— Два года, минимум. Вот-с выполните эту программу — тогда мы с вами поговорим.
Да. Еще одна вещь. Он совсем и забыл. Золото, золото. Золотые десятки. Это самое главное. Он преклоняется перед золотом! Купите себе, ну, скажем, десять десяток. Тогда с вами можно будет поговорить даже… о сестре. Он уверен, что это невыполнимо».[330] Ср. также у Ю. Слезкина: «Был Булгаков стеснен в средствах, сутулился, подымал глаза к небу, воздевал руки, говорил: „Когда же это кончится!“, припрятывал „золотые“. Рекомендовал делать то же».[331]
252
То есть — о максимальной ставке, когда фишками одного игрока заполняется шестиклеточная горизонталь рулетки.
253
Центральная комиссия помощи голодающим при ВЦИК была создана декретом ВЦИК от 18.7.1921 в связи с неурожаем в Поволжье, где голодало 30 млн. Основными задачами Помгола были: выяснение размеров голода, изыскание средств для борьбы с ним и переселение жителей пострадавших районов. Председателем Комиссии был М. И. Калинин. Центральные и местные комиссии Помгола были упразднены 15.10.1922 согласно постановлению ВЦИК от 7.9.1922.
254
Ср. в рассказе «Медь…»: «Беленький шарик с сухим треском ринулся по краю деревянного бассейна, по красным и черным цифрам <…> У меня ставка на „чет“. Выпадает „чет“. Удваиваю и ставлю на вторую дюжину. Выиграл. Трансверсаль. Выиграл. Долго везти не может и все в жизни имеет конец. Я это знаю. В последний раз. На цифру. Не помню, на какую. Но золото у меня должно быть: десять десяток. Сегодня. Плещет бассейн рулетки и пощелкивает шарик. Стоп. Моя цифра выиграла. Достаточно. У меня в руках куча денег и фишек».[332] Ср. также в воспоминаниях К., записанных М. О. Чудаковой: «Однажды я выиграл 6 золотых десяток… Две я проел, а на 4 купил в ГУМе прекрасный английский костюм. Ну, прекрасный… Цвета маренго… Но не было ни рубашки, ни галстука, ни ботинок. (Смеется). Ну ничего, я носил свитер! Мы мало придавали этому значения… А ему [Булгакову — Коммент. ] все это было важно. Разное отношение наше к этому — это была разная возрастная психология».[333] Ср., однако, в мемуарах Н. Я. Мандельштам о 1930-х гг.: «„Я люблю модерн“, — зажмурившись говорил Катаев, а этажом ниже Федин любил красное дерево целыми гарнитурами. Писатели обезумели от денег».[334]
255
Ср. в рассказе «Медь…», где Иван Иванович (=Булгаков) «не может себе простить этого рокового знакомства. Зачем он позвал меня к себе в сочельник? Ну да. Он один во всем и виноват. Вот здесь, в этом углу стояла елочка, вот тут — на диване сидела она, сестра, приехавшая на праздники в первый раз в Москву».[335]
256
Нынешнее здание Академии художеств на Пречистенке (д. № 21) было куплено в в 1890-х гг. купцом И. А. Морозовым, который в начале следующего века начал приобретать произведения западноевропейской живописи. В коллекции Морозова были полотна Гогена, Матисса, Сезанна, Ван Гога, Боннара и др.; в русской части собрания (около 300 работ) были представлены Левитан, Коровин, Врубель и др. После Октября 1917 г. коллекция была национализирована и превращена во Второй музей нового западного искусства. Великолепную коллекцию новой французской живописи собрал в своем доме в Бол. Знаменском переулке (ныне — ул. Грицевецкая, д. 8) и С. И. Щукин. Ему удалось приобрести произведения Моне, Гогена, Матисса, Пикассо и других выдающихся живописцев. В 1918 г. собрание Щукина было объявлено Первым музеем нового западного искусства. В 1929 г. щукинское собрание было переведено на ул. Кропоткинскую (бывшая Пречистенка) в д. 21 — объединено с морозовской коллекцией. В 1947 г. музей был расформирован, часть его фондов была отправлена в Музей изобразительных искусств им. Пушкина, часть — в ленинградский «Эрмитаж».
257
Ср. в ст-нии К. «В кино» (1923): «В фойе ресниц дул голубой сквозник: // Сквозь лелины развеерены Мери. // Но первый кто из чьих ресниц возник — // Покрыто мраком двух последних серий».[336]
258
Ср. в рассказе «Медь…»: «Вот там стоял [К. — Коммент. ] и читал стихи. Затем опера. „Гугеноты“ с плохим ансамблем» (БЭ. С. 49). Жених из Киева также упоминается в рассказе К.: «Она не может не уехать. Дома ее ждут. Ждут родные, ждут словари, ждет мальчик, обещавший застрелиться, если она не приедет».[337] Отметим, что в начале 1920-х гг. было как минимум два коллектива, носивших название «театр оперетты». 1-ый — Театр оперетты на Бол. Дмитровке в д. 17 (в помещении известного до революции кабаре «Максим», устроителем которого был известный антрепренер «московский мулат» Томас). В труппе этого театра, в частности, выступал Г. Ярон. Второй театр оперетты «Эрмитаж» — работал в одноименном саду, в Каретном ряду (в труппу этого театра входил Л. Утесов). Оперная труппа С. Зимина давала спектакли в д. 6 на Большой Дмитровке, построенном в 1894 г. арх. К. Терским для частного театра купца Г. Солодовникова. С 1896 по 1904 гг. на этой сцене можно было видеть представления оперы Саввы Мамонтова. Затем она перешла в руки третьего частного театрального коллектива — оперы С. Зимина. После Октября 1917 г. «театр акционерного общества С. И. Зимина» (именно так он назван в справочнике «Вся Москва» на 1923 г.) продолжал некоторое время работать там же, где и раньше — в доме № 6 на Большой Дмитровке. Сейчас в этом здании — московский Театр оперетты.
259
К. без ошибок цитирует свое ст-ние «Опера» (1923).
260
Ср. с позднейшим признанием К.: «Мандельштам браковал все, что я написал, но находил одну-две настоящие строчки, и это было праздником и наградой».[338]
261
О. Мандельштам проживал там с апреля 1922 по начало октября 1923 гг.
262
Стихотворение «Нашедший подкову» было написано в 1923 г.
263
Ср. в мемуарах художника В. А. Милашевского: «„Верблюдик“ — назвал его [Мандельштама — Коммент. ] один из наших писателей [К. — Коммент. ], который не всегда, но иногда бывает метким. Не „верблюд“ — это совсем не смешно, а вот „верблюдик“ — забавно».[339] Ср. также в «Воспоминаниях» Н. Я. Мандельштам: «В Ташкенте во время эвакуации я встретила счастливого Катаева. Подъезжая к Аральску, он увидел верблюда и сразу вспомнил Мандельштама: „Как он держал голову — совсем, как О. Э.“».[340]
264
Ср. в дневниковой записи Ал. Блока от 22.10.1920 г.: «Сначала невыносимо слушать общегумилевское распевание».[341]
265
Ср. в воспоминаниях Н. Я. Мандельштам: «…требовал, чтобы я скорее чинила карандаши и записывала <…> Окончательные тексты обычно записывались мной под диктовку».[342]
266
Письма О. Мандельштама К. из Воронежа (где поэт отбывал ссылку с конца июня 1934 г. по середину мая 1937 г.), по-видимому, не сохранились.
267
Из ст-ния О. Мандельштама «Ветер нам утешенье принес…» (1922).
268
Полностью цитируется ст-ние О. Мандельштама 1922 г.
269
Цитата из пушкинского «Моцарта и Сальери», начинающая «моцартовскую» тему «АМВ».
270
Ср. в «Меди…»: «И простудился я на Патриарших Прудах, возле десятого дерева с краю, если считать от грелки, откуда выбегают косые конькобежцы. Меня продуло парадным ветром оркестра, этой медной отдышкой труб, тарелок и барабана. Это случилось вчера <…> Прохожу мимо десятого дерева с краю, мимо единственной в мире колючей проволоки <…> Возле него она сказала мне — люблю. За последние пять лет никто не говорил мне ночью, в снегу, возле колючей проволоки, у черного деревца „люблю“».[343] См. также ст-ние К. «Каток» (1923): «В атаку, конькобежцы! // Раскраивайте звезды по небу // Пускай „норвежками“ раскосыми // Исполосован в свист каток! // <…> // Над Чистыми и Патриаршими // Фаланги шарфов взяты в плен. // — Позвольте, я возьму вас об руку. // Ура! Мы в огненном кольце! // Громите фланг. // Воруйте маршами // Без исключенья всех Елен!»[344]
271
Ср. в рассказе «Медь…»: «— Не отпускай меня, — говорила она, и снег налипал на ее ресницы. — Зачем ты отпускаешь меня? Что без тебя я буду делать?
Но вокзал уже грозил циферблатом, поезда уже кричали в метели, и бляхи носильщиков гремели номерами, как щиты героев. Билет был прострелен навылет, и никакая сила в мире не могла заставить его выжить.