букв, а имелись только непонятные иероглифы. Дульцова это вполне устроило и он, просияв от радости, начал доставать деньги; но вдруг заколебался Роман. Он был смущен перспективой принимать таблетки, совершено непонятного действия, да кроме того его настораживала все еще сохраняющаяся растерянность во взгляде девушки: было похоже, будто она сама не до конца уверена в том, что правильно поняла друзей, а предложила им это средство только чтобы Дульцов поскорее прекратил свои эксцентричные зарисовки. Роман захотел хоть как-то успокоить себя и, совершенно позабыв в этот момент о том, что его собеседница не понимает по-русски, спросил: «Точно от температуры?», на что китаянка принялась судорожно кивать головой, быстро выговаривая в ответ что-то по-своему и показывая два пальца, подразумевая, наверное, что лучше принимать сразу по две таблетки. «Да конечно то, что надо!», — тут же произнес Дульцов, ободряюще хлопнув Романа по плечу и, расплатившись за пилюли, друзья вышли на улицу. Романа продолжали терзать сомнения относительно совершенно незнакомого ему лекарства, но необычно болезненное состояние организма вынудило его принять пилюли. Непонятно, подействовали на него пилюли или просто он расходился, но вскоре у Романа прошло большинство симптомов, и он на протяжении всего дня чувствовал себя вполне здоровым. Однако к вечеру состояние его снова начало ухудшаться.
— Такое ощущение, что у меня горло воспалилось, — сказал Роман, прощупывая себе шею под нижней челюстью. — Глотать больно, и лимфоузлы сильно увеличены. Знаешь, когда как-нибудь не так головой поворачиваешь, зажимаешь их, и резкая боль возникает?
— Да, — понимающе сморщился Дульцов.
— Меня, наверное, вчера в этой кафешке продуло. На улице такая жара стояла; мы вспотевшие, разгоряченные, а я сел так неудачно — прямо под кондиционер. И как-то незаметно получилось: вроде сначала нормально все было, а кода уже уходили я понял, что шею сзади прямо сводит от холода.
— Потерпи еще пару часов. Как только таможню пройдем — первым делом в аптеку заедем и лекарств наберем, — подбадривающе произнес Дульцов.
Подобное откровенное проявление внимания было настолько несвойственно Дульцову, что Роман, услышав от него эти, преисполненные сантиментами фразы, не удержался и удивленно уставился на друга. Он еще с утра отметил изменения в его поведении. Не то, чтобы Дульцов вел себя неадекватно или странно (внешне все было вполне нормально), но как-то необычно, несвойственно для него. Он неустанно что-то говорил, постоянно инициируя беседу, как будто молчание доставляло ему сильнейший дискомфорт, при этом часто шутил, рассказывал анекдоты, был очень сильно возбужден и излишне подвижен. Конечно и Роман пребывал последние дни в невероятно приподнятом настроении под впечатлением от всех происходящих с ними событий и столь удачно складывающихся обстоятельств, но у Дульцова это приняло чересчур явный характер. Сейчас же он вдруг проявил удивительную заботу и чуткость по отношению к Роману, тогда как раньше, скорее всего вообще не придал бы его недомоганию сколько-нибудь существенного значения и Роман окончательно укрепился во мнении, что его друга будоражат и не дают покоя сильнейшие переживания.
Размышляя обо всем этом, Роман так пристально всматривался в Дульцова, что тот смешался и отвернулся назад к окну.
— До наших очередь дошла, — вдруг сказал он, и лицо его приняло какое-то решительное выражение, как у человека, которому предстоит пройти сейчас ключевое испытание.
Друзья поспешили выйти на улицу и направились к грузовикам. У первого из них уже стояло двое таможенников: женщина с блокнотом и ручкой в руках и мужчина, державший на поводке матерую немецкую овчарку. Выйдя из кабины, водитель передал женщине документы, а сам обошел машину и открыл двери полуприцепа; туда же подошли уже и Роман с Дульцовым.
Полуприцеп на половину был заполнен коробками с разобранной мебелью, а сверху на них были сложены диваны, кресла и остальные мягкие предметы интерьера от пуфиков и до матрацев. Все это при погрузке составили довольно плотно, так что взрослый человек имел доступ только к коробкам, стоящим непосредственно у дверей, и никак не мог изучить товар, находившийся дальше в глубине без хотя бы частичной его выгрузки. Пока женщина просматривала документы, переданные ей водителем, мужчина снял овчарку с поводка и, слегка потянув за ошейник, направил ее прямо в полуприцеп. Собака запрыгнула внутрь и заученными хорошо отработанными движениями начала быстро перемещаться по фургону, основательно обнюхивая все находящиеся там коробки и предметы.
— А она лапами нам мягкую мебель не порвет? — как будто иронично поинтересовался у таможенницы Дульцов.
Услышав эти слова и поняв, что обращаются к ней, женщина оторвалась от сверки документов и строго посмотрела на Дульцова.
— Хотите — можем отогнать машины на склад и потребовать от вас разгрузить их для досмотра, — сказала она раздраженно, сразу показав, что шутить под конец рабочего дня совершенно не намерена.
— Нет, пожалуй, не стоит, — неловко засмеялся Дульцов, и снова заглянул в полуприцеп, где все еще продолжала орудовать овчарка.
Вскоре досмотр грузовика был закончен, и вся группа переместилась ко второй машине. Ее водитель, стоявший уже с документами наизготовку, передал их таможенникам, а сам пошел открывать полуприцеп.
— Есть ли смысл опять с собакой проверять? — спросил Дульцов, нервически улыбаясь. — Только время зря потеряем.
Но таможенники в этот раз уже никак не отреагировали на его заявление, и овчарка снова оказалась в полуприцепе, где также как и в первом грузовике все было заставлено довольно плотно и близко дуг к другу. Она стала протискиваться дальше, по пути тщательно обнюхивая окружающие предметы, пока, наконец, не затерялась где-то между коробками, а через пару минут из глубины полуприцепа раздался отрывистый лай. Таможенники многозначительно переглянулись, но остались стоять на месте. И только когда в воздухе снова зазвучало лаянье овчарки, но уже громче и как бы настойчивее, мужчина забрался в полуприцеп и посмотрел куда-то внутрь него, поверх наставленных диванов.
— Давай Раджа, тащи сюда! — громко скомандовал он. После этих слов лаянье резко прекратилось, а через несколько секунд между коробками показалась овчарка, в зубах у которой был зажат большой полиэтиленовый пакет, чем-то плотно набитый и в несколько слоев перемотанный скотчем.
Таможенник выпрыгнул из прицепа и забрал у овчарки пакет.
— Что это? — спросила женщина.
Роман лично присутствовал при загрузке товара в машины, но не имел ни малейшего понятия, что это был за пакет и как он оказался в их грузовике. Он взглянул на Дульцова — тот с не менее озадаченным выражением лица как загипнотизированный наблюдал за таможенником, который пытался в это время открыть пакет. На секунду в глазах у Романа резко потемнело, все вокруг расплылось в неясных очертаниях, так что он с трудом удержался на ногах.