— Что же с ней стало? — Сиам решила, что мать предлагает ей перейти на легкую беседу, чтобы сгладить возникшую неловкость.
— Она вышла в Чикаго за еврея. Семейство Пил ничего не имело против него лично. Он занимал очень высокое положение в рекламном бизнесе. Однако они не могли не страдать.
— Сочувствую. — Сиам осталась безмятежной. — Но они страдают из-за собственного безумия. Ведь они не правы.
— А Альберта Твайнинг?
Сиам отказывалась принимать навязанную ей игру.
— Альберта — помнишь ее роскошные светлые волосы? — не только вышла за еврея, но и приняла его веру. Теперь она развелась, но так и осталась иудейкой.
Сиам изо всех сил старалась сохранить улыбку.
— Он не собирается склонить тебя в свою веру? Он не соби… — Мать требовала ответа.
— Ему все равно, лишь бы я вовремя посещала туалет и салютовала национальному флагу.
— Ты не принимаешь меня всерьез? — Мать была изумлена ее нахальством.
— Прости, мама. Возможно, ты говоришь очень серьезно, Но я могу относиться к этому только как к шутке.
— Если он не собирается обращать тебя в свою религию, то во что же он верит?
— Он верит в меня.
— Да, это видно по тому, как ты его защищаешь.
— Тебе хочется, чтобы я вспылила, как ребенок, и прочла тебе нотацию? Не будет этого! Я буду относиться к твоим глупым вопросам насмешливо, пускай мне хочется лезть от них на стену.
Мать зашла с другого боку:
— Где ты с ним встретилась?
— Он занимался собственным делом.
— Вот видишь! — Мать старалась сохранять объективность. — Это очень по-еврейски.
— Торговать на пляже мороженым?
— Я спрашиваю тебя ради твоего же блага. В мое время девушки выходили за юношей своего круга, и все были счастливы.
— Да, а сами только и ждали, чтобы вцепиться друг другу в глотку.
— Ты отвергаешь все, что мы для тебя сделали.
— Не отвергаю. Просто мне виднее, чем тебе, кто относится к моему кругу.
— Разве ты не помнишь то счастливое время, когда мы жили дружной семьей?
— Конечно, помню! Этого я никогда не забуду. И не хочу забывать.
— Сколько милых молодых людей серьезно ухаживали за тобой! А ты их всех распугала. Чего я не могу понять, так это твоих требований.
— Простейшие требования: все те молодые люди мне не нравились.
— Это не объяснение.
— В некоторых меня пугала претензия на прямоту, которая, увы, вовсе не была их сильным местом. Они только притворялись прямодушными, а на самом деле, как нам обеим известно, были просто беспомощными. Я бы перестала уважать себя, если бы согласилась жить с подобным пустоголовым и вдобавок тщеславным типом. Мне не хотелось, чтобы моя личная жизнь превращалась в грязную возню в потемках.
— Ты грешишь и всегда грешила прямолинейностью. Если тебе что-то нравилось, тебя было не оттащить, а если не нравилось, то тебя невозможно было переубедить.
— Ты настаиваешь на том, что между мной и Барни существуют различия, но это не так. Мама, я буду просто счастлива, если он предложит мне стать его женой.
— Не знала, что это зашло так далеко.
— Мама, я с ним сплю.
— Тебе не следовало мне этого говорить!
Сиам вскочила, вся дрожа.
— Сплю и наслаждаюсь этим!
— Вот видишь! — Мать встала, подчеркивая свою правоту. — В этом и состоит сила евреев.
Сиам побежала вверх по лестнице, вся в слезах.
— Ты будешь ночевать внизу, юная леди, — сказала ей вслед мать, прежде чем удалиться в свою собственную комнату по соседству с кухней.
Сиам послушно спустилась.
Поздно ночью Барни услышал скрип двери. Он не мог разглядеть посетителя. Потом к нему прикоснулась голая нога Сиам.
— На рассвете нам надо сматываться, — решительно зашептала она. — Здесь я задыхаюсь. Ни крошки не съем больше в этом доме!
— Ты была великолепна.
— Ты все слышал? — Она опустилась на колени перед кроватью.
— Не мог не услышать. — Он освободил для нее местечко. — Напрасно ты выложила ей все как есть.
— Пришлось, — сказала она, забираясь к нему в постель. — Как она сумела так замкнуться? А ведь ты заметил, каким славным человеком она иногда бывает! Теперь я жалею, что сюда приехала. Ты плохо меня обнимаешь, — сварливо добавила она и поерзала на простыне.
— Так лучше?
Рано поутру она выскользнула из его постели и шмыгнула к двери с пижамой на руке.
Спустя полчаса, когда он брился в ванной, она появилась, опрятно одетая, с одной чашкой кофе на двоих. Себе она отлила кофе в блюдце, а остальное отдала ему. Пока он брился, она сидела на краю ванны, в которую накануне отказывалась заглянуть.
— О чем ты думал ночью? — спросила она.
— Не помню, чтобы у меня было много времени на размышления, — ответил он, улыбаясь ей в зеркале.
Она залпом выпила содержимое блюдца.
— Я чувствовала, что ты о чем-то думаешь.
— Узнаешь после завтрака.
— Завтрак будет нескоро — мама до сих пор спит.
— Тогда давай пройдемся. Такие вещи лучше звучат на воздухе.
— Не желаю слушать гадости! Наверное, все насчет моей матери и того, что ты подслушал?
— Твоя мать продемонстрировала мне, как ты важна для меня.
— Каким же это образом? — удивилась она.
— Когда я ее увидел, представь, мне не захотелось от тебя сбежать.
Она бросилась к нему на шею.
— Видишь, от нее тоже может быть польза.
Они вышли из дома, миновали сад и оказались на обсаженной деревьями улице. Сиам засунула руку в задний карман его брюк. Они побрели под ветвями, переплетающимися высоко над ними. Новые дома прятались за частой изгородью кустов. Между кустами и домами располагались вылизанные лужайки. Улица имела такой слащавый вид, что им казалось: еще несколько шагов, и они окажутся в беседке для влюбленных. Сиам положила голову ему на плечо, слушая пение птиц и наблюдая за самими птицами, прыгающими по веткам. Высоко в ветвях голубели просветы утреннего неба.
— Мне хотелось бы стать более раскованной певицей, — сказала она, стукаясь лбом о его плечо.
— По-моему, ты и так поешь совершенно раскованно.
— Я говорю о том, чтобы выражать пением очень важные для людей вещи. Правда, что у чернокожих певцов существовал свой собственный код?
— Для нас это был код, для них — нормальный язык.
— А правда, что Нельсон Эдди, — она хихикнула, — пел по радио для миллионов слушателей о том, что мамин сыночек любит рассыпчатый хлебушек, не понимая, что на самом деле поет об одном местечке у женщины?.. Ну, ты знаешь. Неужели он думал, что поет о хлебобулочных изделиях?