её с собой в поездку в Италию — запоздалый отпуск для медового месяца, ради которого он списал деньги со своей карты "Visa", — Данте, казалось, волновало только привезти оттуда итальянские кожаные сумочки и обувь, чтобы швырнуть их матери в лицо. Дэвид даже не пытался понять причину; вместо этого он решил держаться подальше от Ольги и остальной семьи Данте.
В то время Данте не поддерживала связь ни с кем из братьев и сестёр. Но после поездки в Европу она позвонила Шерил, и сказала, что была в Париже, а не в Риме — просто снова соврала по необъяснимой причине.
Для Дэвида Данте была похожа на Золушку — девочкой, бегавшей в лохмотьях, пока с её братьями и сёстрами обращались, как с королями. Она рассказывала, что её давно потерянному брату Джину подарили на Рождество велосипед, а ей дарили только несколько пар трусиков. Конечно, Дэвид понимал, что большинство историй выдуманы, но некоторые из детских воспоминаний Данте казались реальными, и те несколько коротких раз, когда он видел её родственников, он становился свидетелем напряжённых отношений Данте с семьёй. Но кроме того у Данте была дурная привычка делать пакости тем, кто заботился о ней, лгать и перевирать факты, так что Дэвид не знал, чему верить, и, к сожалению, знал об этом не понаслышке.
Не раз она угрожала нажаловаться на него в налоговую службу, но он напоминал ей, что в таком случае налоговая пронюхает про её нелегальный бизнес с частным детским садом. Кроме того, Дэвид абсолютно честно сообщал о своих доходах как арендодателя и компьютерного программиста. Он зарабатывал хорошие деньги и имел все основания быть откровенным с официальными органами США. Он гордился собой, даже если Данте это не нравилось, и его коробило, что она лгала всякий раз, когда на вечеринках представляла его каким-то крупным консультантом. Она и сама была немного фальшивой.
— Она вечно притворялась, что разбирается в классической музыке, искусстве и тому подобном, потому что ей нравилось общаться с важными людьми, — говорит он. — Но на самом деле она нахваталась всего понемногу, ровно столько, чтобы поддержать разговор. У неё было множество книг по искусству, но они были просто для вида.
Данте приносила домой модные книги во впечатляющих обложках. Они хорошо смотрелись на кофейном столике, но, по-видимому, она почти ничего не читала, даже газеты. Её знания о текущих событиях были невелики; она знала только то, что говорили в вечерних новостях по телевизору. Её больше интересовали косметические процедуры, а ещё она вечно проливала слёзы из-за того, что её не любят.
— Ты ведь не позволишь им добраться до меня, правда? — спрашивала она.
— Кому?
— Не знаю. Но не позволяй им прийти за мной.
— Хорошо.
— Ты ведь присмотришь за мной, правда?
— Да.
— И ты любишь меня? Ты не позволишь им заполучить меня?
Но Дэвид так и не понял, о чём говорит его сумасшедшая жена.
— Были определённые вещи, которые она повторяла снова и снова, а я так и не получал никаких ответов, — признался он. — Видимо, это не имело значения. Я полагаю, это из-за неуверенности в себе.
Дэвид оставил попытки разгадать эту женщину. Он возил её в Европу, на Карибские острова, он делал всё, чтобы его жизнь с ней была сносной, но она не оставляла его в покое. Он не помнит точной даты, когда она впервые отправила его в тюрьму, но точно помнит, что после этого перестал с ней спорить.
— Мы сильно поругались с самого утра, — признаётся он. — Она металась по кровати, брыкалась и всё такое. Я не хотел её бить, но я так разозлился. Я отшлепал её. Не знаю, было ли ей больно, но она взбесилась, встала и разбила об пол вазу с шёлковыми цветами, а потом позвонила в 911.
71
Когда полиция постучала в дверь Бриттеонов, Дэвид сам попросил забрать его. Данте орала, как маньячка, и ему просто хотелось убраться оттуда. Его не волновало, что у него будет привод в полицию. Так получилось, что на следующий день она вытащила его из КПЗ и сняла все обвинения. Но когда она привела его домой, до него дошло, что пытаться жить с ней бесполезно. Он как-то переживёт последние несколько месяцев брака, чтобы получить грин-карту, и уедет.
Конечно, он ни в малейшей степени не мог доверять Данте — он знал это с самого начала. Он определённо почувствовал нехорошие предчувствия в тот день, когда они впервые вернулись в Цинциннати и он помогал ей доставать вещи со склада.
— Вероятно, всякий раз, когда она переезжала, она просто складывала вещи в сумки, — рассказывает он. – Её вещам было по 10 или 15 лет, но у неё так и не нашлось времени всё это выбросить.
Когда они разбирали её барахло, Дэвид убедился, что Данте лгала о своих бывших мужьях, потому что истории, которые она рассказывала, не совпадали с датами на вещах, которые она сохранила. Когда он замечал ей, что её рассказы не сходятся, она просто сбивалась и заявляла, что не обязана помнить всё точно.
Сначала она говорила ему, что была замужем всего один раз (за Джо), а в следующее мгновение упоминала, что никогда ни с кем не жила, не будучи замужем. В конце концов она меняла тему и говорила, что никогда не была ничьей женой, что использовала чужие имена только для смены своих удостоверений личности и номеров социального страхования, чтобы получить новые банковские кредитные линии.
Если Дэвид настаивал на подробностях, Данте давала понять, что в прошлом у неё были проблемы с мужчинами. Иногда она рассказывала о попытках убить кого-нибудь, упоминая, например, инцидент с подожжённой кроватью.
— Если ты мне изменишь, я тебя убью, — говорила она ему, улыбаясь. — Я убью тебя, муженёк. И мне плевать, попаду ли я в тюрьму.
Так она говорила, когда была в хорошем настроении. Когда она злилась, её угрозы были более жестокими, более реальными. Она повторяла это сотни раз, и этого было достаточно, чтобы, когда однажды вечером она спустилась по лестнице и наставила на него "Магнум" 44-го калибра, Дэвид воспринял её вполне серьёзно.
К счастью, он смог отобрать у неё пистолет, но это не мешало ей нападать на него физически. Часто она брала в руки тупые предметы и угрожала ему, или набрасывалась на него с