Данте допрашивала его с пристрастием. Она часами придумывала, во что он мог вляпаться, затем проверяла свои "догадки" по нему. Дэвид всё больше раздражался, из-за неё жизнь становилась невыносимой, но к тому времени он уже прожил с ней 12 месяцев и полагал, что сможет прожить ещё столько же[28]. Это была не такая уж большая цена.
Он старался сдерживаться. За исключением партий в гольф, он редко выходил один. Почти везде ему приходилось брать с собой Данте. В итоге пара проводила много выходных в Кентукки, где, по крайней мере, он мог немного поработать. Справедливости ради, она пыталась помогать ему с трейлерными парками, хотя часто сама начинала проект, а потом создавала для него ещё больше работы. Как ребёнок, она оставляла незаконченный беспорядок, который ему приходилось убирать. Она была невыносима.
— Тебе не кажется, что я забавно выгляжу? — спрашивала она.
— Нет, я не считаю, что ты забавно выглядишь, — заверял он её.
— Ну, я не красавица, — говорила она, — но иногда, в мои лучшие дни, я была хорошенькая. Но тебе не кажется, что я забавно выгляжу?
Этот разговор продолжался снова и снова. Дэвид знал, что ей хочется, чтобы он назвал её красивой, но ему не хотелось лгать ей об этом.
— Ты любишь меня? — спрашивала она.
— Да.
— Ты правда любишь меня?
— Да, конечно, люблю.
Но на самом деле Дэвид уже ненавидел её. Он считал дни до того, как сможет уехать. Временами ему нравилась мысль, что она зависит от его любви. Он полностью обманул её, он её использовал.
Не так чтобы он не рассматривал возможность настоящего брака. По крайней мере, вначале он считал, что у них всё наладится. Но Данте вечно играла на его чувстве вины и тратила его кровно заработанные деньги. Какой бы "профессионалкой" он ни считал её в постели, это никогда не компенсировало её ужасного поведения.
Она устраивала стриптиз-шоу, носила сексуальное кружевное бельё, понимала потребность мужчины в зрительной стимуляции, но ничто из этого не имело отношения к реальной жизни.
Он делал всё, что мог, чтобы проявить понимание, попытаться позаботиться о ней, но она была явно ненормальной.
Она превращала всё хорошее в плохое. Он больше не мог вести с ней простой разговор; все его слова переворачивались против него.
— Почему бы тебе не найти себе работу, грёбаная ленивая сука, — наконец потребовал он.
— Но ведь ты даже не поможешь мне с новой работой!
— Ладно, ты хочешь быть няней? Прекрасно. Я заплачу тебе за начало работы. Завтра мы поместим объявление в газету.
Конечно, чтобы она могла устроиться на нормальную работу, им надо жить в приличном месте. Она настояла, чтобы они переехали в один из самых дорогих многоквартирных домов в городе, "Грамерси", и как только он согласился, она отправилась за новой мебелью.
Она планировала присматривать за шестью или семью детьми, и Дэвид снял таунхаус с двумя спальнями, идеально подходящий для её частного детского сада. До переезда Данте была в восторге. Однако она не могла получить рекомендации от своего предыдущего работодателя из Лавленда, потому что теперь судилась с ними. Она подала на них в суд по мелким искам из-за машины, которую, по её мнению, они остались ей должны. Тем не менее, ей удалось записать в свой сад нескольких детей, и Дэвид надеялся, что Данте сможет чем-то заняться и не доставлять ему вечную головную боль.
Но это, конечно, длилось недолго. Несмотря на то, что она, казалось, довольно хорошо ладила с детьми, будучи очень внимательной и организованной, очень по-детски доброй и весёлой, она стала называть детей монстрами. Она ненавидела торчать с ними весь день.
— Она хорошо начала, — вспоминает Дэвид, — но потом всегда находила причины, почему не может продолжать. Она сказала, что у неё нет опыта, что у неё слишком высокий IQ. Отговорки были просто жалкие.
Данте отказалась от частного детского сада, но, получив доступ к текущему счёту Дэвида, сняла 4 тыс. долларов на очередную подтяжку лица.
— Я должна тратить наши деньги, как захочу, — настаивала она. — Ты не можешь указывать мне, что делать.
— Это мои деньги, не твои!
— Это наши деньги. И я взяла их потому, Дэвид, что эта операция очень важна для меня. Ты что, не можешь этого понять?
— Ну, а что насчёт этих чёртовых детских садов?
— Ты же сам потратил кучу денег на эти дорогущие клюшки для гольфа, забыл?
— Совершенно верно. Я купил самые дорогие клюшки для гольфа, какие только смог найти.
— Я уже страстно ненавидел эту женщину, — признаётся он. – Мне уже хотелось прикончить её. Я придумал, как это сделать. Я много думал об этом. Знаете, парочка гуляет по краю обрыва, романтическая прогулка — и никто ничего не узнает.
70
Его друзья считали Данте не только чокнутой, но и тупой. Те немногие, кто видел её вживую, не могли поверить, что можно быть такой тупицей. Данте не могла понять самых простых вещей, но пыталась скрыть свою невежественность, утверждая, что притворяется глупой. Просто из любопытства Дэвид решил проверить её по таблице умножения, но она не смогла вычислить 2 х 8.
А Данте, казалось, всё время злилась. У неё были сильные предубеждения и резко негативное мнение о цветных и людях без денег. Её элитарность была настолько вопиющей, что она даже отказывалась смотреть фильм, если в нём был задействован "нежелательный" элемент. Она ничего не могла с собой поделать. Она просто хотела, чтобы её мир был богатым.
Когда Данте не была сосредоточена на деньгах, она была параноиком, недоверчивой, злилась на вселенную, и переключалась на свою мать. Она часами твердила о своём несчастливом детстве, всегда пересказывая историю о том, как мама ошпарила ей руки кипятком.
— Она рассказывала о том, как мать заставляла её шить до тех пор, пока у неё не начинали кровоточить пальцы, — вспоминает Дэвид, — о том, что её постоянно избивали. Она утверждала, что мать запирала её в чулан под лестницей, что её пороли кожаным ремнём. Не знаю, правда это или нет, но она всегда угрожала настучать на мать в налоговую службу. Это было похоже на войну с собственной матерью, как будто у них какое-то соревнование.
Данте всегда было что доказывать, особенно когда дело касалось Ольги. Когда Дэвид взял