Хозяйкой исчезнет, и задание будет считаться выполненным. Может быть Зоя успеет зарыться в какую-нибудь пещеру до того, как гррах поймет, что его обманули. Множество "может", но попробовать однозначно стоило. Иначе — они погибнут все и сразу.
— Я пойду, — Рина схватила Ласку за загривок, — я готова.
Любой Волк бы сказал, что глупо цепляться за жизнь, когда есть возможность закончить путь в бою с гррахом. Любой Волк, даже если он ушел из стаи и затерялся в степях.
— Не думаю, отважная леди, что твое благородное желание разумно, — Винник успокаивающим жестом положил ладони на руки Рины.
— У меня нет желаний, старик, — лицо девушки постепенно застывало в маску, — только путь, который я должна пройти, и который, однажды начавшись, должен иметь конечную точку. Я бы предпочла сама решить, когда и где ее поставить.
Босой смотрел на Рину и не понимал, почему ее неподвижное безучастное лицо так его пугает. Не было в нем ни угрозы, ни суровой решимости, и все же при взгляде на него холодило кровь, и по спине пробегали мурашки. Девушка никогда не рассказывала о своем прошлом, лишь однажды упоминала, что прежде у нее было иное имя.
И все же у Рины, будь она хоть трижды прирожденным воином, не было шансов продержаться против грраха.
Босой соприкоснулся с сознанием Ласки и перелил в него агрессию к рукам Рины. Рысь легко откликнулась на провакацию, рыкнула на девушку и тряхнула головой, сбрасывая чужие руки с загривка.
И все же Рина не отступилась:
— Я пойду. Это будет правильно.
— Ты права, молодая леди, права как никто, — снова зашептал Винник. Его одоевала одышка, но он говорил, упрямо и не позволяя себя перебить, — и все же выслушай меня. Там, в подземельях у Дуста, со мной кое что приключилось. Вам сложно, молодые люди, будет это понять, и все же постарайтесь. А я постараюсь быть краток, как бы мне не хотелось об этом говорить долго и красиво. Я знаете ли, люблю говорить, черт меня побери. Знаете, что там произошло? Я увидел Дуста таким, каков он на самом деле, без своего чудодейственного эликсира. Он сильно постарел за последние годы, пытаясь спасти себя и жену. Постарел, подряхлел, весь иссохся, но продолжает цепляться за идею снова стать молодым и прожить жизнь заново. Вот уже много лет он пытается повернуть процесс старения вспять. Лишь бы прожить еще год, лишь бы снова испытать радость жизни.
Винник вытянул руку. Его кожа тоже не горела молодостью, и все же была не такой сухой и потрескавшейся, как у Дуста.
— Никто не молодеет, — Босой не понимал, к чему сейчас этот рассказ, — и ты тоже.
— Здесь ты прав, мой дорогой друг. Все мы постепенно превращаемся в старую рухлядь, но делаем это по-разному. Чья-то старость мудра и благородна. На такого человека любо-дорого смотреть, так к лицу ему и дряхлость, и седина. А кто-то до последнего цепляется за жизнь, как Дуст, и видеть его жалко и противно. Поверь, мой молодой друг, я знаю, о чем говорю. Я увидел в нем отражение себя. Только он цепляется за саму жизнь, я же как курица с яйцом ношусь со своими знаниями. Всю жизнь я считал себя особенным: самым умным, хитрым, мудрым, и только сейчас понял, как сильно ошибался. Будут жить люди, а значит будут появляться, снова и снова, такие же как я. И кто-то пройдет мой путь и соберет столько же знаний. А что нужно, чтобы люди продолжали жить?
Рина с Зоей непонимающе переглянулись. С лица охотницы сползала маска невозмутимости. Старика понял только Босой.
— Спасать женщин и детей?
— Верно, мой дорогой друг, верно. Я рад, что те крохи знаний, которые я успел передать, достались именно тебе. И я думаю, что ты не хуже меня понимаешь, кто из нас с тобой двоих должен рискнуть. А я уж постараюсь. Не зря я прожил столько лет. Уж пару минут мы с Лаской для вас выиграем. А дальше сами. Без меня.
— Я не отдам тебе Ласку, старик, — голос Зои дрожал, — какие бы ты не говорил умные речи. Тем более, я все равно ничего не поняла.
Девчонка повернулась к Босому. Глаза ее сверкали.
— Иди и убей его, ловчий. Разве это не твоя работа? Иди и убей его, и не рассказывай нам сказки, что ты не можешь. Иди и убей. Ты должен.
«Ты должен!» — прозвучало в памяти Босого. Именно это кричала ему Зоя на болоте возле раненого грраха, — «Ты должен его убить! Убей! Убей его! Ты должен! Должен! Должен!».
И сейчас она говорила в точности тоже самое. Босой посмотрел в горящие глаза Зои и не выдержал взгляд.
«Убей его! Ты должен!».
Она что-то знала. Или догадывалась.
Как бы то ни было, ее слова полностью совпадали с его собственными намерениями. Вот только он собирался красиво умереть. Зоя же была уверена, что он может и должен победить. Именно должен.
* * *
Держа Ласку за загривок, Босой уходил в сторону гор. Он не торопился, позволяя Виннику с девчонками пробраться валунами и оврагами как можно дальше.
Установить постоянную связь с рысью так и не получилось, но с помощью Зои удалось заучить несколько основных голосовых команд. Поняв, что Хозяка будет спасена, но за ее жизнь еще нужно посражаться, Ласка перестала дрожать и забыла о страхе. Ее мышцы продолжали трепетать, но теперь от предвкушения боя, пусть он и будет последним в жизни.
Несмотря на уверенность Зои в победе, Босой не надеялся выжить. Ощущение смерти накрыло в миг, когда гррах заметил отряд, и больше не отпускало ни на минуту. Мысли о спасении, одна дурнее другой, каруселью носились в голове, но безотказная интуиция вынесла свой вердикт — гибели не избежать.
Нужно было тянуть время, и Босой пошел обходить грраха по широкой дуге. Если несколько раз удастся увернуться от молний — он выиграет минут пятнадцать. Если получится подобраться к грраху вплотную и ранить его — минимум полчаса. Драться всерьез не получится — слишком велика разница в силах, слишком по-разному у них развиты интерфейсы.
Как гррахам удавалось развиться до таких высот, что у них из рук вылетали молнии? Ответ на этот вопрос Босой узнать уже не рассчитывал. Он шел на смерть и прислушивался к ощущениям внутри себя — как это, осознавать, что гибель так близка?
Особенных мыслей, воспоминаний, пролетавших перед глазами мгновений жизни, как ни странно, не было — только глухая сосредоточенность. Подсознание