лапку, внимательно посмотрел на нее, — как паломник на гроб Господень, — смиренно надкусил ее, а потом начал пожирать ее с непостижимой быстротой и жадностью.

Эдит Розенфельд была маленькой, совершенно седой женщиной шестидесяти шести лет. Она приехала в Париж два года назад, вместе с семью детьми. Шестерых из них она уже определила. Старший сын, врач, уехал на войну в Китай; старшая дочь, филолог из Бонна, получила с помощью комитета беженцев место горничной и уехала в Шотландию; второй сын сдал в Париже государственные экзамены по юриспруденции, но, не найдя практики, устроился официантом в отеле «Карлтон» в Каннах; третий записался в иностранный легион; четвертый уехал в Боливию; вторая дочь жила на апельсиновой плантации в Палестине, Остался только самый младший сын. Комитет помощи беженцам пытался устроить его шофером в Мексике.

Квартира Эдит Розенфельд состояла из двух комнат: большой, где она жила сама, и поменьше — для ее последнего сына Макса Розенфельда, фанатически преданного автомобилям. К тому времени, когда туда пришли Штайнер, Марилл, Керн и Рут, в обеих комнатах уже собралось человек двадцать — все беженцы из Германии. Некоторые имели разрешение на работу, но большинство его не имело. Кто мог, захватил с собой немного выпить. Почти все принесли с собой дешевое французское красное вино. Штайнер и Марилл сидели со своим коньяком, словно два краеугольных камня. Они щедро разливали коньяк направо и налево, чтобы избежать ненужной щепетильности.

Мориц Розенталь пришел в одиннадцать часов. Керн с трудом узнал его. Менее чем за год он, казалось, постарел лет на десять. Лицо его было изжелта-бледным, без единой кровинки; шел он с трудом, опираясь на палку черного дерева с ручкой из слоновой кости.

— Эдит, старая любовь моя! Вот я и снова здесь, — произнес он. — Раньше прийти я не мог. Чувствовал себя очень усталым.

Он нагнулся, чтобы поцеловать ей руку, но у него ничего не получилось. Эдит поднялась — легко, как птичка. Она взяла Морица за руку и поцеловала его в щеку.

— Кажется, я старею, — произнес Мориц Розенталь. — Не могу больше целовать тебе руки. А ты целуешь меня прямо в щеку — и хоть бы что! Да, если бы мне было только семьдесят!

Эдит Розенфельд взглянула на него и улыбнулась. Ей не хотелось показывать ему, что она испугана его жалким видом. А Мориц Розенталь не показывал ей, что догадывается о ее мыслях. Он чувствовал себя спокойно и радостно — он приехал в Париж, чтобы дожить в этом городе свои последние дни.

Мориц Розенталь огляделся.

— Сколько знакомых лиц, — сказал он. — Те, у кого нет своего дома, часто встречаются друг с другом. Странно, но это так… Штайнер, где мы виделись с вами последний раз? В Вене, правильно? А с Мариллом? В Бриссажо, а позднее — в Локарно, когда находились в полиции под арестом, верно?.. Ба! Да здесь и Классман — Шерлок Холмс из Цюриха! Да, память моя еще кое на что годится! Здесь и Вазер! И Брозе! И Керн из Чехии! Майер — друг карабинеров в Палланцо! О, боже ты мой, дети! Куда ушло старое чудесное время?! Теперь уже все не так. Ноги отказываются служить.

Он осторожно сел на стул.

— Откуда вы теперь, отец Мориц? — спросил Штайнер.

— Из Базеля. И скажу вам одно, дети: избегайте Эльзаса! Будьте осторожны в Штрассбурге и избегайте Кольмара. Атмосфера там, как в тюрьме. Матиас Грюневальд и Изенхаймер Альтар ничего не смогли сделать. Три месяца тюрьмы за нелегальный въезд в страну. Любой другой суд осуждает самое большее на пятнадцать дней. А там, если попадешься второй раз, сразу получишь полгода. К тому же и тюрьма — настоящая каторга! Избегайте Кольмара и Эльзаса, дети. Идите через Женеву.

— Как сейчас в Италии? — спросил Классман.

Мориц Розенталь взял рюмку с вином, которую поставила перед ним Эдит Розенфельд. Рука его заметно дрожала, когда он ее поднимал. Ему стало стыдно, и он снова поставил рюмку на стол.

— Италия наводнена немецкими агентами, — сказал он. — Там нам больше нечего делать.

— А в Австрии? — спросил Вазер.

— Австрия и Чехословакия — это ловушки. Франция — вот единственная страна в Европе, где мы еще можем жить. Всеми силами старайтесь удержаться здесь.

— Ты слышал что-нибудь о Мэри Альтман, Мориц? — спросила через какое-то мгновение Эдит Розенфельд. — Последнее время она жила в Милане.

— Сейчас она работает горничной в Амстердаме. А дети ее находятся в Швейцарии, в приюте для эмигрантов. Кажется, в Локарно. А муж — в Бразилии.

— Ты разговаривал с ней?