От медленно подрумянивающейся говядины шел чрезвычайно соблазнительный запах, но она не подавала виду. Даже когда молодой замахал у нее перед лицом ломтем мяса, выпевая ну, кусни, сука черномазая, давай-давай, кусни, Детта сдержалась и сидела, как каменная.
Потом она забылась сном, и вот сейчас проснулась. Веревки, которыми ее связали, исчезли. Она больше не сидела в кресле - она лежала на одном одеяле, укрытая другим; лежала намного выше линии прилива, у которой все еще бродили, о чем-то спрашивая и порой выхватывая из воздуха невезучую чайку, омарообразные твари.
Она посмотрела влево и ничего не увидела.
Она посмотрела вправо и увидела двоих спящих, закутанных в массу одеял. Ближе лежал тот, что помоложе. А Настоящий Гад снял портупеи и положил рядом с собой.
Револьверы еще были в кобурах.
"Ты крупно ошибся, козел", - подумала Детта и перекатилась на правый бок. Зернистый хруст и скрип песка под ее телом не были слышны в хоре ветра, волн, вопрошающих созданий. Блестя глазами, она медленно поползла по песку (сама - точно один из чудовищных омаров).
Добравшись до портупей, Детта вытащила револьвер.
Он был очень тяжелым, рукоятка в ее ладони - гладкой, какой-то самостоятельно смертоносной. Тяжесть не вызвала беспокойства: руки у Детты Уокер были сильные.
Она проползла чуть дальше.
Молодой парень дрых - храпящий камень, ничего больше, - но Настоящий Гад тихонько зашевелился во сне, и Детта, с вытатуированным на лице злобным оскалом, замерла без движения. Он опять затих, и она расслабилась.
"Этот-то хитрожопый, гнида. Ой, гляди, Детта. Убедись, чтоб наверняка".
Она отыскала потертую защелку барабана, попыталась протолкнуть вперед, ничего не добилась и потянула ее на себя. Барабан открылся.
"Заряжен! Заряжен, паскуда! Сперва уделаешь молодого пиздюка. Тут Настоящий Гад проснется, а ты рот до ушей ("улыбнись, ягодка, а то не видать, где ты есть") - да по рылу ему, по рылу, начистишь гниде ряшку по первому классу!"
Она защелкнула барабан, положила палец на курок... и стала ждать.
Поднялся сильный ветер. Детта взвела курок до конца.
И нацелила револьвер Роланда Эдди в висок.
Стрелок наблюдал за всем этим одним полуоткрытым глазом. Лихорадка вернулась, но пока что несильная... не настолько сильная, чтобы Роланд не доверял себе. Поэтому он ждал. Приоткрытый глаз был своего рода пальцем на спусковом крючке его тела; тела, которое становилось его револьвером всякий раз, как револьвера не оказывалось под рукой.
Женщина нажала курок.
Щелк.
Щелк, что же еще.
Когда они с Эдди, нагруженные бурдюками, вернулись со своего совещания, Одетта Холмс спала в инвалидном кресле глубоким сном, завалясь вбок. Соорудив на песке лучшую по их возможностям постель, они осторожно перенесли молодую женщину из кресла на расстеленные одеяла. Эдди был уверен, что она проснется, но Роланд лучше разбирался, что и как.
Он подстрелил омара, Эдди развел огонь, и они поели, оставив порцию Одетте на утро.
Затем состоялся разговор, и Эдди сказал нечто такое, что вдруг возникло перед Роландом подобно внезапной вспышке молнии. Это озарение было чересчур ярким и чересчур кратким, чтобы постичь все в полной мере, но Роланд увидел немало - так порой счастливый удар молнии позволяет различить очертания местности.
Он мог бы поделиться с Эдди уже тогда, но не стал, понимая, что должен быть для юноши Кортом, у Корта же вид ученика, залившегося кровью после неожиданного и болезненного удара, вызывал всегда один и тот же отклик: "Дитя не разумеет, что есть молоток, покамест, забивая гвоздь, не расплющит себе палец. Встань, червь, и прекрати скулить! Ты позабыл лик своего отца!"
И Эдди уснул, хотя Роланд велел ему быть начеку, а сам Роланд, уверившись, что его спутники спят (он подождал подольше, полагая, что Владычица способна на коварство), перезарядил револьверы, вложив в барабаны стреляные гильзы, отстегнул револьверные ремни (это причинило ему мгновенную острую боль) и положил их рядом с Эдди.
Потом он стал ждать.
Час, два, три.
В середине четвертого часа, когда его усталое, сжигаемое жаром тело силилось уплыть в дремоту, он скорее почувствовал, чем увидел, что Владычица проснулась, и сам также полностью очнулся от сна.
Он видел, как она перевернулась. Не спускал с нее глаз, пока она, впиваясь скрюченными пальцами в песок и подтягиваясь, подбиралась к тому месту, где лежали портупеи. Внимательно пронаблюдал, как она вытащила из кобуры револьвер, подползла поближе к Эдди и замерла, вскинув голову и раздувая ноздри - эта женщина не просто нюхала воздух, она пробовала его.
Да. Это ее он привез с той стороны.
Когда она глянула в его сторону, он не просто притворился спящим, потому что она почуяла бы надувательство; он уснул. Ощутив, что пристальный взгляд куда-то переместился, стрелок стряхнул сон и вновь приоткрыл один глаз. Он увидел, что женщина медленно поднимает револьвер (проделывая это с меньшим напряжением, чем выказал Эдди, когда в первый раз взял оружие при Роланде), направляет в голову Эдди... и медлит с невыразимо хитрой миной.
В этот миг она напомнила стрелку Мартена.
Она принялась возиться с барабаном и, хотя сперва взялась за него неправильно, чуть погодя открыла. Посмотрела на головки патронов. Роланд напрягся. Он ждал. Сначала - чтобы увидеть, поймет ли она, что капсюли уже пробиты, потом - чтобы посмотреть, не повернет ли она револьвер дулом к себе, не заглянет ли внутрь, не увидит ли пустоту вместо свинца (он думал над тем, не зарядить ли револьверы патронами, уже давшими осечку - но очень недолго; Корт учил: всяким револьвером в конечном итоге правит Старик Козлоногий, и единожды давший осечку патрон во второй раз может повести себя иначе). Сделай она это - и стрелок немедля бы прыгнул.
Но женщина защелкнула барабан, начала взводить курок... и опять остановилась. Остановилась, чтобы ветер скрыл единственный тихий щелчок.
Роланд подумал: "Вот она, другая. О Боже! Отвратительная, злобная, безногая - и все же стрелок; это так же верно, как то, что Эдди стрелок".
Он ждал вместе с ней.
Налетел ветер.
Женщина оттянула спусковой крючок до полного взвода и поместила револьвер в полудюйме от виска Эдди. С ухмылкой, которая была гримасой упыря, она резко нажала на курок.
Щелк.
Роланд ждал.
Она снова нажала. Опять. И опять.
Щелк-щелк-щелк.
- Козлы ДРАНЫЕ! - завизжала она и плавным, грациозным движением повернула револьвер дулом к себе.
Роланд напружинил ноги, но не прыгнул. Дитя не разумеет, что такое молоток, покамест, забивая гвоздь, не расплющит себе палец.
"Если она убьет его, она убьет и тебя".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});