галереях разной степени крутизны, владельцы которых знали Маргариту Гант, были ей обязаны или в ней заинтересованы.
В мастерской стало просторнее и чище, но общий небрежный тон сохранился: все горизонтальные плоскости были заняты множеством пестрых, разнородных тюбиков, баночек, бутылок, кистей, книг, палитр, альбомов, папок, пачек бумаги. На огромном столе-верстаке в беспорядке валялись щипцы для натяжки холстов, мастихины, испачканные причудливыми пятнами масляных красок тряпки. Крутящийся фортепианный стульчик у мольберта, кажется, был единственной поверхностью, на которой ничего не лежало.
Сама Надя не могла работать в такой обстановке и много раз порывалась помочь мужу с уборкой в мастерской – но он каждый раз ревниво и строго запрещал ей это делать, приговаривая ахматовское «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Надю цитирование не убеждало, а раздражало – но, в конце концов, это его пространство, и она уступала. Интересно, что пыль здесь все-таки кто-то вытер. Неужели Марго и об этом успела позаботиться?
Надя волоком притащила из прихожей тяжеленный кофр со своими материалами и внесла два холста: один девственно-чистый и еще упакованный, а второй – с наброском. Вчера, до Лешиного внезапного появления в Кратове, она весь день работала и даже успела сделать тональный этюд. Заканчивала при электрическом свете – на такой подготовительной стадии это было, в общем, допустимо, хотя… Время поджимало, и Надя спешила. Ей хотелось как можно скорее отправить фото работы этому верзиле Фомину и снова услышать то, что он говорил об ее картинах.
И это будет не очередная «девочка», а совершенно новая работа. Все удивятся!
Надя вытащила и установила скучающий у стены старый мольберт и начала споро готовить себе рабочее место.
* * *
Вадим вернулся, когда вечер уже опускался на Москву и свет стал нерабочим. Надя, весь день простоявшая на ногах у мольберта, с облегчением рухнула на кухонный стул и вонзила зубы в пиццу, которую заботливый муж принес с собой.
– Слушай, как здорово, что ты принес поесть! – говорила она с набитым ртом, радостно сияя глазами. – Я весь день работала, даже чаю не пила.
– Молодчина, – откликнулся Вадим, глядя на нее ласково и дружески. – Получается?
– О да, – кивнула Надя. – Прям пошло дело. Я там такую штуку придумала…
– Покажешь?
– Давай не сейчас, а? Я уже много сделала. В общих чертах завтра должна закончить. Думаю, можно будет сразу слать Фомину фотографию и делать вторую работу. До дедлайна же еще куча времени, так что будет новое на выставке! – И Надя потянулась за третьим куском пиццы.
Вадим задумчиво посмотрел на жену. Он никак не мог понять, радует ли его та перемена, которую он сам так активно поддержал.
* * *
Мама Майя Васильевна уже закатила ему несколько роскошных истерик по поводу второго имени на афише выставки в Новой галерее. Она никогда особенно не любила Надю, скорее мирилась: девочка была кроткая, порядочная и послушно служила гордому имени Невельских. Но превращение невестки в самостоятельную единицу и ее отъезд из дома возмутили Майю Васильевну до глубины души.
– И что же, она теперь считает себя большим художником? – спрашивала Майя Васильевна, выламывая подрисованную ниточку поредевшей брови и поджимая ярко накрашенные губы.
Старомосковские интонации у нее сочетались с хорошей осанкой и выразительной мимикой. «Чистый МХАТ», – иногда позволял себе мысленно заметить внешне почтительный сын.
– Мама, это я предложил Наде поучаствовать в выставке, – спокойно отвечал он. – Я считаю, что это будет полезно для нашей семьи.
– Вадичек, я прекрасно понимаю и уважаю твое желание сохранить семью, но все-таки нужно думать о цене своих поступков. Имя Невельского многого стоит. Твой отец много лет трудился, чтобы создать себе реноме. Он получил не одну Государственную премию, он был значительной фигурой в Союзе художников, его приглашали за рубеж, – Майя Васильевна, всю жизнь прожившая за спиной выдающегося мужа, никогда не уставала торжественно перечислять заслуги покойного Игоря Павловича.
– Мамочка, я все это знаю, – мягко отвечал Вадим и, чтобы сдержать растущее раздражение, брал мать за сухую веснушчатую руку, неизменно украшенную несколькими массивными кольцами с разноцветными камнями.
– Именно, Вадим. И ты должен понимать, что тебе никак нельзя опускаться ниже определенной планки. Мы долго ждали, когда твои картины получат заслуженное признание, – и когда это наконец случилось, очень важно быть достойным. И не ставить свою репутацию и свой успех под удар, выставляя рядом картины низкого уровня!
Майя Васильевна выговорила последнюю фразу с особым надрывом, как будто через силу, но Вадим поморщился от неловкости: было совершенно очевидно, что укусить Надю для мамы – удовольствие, пусть и выдаваемое за неприятный долг честного человека.
– Мама, Надины картины смотрел куратор Новой галереи Валерий Фомин. Он доктор искусствоведения. И он их одобрил.
– Доктор? Он смотрел эти ее картины с женщинами?
– Да. И он считает, что совместная выставка – хорошая идея. Надина тема сейчас в тренде, значит, будет больше прессы и внимания. А нам это на руку.
Майя Васильевна снова поджала губы – за эту привычку, появившуюся уже в годы вдовства, она расплачивалась глубокими морщинами у рта, но победить ее была не в состоянии.
– Ну им, конечно, виднее, что сейчас пользуется успехом… А что говорит Маргарита?
– Маргарита тоже считает, что это хорошая идея. Это можно красиво подать: выставка двух супругов, у каждого из которых своя яркая художественная манера. Равноправие, синергия, творческий союз – это может привлечь журналистов, а за ними и коллекционеры подтянутся.
Пересказывая матери все эти слова, которых ему так не хватало в годы безвестности, он чувствовал себя словно кот, которого опытная рука хозяина гладит во всех нужных местах и именно так, как он любит. Но показать, как сильно его это радует, значило уронить себя, поэтому голос его звучал подчеркнуто равнодушно:
– Сейчас очень важно создать информационную волну. Марго говорит, что к такой двойной выставке даже легче привлечь внимание и в России, и на Западе.
– На Западе? – Вдова горделиво выпрямила спину и вздохнула. – Как был бы горд твой папа, Вадичек… Как жаль, что он не дожил! Его тоже так хорошо принимали за границей!.. Ну ладно. Раз Маргарита говорит, что это стоя щая идея, нужно ее слушаться. Я, конечно, считаю, что это неправильно. Надины работы ученические, до твоего уровня не дотягивают. Но, возможно, они станут удачным фоном для твоих полотен.
Вадим кивнул, стараясь скрыть улыбку. Как бы мама ни объяснила себе целесообразность этого проекта, главное – чтобы она перестала нервничать. Он не очень понимал, зачем Маргарита настояла на знакомстве с вдовой лауреата, но теперь дамы общались, пусть и поверхностно. Впав