Читать интересную книгу Падение Римской империи - Питер Хизер

Августин не доходит до утверждения, будто вся имперская доктрина порочна или что мир на земле — это нечто дурное. Однако он подводит читателей к пониманию следующей мысли: для христиан Pax Romana — не что иное, как возможность прийти к Богу благодаря осознанию того, что истинную верность им следует хранить Царствию Небесному: «Вышний град, где победа — истина, где достоинство — святость, где мир — блаженство, где жизнь — вечность, несравненно знатнее тебя»{234}. В этом мире граждане Небесного Града хранят верность разным политическим объединениям, так что даже среди готов, грабивших Рим, могут быть истинные друзья, тогда как среди товарищей-римлян — враги. Граждане Небесного Града обязаны каким бы то ни было земным властям лишь преходящей верностью; в лучшем мире они объединятся: «Христос Своим спасительнейшим учением воспрещает почитание ложных и лживых богов и, осуждая с божественною властью вредные и мерзкие человеческие страсти, от тлеющего и во зле лежащего мира мало-помалу возносит Свою семью и создает из нее вечный и по суду истины, а не по суетному одобрению, славнейший град».

Факт разграбления Рима, с точки зрения Августина, обнаруживает беззаконную суть всех земных городов и призывает всех граждан Небесного Иерусалима искать грядущей жизни.

Шестнадцать веков спустя легко упустить революционную природу видения Августина. Заявления о том, что Римская империя будет существовать вечно (вспомним образ Вечного города, Roma aeterna), оказались беспочвенными; представление о том, что его успех обеспечила беспрецедентная благосклонность со стороны богов, кажется нам смехотворным. Однако, читая «О граде Божием», мы должны забыть все, что знаем о прошлом. Когда Августин писал свой трактат, империя существовала несколько столетий и не имела серьезного соперника. Ведь ее пропаганда всегда утверждала — сколько люди себя помнили, что она является средством в руках богов, а ныне Бога (переход к христианству произошел на удивление мирно), желающих цивилизовать человечество. Христианские епископы с радостью внедряли представление о том, что Христос и Август не случайно жили одновременно. Могло ли быть лучшее свидетельство тому, что Римская империя была предназначена для завоевания мира и обращения его в христианство? Все, от спальни до сокровищницы императора, было священно, а тщательно срежиссированная церемониальная жизнь государства подчинялась представлению о том, что Бог правит человечеством через императора, ведомого высшими силами.

Ответ Августина на разграбление Рима поставил на всех этих удобных представлениях огромный черный крест. Империя стала всего лишь одним из многих государств, существовавших на протяжении истории человечества; она не отличалась уникальными достоинствами, ее существование также не обещало быть исключительно длительным по велению судеб.

В связи с событиями до и после разграбления Рима и ответом на его падение мы сталкиваемся с двумя контрастирующими между собой интерпретациями значения этих трех августовских дней 410 г. С одной стороны, и Иероним, и Августин каждый на свой лад красноречиво свидетельствуют о том, что мир перевернулся с ног на голову. С другой стороны, мы видим, что город разграбили по весьма прозаической причине: Алариху нужно было вознаградить своих сподвижников за верность, после того как более обширные его планы, имевшие целью процветание готов, оказались расстроены. В трактате «О граде Божием» Августин проявил слишком большую осторожность, чтобы выразить свое мнение о том, означает ли разграбление Рима, последовавшее за «римскими каникулами» готов, гибель империи. Это заставляет нас воздержаться от поспешных выводов: прежде необходимо пристальнее оценить стратегическое положение империи.

Возвращение домой

В октябре — ноябре 417 г. Рутилий Клавдий Намациан медленно возвращался назад, в Галлию. Этот уроженец Толозы (нынешней Тулузы) провел в Италии несколько лет: в 412 г. он занимал пост магистра оффиций при дворе Гонория (ту самую должность, которая дала возможность Олимпию «подкопаться» под Стилихона), а затем в течение короткого срока — пост городского префекта в Риме летом 414 г. Прибыв в Галлию, он создал эпическую поэму «De reditu suo» («О возвращении на родину»{235}), где описал свое путешествие. Первая книга содержит 644 стихотворные строки, но рукопись обрывается уже после шестьдесят восьмой строки второй книги. В этот момент Рутилий находился только где-то близ побережья северо-западной Италии. Хотя еще одна страница — что-то около сорока строк — была обнаружена в конце 1960-х гг. (в XVI в. ее использовали, чтобы починить книжный том в монастыре в Боббио), мы по-прежнему не уверены, где именно в Галлии закончилось странствие Рутилия. Путешествие проходило по морю:

Ныне, когда и Аврелиев путь, и этрусские пашниГетским огнем и мечом разорены, и когдаВсюду леса без жилья, и на реках мостов не осталось, —Лучше неверным волнам вверить свои паруса.

Система гостиниц и стойл на Аврелиевой дороге (Via Aurelia), главной дороге, проходившей по западному побережью Италии и облегчавшей движение к Риму и обратно таких путешественников, как Феофан (см. гл. II), так и не была восстановлена с того времени, как готы заняли эту область в 408–410 гг. Но Рутилий вовсе не чувствовал себя разочарованным. Поэма открывается воспоминанием об усладах жизни в Риме, вовсе не уменьшившихся после разграбления города:

Быстрый отъезд мой тебя удивит, любезный читатель:Как это можно — спешить римских лишиться услад?Всем почитающим Рим и век не покажется долгим —Всякий срок невелик для бесконечной любви.Сколь блаженны, и как блаженны, и мне ли исчислитьТех, кто судьбою рожден в этой счастливой земле,Тех, кто умножил от римских отцов благородное племяИ возвеличил своей славою римскую честь!

Разграбление Рима не оставило в уме Рутилия ни малейшего сомнения в предназначении империи, в ее миссии — нести цивилизацию человечеству:

Милости, равные солнца лучам, достигают пределов,Где обтекающий мир волны несет Океан.Встав из твоих же земель, в твои же опустится землиСам всеобъемлющий Феб, мчась для тебя лишь одной…Сколь простирается ввысь животворная наша природа,Столь же доступна земля доблести, Рома, твоей.Разным народам единую ты подарила отчизну,Благо — под властью твоей им беззаконье избыть;Ты побежденным дала участие в собственном праве,То, что было — весь мир, городом стало одним.

Здесь мы видим все старые идеи, имевшие место в период расцвета империи.

Поэма очень необычна. Мы видим Рутилия, возвращающегося в Галлию через десять лет после того, как вандалы, аланы и свевы превратили ее в огромный погребальный костер; он подробно описывает доблести Рима, хотя прошло всего семь лет после разграбления города. Однако он занимал высокую должность при дворе Гонория, потрепанного в боях, и, как и все остальные, хорошо видел размеры стоявшей перед ним задачи. Он возвратился в Галлию, готовый засучить рукава:

…своего земляка галльские пашни зовут.Обезобразили их бесконечные войны, и все жеЧем неприглядней их вид, тем еще больше их жаль.Можно простить небрежность к согражданам в мирное время,Здесь же общий ущерб требует личных забот.

Вера Намациана в римские идеалы покоится на стремлении восстановить то, что разорили варвары, а не на заблуждении, будто событий последнего десятилетия просто не было:

Ты же [Рим], обиду забыв, позабудь и причину обиды —Преодоленная скорбь скрытые раны целит…То, что не тонет в воде, всплывает с новою силой,Чем его глубже топить, тем оно легче всплывет;Факел, опущенный вниз, обретает новое пламя, —Так, просиявши, и ты к высям стремишься из бед…

Рим претерпел куда более тяжелые удары от Карфагена и кельтов. Он возродится, подобно фениксу, страдания укрепят и обновят его.

Рутилий был не единственным римлянином галльских кровей, имевшим в 417 г. такие твердые убеждения. Он был язычником, принявшим вызов истории и судьбы, но религиозные различия не играли определяющей роли в его видении. В том же году в поэме «Carmen de Providentia Dei» («Песнь о Промысле Божием») галльский поэт-христианин отразил ту катастрофу, от которой пострадала Галлия в последнее десятилетие. Этот анонимный автор принадлежит к той же традиции, что и галльские поэты, о которых мы говорили выше, и его произведение отражает целый ряд подобных тем. Однако по прошествии этих нескольких лет он видит случившееся в несколько иной перспективе: