жуешь – слышно только, как трещат челюсти. Я чувствовала себя каким-то импресарио дрессированных блох, который разрекламировал свою главную звезду, а она на премьере забыла текст.
Я сокрушенно потупился, сознавая всю справедливость ее упреков. В том, что вроде бы называется пиром ума и излиянием духа[347], я принимал участия не больше, чем какой-нибудь дюжий молчаливый англосакс с простуженным горлом.
– А как ты набросился на портвейн! Точно верблюд, достигший оазиса после долгого пути по пескам пустыни. Что, Джимми по секрету шепнул тебе, будто хочет поскорее опустошить свой винный погреб и устроить там игровую площадку? Если ты и в Лондоне ведешь себя подобным образом, то неудивительно, что весь пошел сыпью. Странно, как ты еще ноги таскаешь.
Ее правоту невозможно было не признать.
– Ты когда-нибудь видел пьесу под названием «Десять вечеров в баре»?
Это стало последней каплей, и я пролепетал в свое оправдание:
– Простите меня, престарелая родственница. Вы совершенно правы. Но сегодня я не в своей тарелке.
– Надо же, какая удача.
– Я, можно сказать, в смятении.
– А я бы назвала это разгильдяйством.
– Сегодня утром со мной приключилась странная история.
И без дальнейших колебаний – или точнее сказать, сомнений? – я поведал ей про кошку и Кука.
Мой рассказ был обстоятельным, и когда я подошел к тому моменту, где Дживс проливает свет на тайну кошки во всей взаимосвязи событий, тетушка проявила явную заинтересованность.
– То есть, – возбужденно проговорила она, – если бы ты удрал с этой кошкой…
Тут мне пришлось сурово оборвать ее. Как ни старался я излагать происшедшее ясно и доходчиво, она, судя по всему, восприняла все в неправильном свете.
– Поймите, старый предок, я вовсе не собирался красть кошку. Просто, как вежливый человек, чесал ей брюшко.
– Но ведь если бы кто-нибудь на самом деле украл кошку, то подготовка Потейто Чипа к скачкам пошла бы насмарку?
– Так утверждает Дживс, а он получил эти сведения из надежного источника в «Гусе и кузнечике».
– Гм.
– Что значит «гм»?
– Ха.
– Что значит «ха»?
– Ничего, не обращай внимания.
Но я все-таки обратил. Когда тетушка говорит «гм» и «ха», это кое-что да значит, и, сам не зная почему, я похолодел от страха.
Но разговор на этом оборвался, поскольку к нам присоединился преподобный Брискоу с дочерью. И вскоре я откланялся.
Глава 6
Дневная жара заметно усиливалась, и после плотного обеда и нескольких бокалов портвейна в придачу я почувствовал себя как питон после полуденной трапезы. Меня неудержимо клонило ко сну, так что престарелой родственнице на протяжении нашей беседы пришлось дважды предупреждать меня, что если я не перестану зевать ей в лицо, то она стукнет по моей дурацкой голове зонтиком, которым она загораживалась от солнечных лучей.
Дремота не оставляла меня, и к тому времени, когда я выехал на дорогу, мои глаза уже слипались, и стало ясно, что если я не остановлюсь и не вздремну немного, то очень скоро буду представлять опасность для пешеходов и водителей. Менее всего мне хотелось предстать перед гостеприимным полковником Брискоу в качестве обвиняемого в наезде на какого-нибудь обывателя, совершенном под воздействием его портвейна. То есть портвейна, принадлежавшего полковнику Брискоу, а не прохожему. Возникла бы неловкая для нас обоих ситуация, хотя, с другой стороны, мое состояние свидетельствовало о превосходном качестве его винных запасов.
Дорога, как и большинство обычных сельских дорог, пролегала среди лугов, где там и тут паслись коровы, но поскольку день был жарким, просто бросить якорь у обочины означало зажариться до хрустящей корочки, какой покрылся бы майор Планк, если бы до него добрались вдовы и выжившие сородичи покойного вождя племени мгомби. Нужна была тень, и, к счастью, я увидел боковую дорожку, она вела к небольшой роще – как раз то, что мне требовалось. Я свернул на нее, заехал под сень деревьев, заглушил мотор, и почти сразу же сон, как говорится, накрыл меня своей целительной волной.
Сначала я спал без сновидений, но вскоре меня начали мучить кошмары. Мне снилось, что вместе с Э. Джимпсоном Мергэтройдом мы где-то в тропиках ловим рыбу, и ему попалась на крючок акула, я разглядываю ее, и вдруг она цап – ухватила меня за руку. Я дернулся и проснулся. Смотрю, слева по борту кто-то и вправду вцепился мне в руку но это была не акула, а Орло Портер.
– Прошу прощения, сэр, что прерываю ваш сон, – лепетал он, – но я здесь наблюдаю за птицами в естественных природных условиях. Я следил за певуном Кларксона вон в тех зарослях, но боюсь, как бы ваш храп не вспугнул его, так что, прошу вас, не могли бы вы приглушить издаваемые вами звуки. Певуны Кларксона очень чутко реагируют на шум, а вас слышно на милю в округе.
К этому вкратце сводился общий смысл произнесенной речи.
Мне бы следовало сказать «А, это ты!» или «Привет, привет!», но от неожиданности я просто онемел. Я и не подозревал, что Орло Портер способен на подобную вежливость, но, главное, я никак не думал встретить его в этих местах. Мейден-Эгсфорд представлялся мне пустынным уголком, где я укроюсь от толпы, среди глубокого покоя, от всех домашних вдалеке, как поется в церковном гимне[348], а в этой тихой деревеньке кого только не встретишь. Сначала Планк, потом Ванесса Кук, а теперь еще Орло Портер. Коли так пойдет и дальше, я не удивлюсь, если из-за угла появится тетя Агата об руку с Э. Джимпсоном Мергэтройдом.
Тем временем Орло Портер, похоже, узнал меня, потому что он отшатнулся, точно туземец в Индии, едва не наступивший на скорпиона, и заговорил совсем иначе:
– Вустер, проклятый, мерзкий, ползучий, гнусный змей, мне следовало этого ожидать!
Ясно, что встреча со мной его нисколько