пальцами по волосам, словно пыталась успокоиться.
— Мы разные. Я не строила планов относительно нас или нашего будущего. Мне просто хотелось хоть ненадолго ощутить себя свободной.
— Ты знаешь о том, кто ты? — осторожно осведомился я.
Девушка полоснула меня полночным взглядом и закусила губу. Потом тряхнула головой и резко спрыгнула со стула. Из выреза ее блузки выскользнул закрепленный на шнурке кулон. Тот самый, камень желаний, который после нашей игры остался у нее. Регина заметила его и резким движением ладони сдернула с шеи. Швырнула на стол и отчеканила:
— Я хочу свободы. Ты можешь мне дать ее?
— От меня? — уточнил я, испытывая некое подобие облегчения, что мне не придется говорить ей о разрыве.
— От всего этого, — она нервно обвела руками комнату. — Я тут как в клетке. Этот мир не для меня. Я здесь чужая… Я не понимаю, о чем говорю…
Ее плечи опустились, и я подошел ближе, чтобы обнять Регину.
— Я не должен был говорить с тобой об этом.
— Должен. Потому что иначе ты бы мучился неизвестностью. Надумал бы себе всякое. К тому же, — она подняла на меня глаза, — между нами уже ничего не может быть. И дело не во мне. В тебе. Я вижу тут, — ее пальцы легли на мою грудь, — тень девушки, которую ты выбрал душой.
— Видишь? — тихо спросил я и погладил по шелковистым волосам.
— Да. А ты ее не видишь. Не знаешь ее настоящей. Но уже смог принять со всеми ее грехами прошлыми и будущими.
Девушка решительно вывернулась из моих рук и направилась в сторону выхода.
— Куда ты? Нельзя уходить…
— Мне нельзя запрещать, — она заговорила странным низким голосом, от которого по моей коже пробежала волна мурашек. — Я не хочу здесь оставаться.
Я попытался остановить Регину, но ноги внезапно подогнулись. Чтобы не упасть пришлось ухватиться за край стола. Перед глазами плыло пространство, в ушах шумело, а сердце колотилось за ребрами. И когда я пришел в себя, гостьи уже не было. Я вышел следом, но не увидел девушку рядом с домом. Где-то вдали тревожно вскрикнула птица. А на меня накатила дикая усталость. Все тело налилось тяжестью.
Я вернулся в дом, совершенно разбитый и не захотел подниматься в свою комнату. Вместо этого устроился на диване, укрывшись пледом. И сам не заметил, как задремал. Мне снился лес, по которому я брел. Надо мной качались густые кровны деревье закрывающие небо. Не было ни страха ни тревог. Лишь тропа между темными стволами и пышными кустами. И далекий зов, едва различимый в шуме листвы…
Я проснулся, когда солнце спустилось к закату. Вышел на порог и потянулся.
За домом раздавался звук топора. Он рассекал пространство треском раскалываемых поленьев. И я обошел поместье. Вышел на задний двор и увидел, как начальник охранки рубил дрова. И я не стал подходить к нему вплотную, чтобы случайно не попасть под обух.
Мужчина вновь снял рубаху. Каждый раз, когда он поднимал топор, мышцы перекатывались под его шрамированной кожей. Заметив меня, он остановился, и резким движением кисти вогнал топор в колоду. Утер испарину со лба и уточнил:
— Что-то случилось?
Я пожал плечами:
— Не знаю. Просто стало интересно, что за шум. Сперва даже решил, что на поместье напали.
Отец невесело усмехнулся, но ничего не ответил. Я же кивнул на гору разрубленных поленьев
— Зачем ты это делаешь?
— Это успокаивает, — ответил отец и неожиданно предложил. — Может, хочешь попробовать?
Он выдернул топор из колоды и протянул его мне. Но я покачал головой:
— Я не умею.
— Это не означает, что ты не можешь научиться, — резонно заметил старший Чехов.
Я скинул пиджак, закатал рукава рубахи и взял топор, который оказался довольно увесистым.
— Держи, — с усталой усмешкой заявил мужчина. — И перед ударом убедись, что ты твердо стоишь на ногах. Стопы ставь широко друг от друга.
— Это еще зачем? — подозрительно осведомился я.
— Если топор слетит с пня, ты не угодишь себе лезвием по ноге, — просто пояснил отец.
— А он может слететь? — озаботился я, и Филипп Петрович усмехнулся:
— Чтобы такого не случалось, надо выбирать поленья без сучьев сверху.
— А с сучками куда девать? Выбрасывать?
— Переворачивать другой стороной, — ответил отец и хитро уточнил, склонив голову. — Так ты будешь пробовать или продолжишь тянуть с работой?
Я расставил ноги шире, приложил острие топора к деревяшке.
— Не так, — мягко проговорил Чехов, становясь рядом. — Одну руку помести ближе к лезвию. А вторую у края древка. Никогда не заводи топор за спину. Поднимай его над головой замахом, и одновременно толкай нижней ладонью рукоять. Она должна скользить в хватке между твоими пальцами. Контролируй направление движения. Ухвати за край рукояти двумя ладонями на самой высокой точке подъема, а потом позволь топору свалиться вниз под собственным весом, убыстрив его падение плавным движением рук. Бей полено ближе к левому краю. Спину не сгибай. Стой прямо. И обязательно слегка ослабь хватку ладоней в самом конце удара, чтобы топор остановился в дереве, а не пошел дальше по дуге и ты не выбил себе большой палец.
— Так просто, — нервно хмыкнул я.
— Не сложнее, чем вызвать призрака, полагаю, — глухо проговорил мужчина. — А вывих в пальце с годами дает о себе знать на дурную погоду.
— В Петрограде погода всегда плохая, — заметил я.
— Потому и делай, как я говорю, — отец отошел подальше и скрестил руки на груди. — Давай.
Я размахнулся и опустил топор. Дерево треснуло под ударом, и крупный кусок полена свалился влево.
— О, — выдохнул я, обернувшись к отцу.
— Следующий кусок отколется проще, — криво усмехнулся он. — Не ленись. Твоему старику не так просто колоть дрова в его-то возрасте.
Я хотел возразить, но вовремя прикусил язык, понимая, что отец меня подначивает.
Когда ткань рубахи стала липнуть к телу, я скинул и рубашку, оставшись только в штанах. Поленья все не кончались, а я вдруг ощутил вместе с усталостью странное удовлетворение оттого, что делаю что-то сам. Только я, а не моя сила, которой я уже научился доверять. Но было в простой работе что-то завораживающее, погружающее в своеобразный транс. Я будто