В дальнейшем мы шли три дня на запад, так как местность к северу была необычайно гористой и еще более бесплодной, чем все, что мы видели до сих пор, в то время как к западу мы обнаружили приятную долину между двумя большими горными цепями. Горы имели вид ужасающий, так как на них ничего не росло и они были совершенно белыми от сухого песка. В долине же имелись деревья, трава, животные, годные в пищу, и население.
Мы проходили мимо хижин и видели возле них людей, которые, как только замечали нас, убегали в горы. В конце долины мы вышли в населенную местность, но призадумались, идти ли туда или же свернуть на север, к холмам. И так как цель у нас, по существу, была прежняя – пробраться к реке Нигер, мы склонились к последнему, держа путь по компасу на северо-запад. Так шли мы без передышки еще семь дней.
Мы не старались завязывать сношения или знакомства со здешними обитателями, кроме тех случаев, когда нуждались в них для получения пищи или для того, чтобы получить указание относительно дороги. Так что, хотя мы и заметили, что край этот становится все более многолюдным, особенно слева, то есть к югу, мы придерживались северного направления, идя по-прежнему на запад.
На пути нам попадались различные животные, которых мы убивали и съедали, и это удовлетворяло все наши потребности, хотя мы и не испытывали такой сытости, как тогда, когда выступили впервые. Итак, отклоняясь, чтобы избегать населенных местностей, мы наконец пришли к очень приятному и удобному потоку, недостаточно большому, чтобы называться рекой, но текущему на северо-северо-запад, то есть как раз в выбранном нами направлении.
На противоположной стороне его мы увидели несколько негритянских хижин и растущий в небольшой низине маис, или индийскую пшеницу. Это навело нас на мысль, что обитатели этой местности менее дикие, чем встреченные нами прежде.
Мы двигались вперед целым караваном, когда шедшие впереди наши негры закричали, что увидели белого человека. Мы сначала не очень удивились, решив, что парни попросту ошиблись, и спросили, что они хотят сказать. Один из них подошел ко мне и указал на хижину, расположенную на дальнем склоне холма. Я с удивлением увидел белого человека, совершенно обнаженного. Он возился у двери хижины и нагибался к земле, держа что-то в руке, точно работал над чем-то. Так как он стоял спиной, то нас не заметил.
Я дал неграм знак не шуметь и подождал, пока подойдут еще наши, чтобы проверить, не ошибаюсь ли я. Человек, услышав шум, выпрямился, поглядел на нас и, естественно, пришел в такое же удивление, как и мы. Он вздрогнул, неизвестно только, от испуга или надежды.
Однако не он один увидел нас. Остальные обитатели селения сбились в одну кучу и издали глядели на нас, отделенные небольшой впадиной, по которой бежал поток. Белый человек, как и все остальные, – так впоследствии рассказывал он сам, – не знал, оставаться на месте или бежать. И тут мне пришло на ум, что раз среди туземцев есть белые, то нам много легче будет дать понять, чего мы хотим – мира или войны. Поэтому, привязав к палке белую тряпку, мы послали вперед двух негров с приказанием нести эту палку как можно выше над головою. И нас немедленно поняли: двое туземцев и белый подошли к противоположному берегу.
Однако так как белый не говорил по-португальски, они могли объясниться друг с другом только при помощи знаков. Но наши дали ему понять, что с ними идут белые люди, на что, по их словам, белый рассмеялся. Короче говоря, наши негры вернулись и сообщили, что вошли в дружеские отношения с белым. Через час примерно уже четверо наших, два негра и черный князек направились к речке, и белый вышел к ним.
Не провели они там и четверти часа, как прибежал негр и сообщил, что белый – инглезе[59], как он сам себя называет. Я тут же помчался с негром к речке – можете быть уверены, достаточно рьяно! – и убедился, что белый действительно англичанин, как и говорит. Он страстно обнял меня, слезы струились по его лицу.
Это был человек среднего возраста, не старше тридцати семи или тридцати восьми лет, хотя борода его отросла по грудь, а волосы с головы покрывали спину до середины. Кожа его, словно обесцвеченная, в некоторых местах вздулась волдырями и покрылась темно-коричневыми чешуйчатыми струпьями, что было следствием палящего зноя. Он был совершенно голый и ходил так, как рассказал нам, больше чем два года.
Он был так невероятно взволнован встречей с нами, что в продолжение целого дня не мог толком разговаривать. А когда он на время удалялся, мы видели, что он расхаживает и проявляет всякие забавные признаки радости, с которой не в силах совладать. Да и впоследствии в продолжение многих дней, стоило кому-нибудь из нас или ему самому проронить слово о его освобождении, как слезы выступали у него на глазах.
Поведение его было таким вежливым и располагающим, какого я никогда не видел ни у кого. Во всем, что он делал или говорил, проступали явные признаки изысканного воспитания, и все наши очень привязались к нему. Он был человеком образованным, математиком. Правда, по-португальски он говорить не умел, но разговаривал по-латыни с нашим лекарем, по-французски – с одним из моряков, по-итальянски – с другим.
Мы разбили лагерь на берегу речки, как раз напротив жилища белого, и он принялся осведомляться, каковы наши запасы съестного и как мы собираемся пополнить их. Узнав, что запасы наши малы, он сказал, что поговорит с туземцами и у нас будет достаточно еды. Ибо, сказал он, они самые добродушные изо всех обитателей этой части страны, что доказывает хотя бы то обстоятельство, что он благополучно живет среди них.
Все, что сделал для нас этот англичанин, действительно принесло много пользы, ибо он, во-первых, в точности сообщил, где именно мы находимся и какой путь нам лучше всего держать, во-вторых, он научил нас добывать себе достаточно съестных припасов и, в-третьих, служил совершеннейшим нашим переводчиком и миротворцем в сношениях со всеми туземцами, которых стало немало вокруг нас, причем это был народ более свирепый и развитой, чем встречавшиеся нам ранее. Их не так легко было испугать нашим оружием, и они не были столь невежественны, чтобы отдавать свои припасы и зерно в обмен на побрякушки, которые, как я уже говорил, делал наш искусный мастер.
Все это я говорю о тех туземных неграх, в среду которых мы скоро попали. Что же до бедняков, среди которых он находился, то они мало разбирались в вещах, так как жили на расстоянии более чем в триста миль от берега. Они собирали на северных возвышенностях слоновьи клыки и относили их на шестьдесят или семьдесят миль к югу, где встречались с другими торгующими неграми, и те давали им бусы, стекляшки, ракушки и каури[60], которые получали от европейских торговцев – англичан, голландцев и прочих.