Читать интересную книгу Как читать литературу как профессор. Живое и увлекательное руководство по чтению между строк - Томас Фостер

курса аверсионной терапии). После освобождения из тюрьмы он блуждает в пустыне, а затем бросается с большой высоты (одно из искушений, которым сопротивляется Христос). Он кажется мертвым, но затем оживает. Наконец, история его жизни несет в себе глубокое религиозное послание.

Ни один из этих атрибутов не выглядит правильным. Вместо этого они выглядят как пародии на атрибуты Христа. Вернее, ни один из атрибутов, кроме последнего. Это очень хитрое дело. Нет, Алекс не похож на Иисуса. Берджесс также не использует Алекса, чтобы очернить или высмеять Иисуса. Однако так может показаться, если подойти к вопросу с неправильной стороны или небрежно его рассмотреть.

Конечно, нелишним будет знать, что сам Берджесс придерживался глубоких христианских убеждений, что вопросы добра и духовного исцеления занимают важное место в его мыслях и творчестве. Но важнее то, что я ставлю в конец списка: цель рассказа истории Алекса - передать религиозное и духовное послание. На самом деле эта книга - вступление Берджесса в очень старый спор о проблеме зла, а именно: почему благосклонное божество допускает существование зла в своем творении? Его аргумент звучит так: без свободы воли не может быть добра. Без способности свободно выбирать - или отвергать - добро, человек не может контролировать свою душу, а без этого контроля невозможно достичь благодати. Говоря языком христианства, верующий не может быть спасен, если выбор следовать за Христом не сделан свободно, если не существует возможности не следовать за Ним на самом деле. Принудительная вера - это не вера вообще.

Евангелия предлагают нам положительную модель для аргументации: Иисус - воплощение поведения, которого должны придерживаться верующие христиане, а также духовная цель, к которой они стремятся. А вот "Заводной апельсин", напротив, дает негативную модель. Другими словами, Берджесс напоминает нам, что для того, чтобы добро имело значение, должно существовать не только зло, но и возможность выбора зла. Алекс свободно и с радостью выбирает зло (хотя в последней главе он уже начал перерастать этот выбор). Когда у него отнимают способность выбирать, зло заменяется не добром, а его пустым симулякром. Поскольку он по-прежнему хочет выбирать зло, он никак не исправляется. Приучая его к желаемому поведению с помощью "техники Людовико", как называется в романе аверсивная терапия, общество не только не исправило Алекса, но и совершило против него гораздо худшее преступление, лишив его свободы воли, которая для Берджесса является отличительной чертой человека.

В этом и только в этом отношении Алекс - современная версия Христа. Остальные аспекты - это немного ироничная витрина, которую автор вставляет в текст в качестве подсказки, как понять историю Алекса и послание, которое он невольно передает.

Почти все писатели иногда используют иронию, хотя частота ее появления сильно варьируется. У некоторых писателей, особенно современных и постмодернистских, ирония - это постоянный бизнес, так что, читая их все чаще и чаще, мы начинаем ожидать, что они неизбежно нарушат общепринятые ожидания. Франц Кафка, Сэмюэл Беккет, Джеймс Джойс, Владимир Набоков, Анджела Картер и Т. Корагессан Бойл - вот лишь некоторые из этих мастеров иронической позиции двадцатого столетия. Если бы мы были мудры, то никогда не стали бы открывать роман или рассказ Бойла, ожидая, что он поступит как обычно. Некоторые читатели считают, что неустанная ирония трудно воспринимается, а некоторые писатели считают, что ирония чревата опасностями. Ирония Салмана Рушди в "Сатанинских стихах" не нашла отклика у некоторых мусульманских священнослужителей. Вот и вторая ироническая заповедь: ирония работает не для всех. Из-за многоголосой природы иронии - мы слышим несколько голосов одновременно - читатели, склонные к однозначным высказываниям, могут просто не заметить этой многозначности.

Однако для тех, кому это удается, есть отличная компенсация. Ирония - иногда комическая, иногда трагическая, иногда язвительная или недоуменная - придает литературному блюду дополнительную насыщенность. И она, конечно, держит нас, читателей, в напряжении, приглашая, заставляя копаться в слоях возможного смысла и конкурирующих означающих. Мы должны помнить: ирония превыше всего. Иными словами, каждая глава этой книги вылетает в окно, когда в дверь входит ирония.

Как узнать, что это ирония?

Слушайте.

 

Тестовый пример «Садовая вечеринка» Кэтрин Мэнсфилд

К тому же погода была идеальной. Более идеального дня для вечеринки в саду нельзя было и придумать. Безветренно, тепло, небо без единого облачка. Только синева была подернута легкой золотистой дымкой, как это бывает в начале лета. Садовник был на ногах с самого рассвета, подстригал газоны и подметал их, пока трава и темные плоские розетки, где росли маргаритки, не засияли. Что же касается роз, то они понимали, что розы - единственные цветы, которые производят впечатление на садовых вечеринках; единственные цветы, которые все знают. Сотни, да, буквально сотни, распустились за одну ночь; зеленые кусты склонились, словно их посетили архангелы.

Завтрак еще не успел закончиться, как пришли люди, чтобы установить шатер.

"Где ты хочешь поставить шатер, мама?"

"Дорогой мой ребенок, меня бесполезно спрашивать. Я твердо решила в этом году оставить все вам, дети. Забудьте, что я ваша мать. Относитесь ко мне как к почетному гостю".

Но Мэг не могла пойти и проследить за мужчинами. Она вымыла волосы перед завтраком и сидела, попивая кофе, в зеленом тюрбане, с темным мокрым локоном на каждой щеке. Хосе, бабочка, всегда спускался в шелковом подъюбнике и куртке-кимоно.

"Тебе придется уйти, Лаура; ты у нас артистка".

Лаура полетела прочь, все еще держа в руках свой кусок хлеба с маслом. Так вкусно иметь повод поесть вне дома, а кроме того, ей нравилось все расставлять по местам; ей всегда казалось, что она умеет это делать гораздо лучше, чем кто-либо другой.

Четверо мужчин в рубашках с рукавами стояли группой на садовой дорожке. Они несли шесты, покрытые рулонами холста, а на спинах у них висели большие сумки с инструментами. Выглядели они внушительно. Лора пожалела, что не взяла хлеб и масло, но положить его было некуда, а выбросить она не могла. Покраснев и стараясь выглядеть суровой и даже немного близорукой, она подошла к ним.

"Доброе утро", - сказала она, копируя голос матери. Но это прозвучало так страшно, что ей стало стыдно, и она заикалась, как маленькая девочка: "О... вы пришли... это по поводу шатра?"

"Вот именно, мисс", - сказал самый высокий из мужчин, долговязый, веснушчатый парень, и, сдвинув сумку с инструментами, откинув соломенную шляпу, улыбнулся ей. "Вот и все".

Его улыбка была такой легкой, такой дружелюбной, что Лаура поправилась. Какие у него красивые глаза, маленькие, но такие темно-синие! А