Кулибина пила чай в кровати. В ногах ее лежали голубое шелковое платье и атласная накидка. Она была не одна. У нее сидела молодая довольно красивая дама, одетая во все черное.
— Какой добрый ветер принес тебя ко мне, Тамара? Извини, что я принимаю тебя в кровати, но мне хотелось поскорей видеть тебя, — вскричала Надя, протягивая руки и сердечно целуя свою подругу.
— Да, я вижу, что ты любишь долго спать. Вряд ли это приятно твоему мужу! — ответила Тамара, раскланиваясь с дамой в черном.
— О! Он пьет чай один и затем, заказав обед, уходит в свое министерство, — сказала, смеясь, Надя.
Не ожидая ответа, она повернулась к даме в черном:
— Я вас больше не удерживаю, Мавра Антоновна, вы мне принесете бриллианты, как мы условились, остальное же прошу вас оставить у себя. Желаю вам успеха!
Та с жаром поблагодарила ее и, поспешно завязав платье, накидку и другие вещи в большую скатерть с красной каймой, вышла из комнаты.
— Мне кажется, твой подарок этой даме не совсем удачен, — заметила с улыбкой баронесса. — Судя по одежде, она женщина бедная, и какое-нибудь темное платье было бы для нее полезнее.
— Ты так думаешь, потому что не знаешь, в чем дело. Чтобы помочь ей, я должна была одеть ее изящно. Бедная женщина едет на бал, а кому она понравится, если будет плохо одета?..
— Я не понимаю, что за необходимость бедной женщине ехать на бал! Она даже не очень молода.
— Ей всего двадцать семь лет, но горе рано состарило ее. Муж умер в прошлом году, оставив троих детей и ежемесячный пенсион в двадцать три рубля. Но ведь это просто голодная смерть.
— Так она едет на бал, чтобы развлечься?
— Какая безумная мысль! Она едет туда, чтобы найти, если возможно, какого-нибудь обожателя, который согласился бы содержать ее и ее детей. Она еще довольно красива, и я надеюсь, что это ей удастся.
— Как! Ты решаешься помогать в таком деле, вместо того, чтобы убедить эту безумную, что нужно работать, а не продавать себя! — вскричала с негодованием Тамара.
— Как ты горячишься… Работать! Да она ничего не умеет делать. Шитье и уроки так плохо оплачиваются, что заработанных таким путем денег не хватит ей на башмаки, а ведь ей нужно воспитывать своих детей.
— Подавая им пример разврата! Нечего сказать, отличное воспитание.
— Ах, Тамара! Ты существо совсем другого мира! Ты называешь громкими словами самые обыкновенные вещи. Если Мавра Антоновна будет честно жить со своим любовником и обеспечит будущность своих детей, кто может обвинить ее в разврате? Я видела подобный пример: одна, тоже бедная, вдова, находясь в безвыходном положении, решилась, по совету моей матери, прибегнуть к этому средству. И какое счастье выпало ей! В немецком клубе она познакомилась с каким-то очень богатым купцом, и тот взял ее к себе. Вот уже двадцать лет, как они живут вместе. Он дал приданое и выдал замуж ее дочерей. Сама же она разъезжает теперь в колясках. Эта женщина благословляет мою мать за совет и помощь (мама тоже одела ее) и ежегодно в день смерти мамы отвозит венок на ее могилу.
— Мне никогда не понять подобной помощи! Лучше бросим этот разговор! — сказала презрительно Тамара. — Я должна предупредить тебя об одной очень важной вещи. Нянька Лизы — женщина, не заслуживающая твоего доверия. Она любезничает с солдатом под воротами, бросая ребенка на произвол судьбы. Я была свидетельницей, как она дурно обращается с девочкой и даже бьет ее.
— Ах, оставь, ради Бога! — сказала Кулибина с видимым неудовольствием. — Агафья прекрасная девушка, и я ею очень довольна. Лиза страшно капризна, и у нее невыносимый характер, так что она легко может вывести из терпения свою няню.
— Конечно, я замолчу, если ты сама позволяешь прислуге так дурно обращаться со своими детьми.
— Боже мой! Что же я могу еще сделать? Ведь дети не брошены: у Лизы своя няня, а у Миши своя кормилица, следовательно, дети присмотрены. Сама же я не могу сидеть с ними с утра до ночи. Я должна поддерживать знакомства и ужасно устаю!
— И как только муж позволяет тебе вечно разъезжать по знакомым?
— Хотела бы я посмотреть, как бы он запретил мне это! Впрочем, мы очень редко видимся. Когда он уходит в министерство, я еще сплю. После обеда он отдыхает, а вечером или работает в своем кабинете, или отправляется играть в карты. Когда же я возвращаюсь домой в три, четыре часа утра, он уже спит.
Тамара неодобрительно покачала головой.
— Какая печальная жизнь! И совсем не упрекает тебя, что ты, разъезжая по гостям и предаваясь всевозможным развлечениям, не находишь времени позаботиться о муже и о воспитании детей?
— Перестань, ради Бога!.. Довольно нравоучений! — вскричала Надя, затыкая уши. — С меня достаточно проклятий Петра!.. Его проповеди кончаются обыкновенно целой бурей, и он, хлопнув дверью, уходит рассерженный, как черт, после чего целых восемь дней дуется на меня.
— Скажи же по совести, не прав ли он, высказывая свое неудовольствие?
— Для его удовольствия я не могу жить как наседка в курятнике! Но прошу тебя, оставим это! Лучше скажи мне, зачем ты так упорно удаляешься от общества? Ведь ты могла бы постоянно бывать в концертах, театрах… Счастливица! У тебя нет недостатка в деньгах для этого.
— Без сомнения, могла бы, если бы согласилась пользоваться развлечениями, недоступными Магнусу. Его болезненное состояние делает неудобным всякие выезды, а привлекать к себе внимание праздных людей ему противно! Впрочем, по его желанию я раз в неделю бываю в каком-нибудь театре. Оставлять же его каждый вечер я не могу!
Быстро вбежавшая горничная перебила слова баронессы. Красная и явно взволнованная, она бросилась к своей госпоже.
— Сударыня… — бормотала она. — Граф в кабинете и… и он не хочет…
Горничная умолкла, так как в эту минуту раздались три нетерпеливых удара в дверь спальни.
— Это граф Ружемон!.. Ради самого Создателя, прими его, Тамара!.. Ведь вы знакомы? Через пять минут я выйду к вам, — прошептала Кулибина, покраснев, как вишня.
Спрыгнув с кровати, она стала поспешно одеваться.
Крайне удивленная Тамара, ничего не понимая в происходившем на ее глазах, тем не менее согласилась на просьбу своей подруги и направилась к двери в кабинет. Открыв ее, она почти столкнулась с графом, который, наклонясь вперед, по-видимому, подслушивал, о чем говорилось в спальне. При виде баронессы он быстро выпрямился, и сильное смущение отразилось на его лице. У Тамары мелькнула мысль, что граф не верил, что в спальне Нади была она. Неужели он имел право ревновать? Фамильярность, с какой он, человек посторонний, только что стучался в дверь спальни замужней женщины, почти подтверждала эту догадку.