Класс сдержанно загудел. «Зона сорок пять» на карте города была отмечена жирной красной чертой весьма прихотливых очертаний. От этой черты ты за сорок пять минут доедешь на машине до Школы. Поправка на дорожные условия — десять минут. Граница зоны огибала все места потенциальных серьезных пробок, а вместе с ними, разумеется, большинство заведений, куда можно пригласить девушку. Жить в зоне охотники были, в общем, согласны, благо жилье халявное, но вот сидеть в зоне сиднем — это вам фигушки.
— Всем бойцам резервных групп, — продолжил Мастер, — запрещается выходить на улицу… — тут он сделал эффектную паузу. Класс замер, приоткрыв рты и вытаращив глаза, — без пейджера и легкого оружия.
Охотники судорожно вдохнули и облегченно заерзали.
— Ну ты, барин, задачи ставишь… — протянул кто-то из задних рядов.
Мастер внимательно оглядел собравшихся и поднял указательный палец, требуя внимания.
— И также с сегодняшнего дня, — сказал он, ставя ударение на каждом слове, — вводится дополнительный пейджинговый код общего вызова. Аварийный код, господа. Не какие-нибудь вшивые «три шестерки», а три ноля.
Народ приуныл. До охотников постепенно доходило, что пахнет жареным. Код «три шестерки» означал атаку тварей на периметр Школы. Представить что-нибудь страшнее невозможно. Все собравшиеся в тактическом классе знали, в каком сложном положении оказалась Школа. Но даже умнейшие из ветеранов несли в голове тяжкий груз стереотипов — как-никак самый молодой из них был на охоте уже три года. Они привыкли относиться к миру с чисто охотничьих позиций, и такой сложности бытия им хватало под завязку. Они жили в постоянном стрессе, даже притерпелись к нему. Но теперь перед ними вставала новая проблема — выживания в светлое время суток.
На словах они были круты и грозились свернуть шею кому угодно. Но, когда дошло до конфликта с вышестоящей инстанцией — Штабом, люди призадумались. Идти против Штаба означало вести сразу на два фронта настоящую войну.
Мастер сжал зубы. «Минимум треть из них бессознательно считает меня главным виновником этой конфронтации. Им объяснили, что в Штаб пролезли твари. Им говорили, что нужно просто-напросто спасаться. Но все равно самым виноватым получается Мастер, который вскрыл нарыв — и сделал больно.
Сейчас, потрясенные гибелью товарищей, они наиболее податливы. Очень больно говорить с ними в такой момент, но иначе не получится. Отдышавшись, они могут упереться. А так я их тепленькими возьму. До чего же тяжело быть бездушной сволочью… Я очень уважал Петровича — недаром мы с ним столько грызлись. А Боцмана, обалдуя, просто любил».
— Каждый сейчас получит у Горца батарейку, — продолжил Мастер. — Поставит ее в свой пейджер, в гнездо резервной батареи. Получив сигнал «три ноля», достанет ее, вскроет — Горец вам покажет как — и вынет бумажку с расписанием команд. Там четыре сценария, в зависимости от того, чем занимается группа в момент получения команды, — дежурство, отдых, тренаж или резерв. По соответствующей модели вы и будете действовать. Бумажку немедленно по прочтении уничтожить. Проще всего съесть…
— Ни х…я себе! — восхитился давешний голос сзади.
— Без команды батарейку не вскрывать. Расписание уничтожить немедленно по команде «сто одиннадцать». Ясно? Повторяю. Получил код «три ноля» — достал план и действуешь по нему. Получил «сто одиннадцать» — план уничтожить, не читая.
— Ну, бля, приплыли! — объявил все тот же голос.
— Значит, так, Белый, — сказал Мэкс словоохотливому бойцу, не оборачиваясь. — Еще одно слово, и с зарплатой за февраль можешь проститься.
— И патроны отнимем, — пообещал Лысый, тоже не отводя взгляда от Мастера.
— Вы все поняли, Дети? — спросил Мастер.
Класс впал в глубокое раздумье. Сзади тихо шептались. В углу поднял руку Фил. Мастер кивнул ему.
— Что будут делать молодые по аварийному сигналу? Я в том смысле… — замялся Фил. — Ну, с ними же должен кто-то быть…
— Для молодых отдельный план. Одинаковый для всех. Они тоже получат батарейки. Но у вас там планы индивидуальные. У них один.
Люди замерли. И в наступившей тишине Сева одними губами, почти шепотом, пробормотал:
— Ты хочешь ими прикрыться… Живой щит…
Мастер посмотрел на ошарашенного своим открытием Севу, потом снова обвел взглядом класс и произнес:
— Наверное, это неважно. В случае неудачи вы все погибнете. Останусь только я.
Он сунул руки в карманы и, перешагнув через сидящего на полу Ветра, вышел за дверь.
Класс молчал. Горец грузно поднялся с чемоданчика, на котором сидел, протолкался к кафедре, грохнул «дипломат» на столешницу, звонко щелкнул замками и сказал:
— Подходим по одному, согласно номерам. «Группа Раз», я вас жду.
Батя, кряхтя, встал и подошел к Горцу.
— Суставы болят, — пожаловался он, протягивая руку. — Колени. Ты потом меня посмотришь, ладно?
Генерал выдвинул ящик письменного стола и положил руку на холодную рукоять. Пистолет по инструкции полагалось хранить в сейфе, но последние несколько месяцев Генерал старался держать его поближе. И каждый раз, когда полуденное солнце начинало разъедать мозг и становилось не по себе, — трогал, гладил, сжимал в ладони спокойный дружелюбный металл.
Дюжина патронов в обойме мягко светилась оранжевым. Каждая порошинка так и просила искры. Пули легонько кусали пальцы. Только капсюли были спокойны в холодной готовности выполнить свою миссию. Самая мужественная деталь в патроне — капсюль-воспламенитель.
Пистолет медленно просыпался, чувствуя хозяйскую руку. Пока он еще не чувствовал приказа к действию, но на всякий случай тихонько пошевеливал стальными членами, стряхивая дремоту.
Генерал облизнул пересохшие губы. Жалюзи на окнах были опущены, но даже сквозь них зимнее солнце обжигало морозом. По виску сбежала холодная капля. Генерал поежился и крепче сжал рукоять. Курок пистолета сам собой дрогнул и медленно начал сдвигаться назад, от бойка. Миллиметр за миллиметром он тянулся к точке боевого взвода. Спусковой крючок скользнул вперед.
За стеной референт Генерала судорожно вцепился белыми пальцами в край стола. На шее его вздулись жилы. Зрение туманилось, в воздухе словно повис голубоватый туман, и где-то сбоку, на самом краю взгляда, сгустился ужас. На него достаточно было только посмотреть — и он растаял бы, но не хватало сил шевельнуть глазами. В рот обильно хлынула слюна, но не было сил глотнуть. Человек захрипел, до боли напрягая мышцы.
В кабинете Генерал дрался за смерть. Все, что в нем еще оставалось человеческого, страстно желало приставить ствол к виску и с радостным стоном освобождения выстрелить. Убить, уничтожить эмоции, терзающие душу. Избавиться наконец от боязни солнца и открытых пространств, от этого постоянного озноба и гнилого привкуса во рту, от моментов полного затемнения рассудка, когда приходишь в себя и не можешь вспомнить, чем ты занимался несколько часов. Генерал уже четко знал свою миссию. Это раньше он метался, не понимая, что нужно делать и как себя вести, делал глупости, совершал досадные промахи. Теперь он осознал задачу и целенаправленно решал ее. Но, видимо, были нюансы, даже от него сокрытые, и в назначенные часы мозг засыпал, а тело начинало работать самостоятельно. И это было невыносимо. Генерал мучительно хотел стать цельным, подчиниться без остатка чистой и прекрасной силе, поработившей его. Но это оказалось невозможно, и он, тяжко страдая, искал от боли избавления, выбирая по привычке человеческий путь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});