Услышав последние слова, королева вздрогнула и переключила внимание с маршала на Леонору.
– Что вы предлагаете? О ком вы говорите?– растерянно произнесла она.
– Я говорю об епископе Люсонском и предлагаю отправить его к мятежникам.
– Вы считаете, он сумеет убедить принцев?…– недоверчиво осведомилась королева.
– Если это и может кто-то сделать, то только он,– решительно ответила Леонора.
Королева изо всех сил стиснула в руках веер из слоновой кости, ажурные пластинки жалобно хрустнули.
– Хорошо… я согласна,– обреченно выдохнула она.– Я приму епископа после обеда.
– Это мудрое решение, Ваше Величество.– Леонора не удержалась от торжествующей улыбки.– Позвольте мне сейчас же сообщить епископу ваше решение.
– Конечно.– Королева с видом заговорщицы посмотрела на Кончини.– Конечно, идите, а вы, маршал, останьтесь, я хочу обсудить с вами план военной кампании.
– С удовольствием,– ответил д'Анкр, провожая взглядом неуклюжую фигурку жены.– Так на чем мы остановились в прошлый раз?– игриво спросил он у королевы, как только в коридоре стихли шаги Леоноры.
– Ах, не будем вспоминать, лучше начнем все сначала,– прошептала королева, со стоном падая в его объятия.
ГЛАВА XLII
Арман Жан дю Плесси д'Ришелье, епископ Люсонский
Запечатав письмо, Леонора приказала служанке отнести конверт на улицу Блан-Манто и вручить его лично в руки епископу Люсонскому. Едва посыльная скрылась из глаз, Леонора опустилась в кресло и взглядом, полным ожидания, уставилась на дверь. Дом, который снимал епископ, находился в двух шагах от Лувра, а значит, пройдет совсем немного времени, и Леонора снова увидит его.
Она уже не пыталась обмануть себя, будто видит в Люсоне только умного и надежного союзника, о котором мечтала всегда. Теперь Леонора знала, что ее чувства к Арману куда глубже и сильнее. Она впервые ощутила себя женщиной и хотела очаровывать и покорять.
Прошло минут пятнадцать, а может и больше, наконец, Леонора услышала негромкие шаги, и в дверь вошел тот, кого современники тогда знали под именем епископа Люсонского и кому впоследствии предстояло войти в историю под славным именем кардинала Ришелье.
На вид епископу можно было дать лет двадцать пять. Лиловая сутана оттеняла матовую бледность кожи и подчеркивала благородные черты лица. Высокий лоб говорил о незаурядном уме, длинный с горбинкой нос – о решительности и желании во что бы то ни стало добиться своего, а волевой рот служил признаком честолюбия. Узкие, приподнятые вверх усы и заостренная на испанский манер бородка выдавали в Люсоне человека светского, стремившегося скорее к роскоши двора, нежели к уединению в своей обители. Его нельзя было назвать красивым, но глубокий взгляд больших серых глаз производил на женщин неотразимое впечатление. И епископ знал это.
Стремительно поднявшись навстречу гостю, Леонора проговорила:
– Ну, наконец-то, вы пришли. Королева ждет вас…
В ответ Люсон улыбнулся:
– Королева? Меня? Вы, должно быть, шутите?
– Я? Нет… Надеюсь, что и вы не шутили, когда говорили о желании служить королеве Франции! Сегодня я говорила о вас с Ее Величеством, и королева согласилась отправить вас в Монтиньи.
– О, мадам, как мне благодарить вас!– вскричал обрадованный епископ.
– За что?– возразила Леонора, и в голосе ее прозвучала неподдельная печаль.– Ведь я отправляю вас в логово врагов. Я подвергаю вас смертельной опасности!
– Нет, мадам, вы доверяете мне спасение Франции, и я докажу вам и королеве, что вы сделали верный выбор! Ну, а если мне суждено погибнуть…
– О, нет,– горячо воскликнула Леонора,– вы не погибнете. Я позабочусь о вашей безопасности!
– Мадам, если кардинала Пьера де Берюля, представившего меня ко двору, я считаю своим крестным отцом, то вас я прошу быть моей крестной матерью,– проговорил Люсон и почтительно поклонился.
– Идите, епископ, идите. Королева ждет вас,– проговорила Леонора, подавляя тяжелый вздох.
Нет, не крестной матерью ей хотелось быть для него, а нежной и преданной возлюбленной. Ведь каждая женщина хочет быть любимой и желанной. И даже такая умная и проницательная особа, как Леонора Галигай, отнюдь не была исключением из этого правила.
Подождав, когда за ее протеже закроется дверь, Леонора Галигай позвала служанку и приказала ей разыскать Франческо Маскарди, сына факелоносца и друга Анри де Фортенака, погибших от руки принца Конде. Леонора знала, что жажда мести, сжигавшая юношу, заставит его верно служить интересам королевы и ее личным интересам. А это означало, что лучшего спутника для Армана во время предстоящего ему опасного путешествия нельзя было и желать.
* * *
На следующий день, едва забрезжил рассвет, епископ Люсонский покинул Париж, увозя с собой надежды королевы и сердце ее фаворитки.
ГЛАВА XLIII
Позднее прозрение
Изабелла выпорхнула из портшеза и, махнув на прощание Эмме рукой, поспешила к небольшому, но весьма опрятному каменному особнячку, скрывающемуся в глубине сада. Очевидно, служба у лорда Солсбери помогла Сейфолку поправить финансовые дела, и молодой щеголь не преминул обзавестись собственным домом и прислугой.
Изабелла постучала четыре раза, как и было условлено, и через минуту дверь распахнулась.
– Мадемуазель,– воскликнул хозяин дома,– мне очень хочется быть галантным и снисходительным, но вы опять опоздали почти на два часа. И я хотел бы знать, каким образом вы собираетесь компенсировать мне потерянное время?
– Таким же, как и в прошлый раз,– беззаботно ответила Изабелла, развязывая шнурки накидки.
– Другими словами, вы мне опять позволяете невинный поцелуй? Охотно воспользуюсь этим! – Сейфолк нагнулся и поцеловал Изабеллу в щеку.– Но на этот раз опоздание будет стоить вам несколько дороже!
– Чего же вы потребуете?– кокетливо спросила девушка.
– Какую-нибудь деталь туалета,– проговорил Сейфолк, окидывая фигурку гостьи задумчивым взглядом.– И так за каждое опоздание!
Изабелла не удержалась от смеха.
– Ну что ж,– сдалась она,– придется пожертвовать одной из перчаток.
– Превосходно!– воскликнул Сейфолк.– Хотя я предпочел бы получить вашу туфельку. Но, думаю, что до них мы тоже скоро доберемся…
– Вот как?…
– Как можно сомневаться, если вы приходите ко мне в третий раз и в третий раз опаздываете. Завтра вы мне отдадите перчатку с левой руки, послезавтра… что-нибудь более существенное!