Ройс, бросив взгляд через плечо, увидел, как она сидит, уткнувшись подбородком в колени, вызывающе приподняв изящные брови, и не поверил подобной дерзости. После всего, что он заставил ее испытать за последние двадцать четыре часа, Дженнифер Меррик – нет, поправил он сам себя, Дженнифер Уэстморленд – способна спокойно сидеть на куче листьев и насмехаться над ним.
Дженни проговорила бы еще что-нибудь, но тут из-за деревьев вывалился бедный брат Грегори, увидел ее, прохромал и осторожно плюхнулся рядом на листья. Усевшись, он поерзал, переваливаясь с одной ягодицы на другую, и поморщился.
– Я… – Он снова поморщился и скорбно признался: – …нечасто езжу верхом.
Дженни сообразила, что все тело его должны раздирать боль и ломота, и выдавила из себя беспомощную сочувственную улыбку. В тот же миг ей пришло в голову, что несчастный монах оказался пленником человека с репутацией страшного злодея и надо бы успокоить его неизбежные опасения наилучшим способом, учитывая ее ненависть к похитившему их мужчине.
– Я не думаю, что он вас убьет или будет пытать, – приступила она к утешениям, и монах подозрительно покосился на нее.
– Я подвергся уже всем мыслимым пыткам благодаря этой лошади, – сухо заявил он и продолжал спокойнее: – Однако не допускаю, что буду убит. Это было бы крайне глупо, а я не считаю вашего мужа глупцом. Безрассудным – да. Но не глупым.
– Значит, вы не боитесь за свою жизнь? – спросила Дженни монаха со всевозрастающим уважением, припомнив собственный ужас при первом взгляде на Черного Волка.
Брат Грегори отрицательно покачал головой:
– Из трех слов, которыми удостоил меня белокурый гигант, я уяснил, что меня прихватили с собой как свидетеля при неизбежном расследовании, которое непременно последует, чтобы выяснить, в самом ли деле вы повенчаны по всем правилам. Понимаете, – горько признался он, – как я уже объяснял вам в монастыре, я там простой гость, а настоятель и все братья отправились в соседнюю деревню помогать страждущим духом. Уйди я утром, как собирался, не осталось бы никого, перед кем вы произнесли бы брачный обет.
Краткая вспышка слепого гнева мелькнула в отупевшем сознании Дженни.
– Если ему, – злобно зыркнула она на мужа, который, стоя на коленях, подкидывал поленья в костер, – требовались свидетели бракосочетания, надо было всего-навсего оставить меня в покое и дождаться нынешнего дня, когда нас поженил бы брат Бенедикт.
– Да, знаю, и странно, что муж ваш не сделал этого. От Англии до Шотландии всем известно, что он не желал, нет, всеми силами восставал против идеи венчания с вами.
От стыда Дженни отвела глаза, прикинувшись, что ее очень интересуют мокрые листья, и принялась водить пальцем по прожилкам. Брат Грегори вежливо произнес:
– Я говорю с вами открыто, ибо понял при первой встрече в монастыре, что вы не из слабых сердцем и предпочитаете знать правду.
Дженни проглотила комок, от унижения застрявший в горле, кивнула, отворачиваясь в сторону, и осознала, что в обеих странах каждой мало-мальски значительной персоне явно известно, что она нежеланная невеста. Больше того, не девственница. Она чувствовала себя несказанно запачканной и опозоренной, смятой и брошенной на колени перед населением целых двух стран и сердито проговорила, испытывая мстительное удовлетворение:
– Не думаю, чтобы его поступки, совершенные за два последних дня, остались безнаказанными. Он вытащил меня из постели и спустил из башенного окна на веревке. А теперь вас похитил! Я полагаю, Макферсоны и все прочие кланы вполне могут нарушить договор и напасть на него!
– О, я сомневаюсь в возможности какого-либо официального возмездия; говорят, Генрих приказал ему со всей поспешностью жениться на вас. Лорд Уэстморленд… гм… Его светлость, безусловно, исполнил приказ, хотя, вполне вероятно, Иаков несколько попеняет Генриху на способ его исполнения. Однако… теоретически по крайней мере герцог буквально повиновался велению Генриха, так что, может быть, король только лишь позабавится.
Дженни гневно посмотрела на него:
– Позабавится?
– Может быть, – подтвердил брат Грегори. – Ибо Генрих, подобно Волку, буквально последовал заключенному с Иаковом соглашению. Его вассал, герцог, женился на вас и совершил это со всей поспешностью. И, совершая это, попросту вторгся в замок, несомненно, хорошо охраняемый, и выкрал вас прямиком из семейного гнездышка. Да, – продолжал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней, будто бесстрастно обсуждал вопрос догматической теории, – смею предположить, англичане сочтут это весьма забавным.
К горлу Дженни, едва не удушив ее, подкатил комок при воспоминании обо всем случившемся прошлым вечером в замке, и она поняла, что монах прав. Ненавистные англичане заключали между собой пари, действительно делали в зале Меррика ставки на то, что муж скоро поставит ее на колени, тогда как собственные ее родичи могли только смотреть на нее, смотреть с гордыми окаменевшими лицами, словно считали ее позор своим собственным. Они надеялись, верили, что она отомстит за себя и за всех них, не пойдя ни на какие уступки.
– Хотя, – размышлял брат Грегори, – не могу понять, зачем ему понадобилось рисковать и навлекать на себя такие неприятности.
– Он вопил про какой-то заговор, – вымолвила Дженни сдавленным шепотом. – Откуда вам столько известно о нас, обо всем, что случилось?
– Новости о знаменитостях часто летят от замка к замку с поразительной быстротой. Мой долг и привилегия как брата во Святом Доминике[11] – обходить народ Божий… пешком, на собственных ногах, – кисло подчеркнул он. – Хотя я провожу время среди бедняков, бедняки живут в деревнях. А где деревня, там замок; новости перекочевывают из господских дворцов в хижины нищих, особенно если эти новости касаются человека-легенды, такого, как Волк.
– Стало быть, позор мой всем известен, – сдавленно проговорила Дженни.
– Не секрет, – согласился он. – Но, по-моему, это не ваш позор. Вы не должны винить себя за… – Брат Грегори заметил ее жалобный взгляд и мгновенно преисполнился раскаяния. – Дорогое дитя, извините меня. Вместо того чтобы говорить о прощении и примирении, я веду речь о стыде и позоре, причиняя вам боль.
– Вам нет надобности извиняться, – дрожащим голосом молвила Дженни. – В конце концов вы тоже захвачены этим… этим чудовищем, вытащены из монастыря, как я была вытащена из постели, и…
– Ну-ну, – утешил он, чувствуя, что она находится на грани между истерикой и обмороком. – Я бы не утверждал, что захвачен. Собственно говоря, нет. Лучше сказать, я был приглашен ехать вместе с самым огромным мужчиной, какого когда-либо видел, на поясе у которого случайно висел боевой топор с рукоятью размером почти со ствол дерева. Так что, когда он любезно громыхнул: «Пошли. Вреда не будет», – я без промедления принял его приглашение.