и наметить какое-то действие.
А у Ивана заныло под ложечкой. Это же эффект «сферы Гюйгенса», так называл его в институте философ – милейший, всегда улыбающийся Владилен Николаевич: чем больше знаешь или умеешь, тем эта сфера больше, и точек соприкосновения у неё становиться неизмеримо больше с тем, чего ты не знаешь и чего не умеешь делать. Вот почему когда-то один из философов воскликнул: «Я знаю, что ничего не знаю!».
Так и он сейчас. Чем больше познаёт Время, тем больше неведомого, непонятного…
Как хорошо быть прорабом или простым ходоком во времени…
– Но, Симон, нельзя же объять необъятное.
– Ты, Ваня, хорошо сказал, – глаза Симона блеснули.
– Это не я сказал, а Козьма Прутков. Вернее авторы, которые его придумали и наградили даром высказываться подобным образом.
– Не важно. Но, Ваня, это метафора, образность. Бесконечность и необъятность. Но мы говорим с тобой о конкретном соприкосновении миров и о вторжении в наш мир из сопредельного.
– Вот как! Даже вторжения?
– Именно, Ваня. Не знаю, что ты видишь, когда перед тобой разворачивается или появляется пространственно-временная «карта», как ты говоришь, но в районе современной Франции в промежутке нескольких веков примерно до середины семнадцатого века назревали какие-то аномалии для ходоков. Впрочем, мы тебе о том уже упоминали… Такое впечатление, что появление «купцов» предшествует кульминацией каких-то событий. Словно на этот период зоха стали претендовать все, кто имеет выход в наш мир. Ты же сам уже там побывал в передрягах…
– Симон, вы никогда не выступали на сцене в роли трагика? – неожиданно спросил Иван, уж очень Учитель нагнетал обстановку четырёхсотлетней давности.
– Выступал, – не удивился вопросу Симон. – Скоморохом тоже. Показывал акробатические этюды.
– Вы? Акробат?
– Было, – рассеянно подтвердил Симон и замолчал, медленно и плавно потирая колени, лицо его превратилось в маску.
– Вы хотите, – не выдержал молчания Иван, – чтобы я… посмотрел… побывал там?
Симон кивнул.
– Со мной, конечно, – сказал настойчиво. – И вначале к Штенеку. Он там должен установить связь с этим Жареном, поспрашивать, что тот видел на самом деле.
– Ну, что ж, – вздохнул Иван.
…Они тут же очутились в полутёмной каморке, занимаемой Штенеком. Хозяина на месте не оказалось.
– Фу! – выдохнул Иван застоялый воздух. – Может быть, пройдёмся по воздуху?
– Ты одет для этого времени, да и вообще, слишком легкомысленно.
– Да уж, – согласился Иван, шевеля пальцами босых ног. – Да и грязь тут везде несусветная. Я тогда, пожалуй, загляну в этот склад…сарай. Подвигаюсь там во времени. Не сидеть же здесь…
– Сейчас будет Штенек. Мы договорились.
– Пока он…
– Он идёт.
Штенек не вошёл, вбежал, помятый и испуганный.
– О-о! КЕРГИШЕТ!.. Они его поймали! Жарена поймали! Хотели и меня!
– Кто поймал? Где? – вскочил Иван, готовый броситься на помощь Жарену и вернуть его в наш мир.
– Святая инквизиция.
– Кто-о? – опешил Иван.
Он ожидал всего, но не этого. Всё-таки инквизиция для него существовала где-то там, на страницах исторических книг в давно прошедшем времени. Мрачное средневековье…
– Они его выследили и поймали, – тяжело дыша, продолжал Штенек. – А я как раз встретился с ним. Вот они и решили заодно взять меня.
– Будем вытаскивать? – спросил Иван.
– А потом куда его? – скис Симон. – Впрочем, ты можешь перебросить его куда-нибудь. Например, на юг… Хотя бы в живых останется.
– Штенек, где?… Ага!.. Дай руку!
Они очутились в небольшой нише здания. Иван с брезгливостью потоптался погружёнными в вонючую грязь ногами. Тут же вспомнил, что мог бы не бегать, а отделить во времени поймавших Жарена от него, а его самого пробить в жилище Штенека. Но это был момент, когда Жарен сделал попытку вырваться из рук двух служителей церкви.
Посланцы инквизиции были ражие ребята, отнюдь постами не измученные. Жарену почти удалось избавиться от них, но впереди и позади шли другие ловцы еретиков, ведьм и неблагонадёжных, хорошо знавшие повадки своих жертв. Так что рывок Жарена был обречён на неудачу. Зато у Ивана появился прекрасный шанс не связываться со стражниками, а только изолировать Жарена в заданной точке зоха и переместить его к Симону. Оставленные на месте возникшего переполоха служители и невольные зрители стали свидетелями чуда: то ли Бог, то ли Сатана умыкнули приговорённого к аутодафе. Там же остался и Штенек.
Выхваченный с улицы светлого дня, Жарен долго моргал, привыкая к сумеркам каморки Штенека, и порывался куда-нибудь бежать. Но Иван не выпускал его из временного кокона до тех пор, пока он не успокоился, хотя бы внешне.
– Ничего не бойся, – сказал Симон. – Мы твои друзья.
– Друзья?.. Как же!… То-то мой друг, эта.., показал на меня пальцем! – прорычал Жарен.
– Мы не покажем, – терпеливо, спокойно произнёс Симон. – Нам надо только уточнить, когда это с тобой произошло. И только.
– Ха, друзья!..
– После чего мы можем незаметно вывести тебя из города и отправить туда, куда ты скажешь.
– В Брест? А?
– Куда скажешь.
Жарен подозрительно ухмыльнулся, но стало заметно: он постепенно осваивается в ситуации, в которую попал. Иван полностью ослабил давление временного кокона.
Жарен не успел ничего сказать. За дверью послышался топот, в комнату влетел Штенек.
– КЕРГИШЕТ, они за мной гонятся!
Симон бросил укоризненный взгляд на Ивана. Иван досадливо пожал плечами: Штенека не надо было оставлять, и вместе с Жареном возвращать сюда. А за хлипкими дверями уже гомонили загонщики, но, когда они, снеся двери с петель, ворвались в каморку, в ней никого не оказалось.
Вековые ели некогда разрушенной Сулейком уединённой заимки Симона приняли под свою сень всех четверых беглецов из Парижа шестнадцатого века.
Этот новый внезапный переход для Жарена стал, в конце концов, пределом его выдержки. По-видимому, с рождения не мытые его волосы на голове поднялись дыбом, и без того большие глаза округлились, заняв пол лица, сам он с маху сел мимо торца на землю и истово стал креститься правой рукой, а левой – отгонять от себя злых духов.
– Досталось ему сполна, – негромко прокомментировал Симон испуг Жарена, но без участия в голосе – сухая констатация.
Штенек, не менее Жарена, был ошеломлён скачком из жаркого зловонного города в тихую благодать чистого воздуха и умиротворённой тишины дикой природы. Но оправился, естественно, тут же, подошёл к Жарену, помог подняться ему и почти силой усадить на торцовое сидение. Знакомое лицо привели Жарена в чувство, но перемена обстановки всё-таки его пугала.
Прошло не менее получаса, пока Жарена удалось расшевелить и дать возможность рассказать ему, что и как с ним произошло…
До недавнего времени Жарен по прозвищу Бешеный Бык, никогда никого и ничего не боялся. А что и кого ему бояться? Здоровому, удачливому среди таких же, как он, обитателей трущоб Парижа. Это пусть его бояться!
Везде первый, везде на подхвате дел, кои надо было провернуть для тех, кто имеет деньги, и они поделятся с ним. А деньги давали возможность наведываться даже туда, куда было заказано большинству его сотоварищей, хотя после таких посещений карманы его становились первозданно