после чего мы будем вынуждены применить карательные меры» — прилетело третье.
«Не тупи, вылазь, больно не будет. Почти» — прозвучало четвертое мрачным голосом Царнима.
Гер так сильно сжал руками металлический поручень, что, казалось, тот погнется под его побелевшими пальцами. Но раздумывал мужчина недолго. Взяв за плечи, он развернул меня к себе, вперившись в мое лицо своими лимонными зрачками. Выражение его глаз было новым, совершенно мне незнакомым. В них были тревога, боль, отчаяние и такая мрачная решимость, от которой мне стало не по себе. На секунду прикрыв глаза, будто сосредотачиваясь, он открыл их снова и быстро заговорил:
— Боюсь, если убегать вдвоем, то они могут открыть огонь на поражение. А я не хочу, чтобы ты пострадала.
Я тяжело сглотнула, не в силах оторвать от него взгляда, каждой клеточкой кожи чувствуя, как в воздухе вдруг повисло нечто крайне значительное и неумолимо неизбежное.
— Но я обязательно за тобой вернусь, — продолжил он, обхватывая мое лицо ладонями, и легонько касаясь своим лбом моего. — И всё обязательно будет хорошо, а если нет… Если что-то вдруг пойдет не так…
Он тяжело выдохнул мне в губы, и я зажмурилась. Но ничего не происходило, и тогда я снова на него посмотрела. Эта его непрошенная близость уже не казалась столь некомфортной, как все те, что были раньше, ведь на этот раз, я чувствовала, она была последней. Поэтому старалась терпеть. Гер смотрел на меня с выражением невыразимой боли и отчаяния.
— Прости, — сказал он тихо, так, что я едва услышала. И … — он снова вздохнул, так, будто ему невероятно тяжело было выдавить из себя эти несколько прощальных слов. — И будь счастлива, хорошо? Хотя, зачем просить, ты и так теперь будешь, — он горько усмехнулся, — а я всегда буду тебя любить, до последнего вздоха, помни, и… Прости, если сможешь. Я был глупым, жестоким, и самонадеянным эгоистом.
А ты навсегда теперь в моей голове, Виринея…. Рин. Прости, прости… Знаешь, я бы мог вырвать себе сердце, чтобы перестать тебя любить. Вот только, был бы тогда в моей жизни смысл? Все эти годы я жил тобой, засыпал и просыпался с мыслями о тебе, ты стала моим наваждением, моей единственной недостижимой мечтой. Если бы ты только могла, хоть раз, один единственный раз, искренне… Если бы я только мог увидеть в твоих глазах, что ты не держишь на меня зла, что простила, и, может быть даже…
Я закусила губу. В горле застрял тяжелый ком, мешавший выдавить хоть слово в ответ. Поэтому мне только и оставалось, что смотреть на него повлажневшими глазами, и молчать, отчаянно сжав руки в кулаки. Несмотря ни на что, его было безумно жаль, но с другой, себя было жаль куда больше, так что… Пару фраз сожаления не перекрывали всего того, что он наворотил. Однако эти его, полные искреннего чувства слова признания ранили глубоко, задевая самое сокровенное. И частично я винила именно себя в том, что всё сложилось между нами именно так. Но сейчас уже было ничего не исправить. Более того, уже давным-давно было ничего с этим не поделать. Всё вышло, как вышло. И последствия заставляли только жалеть да сдерживать подступающие к глазам слезы. Я судорожно вздохнула, не в силах предложить ему чего-либо взамен. Не имея ни малейшего желания этого делать.
Мужчина отчаянно искал в моем лице хоть что-то, малейший намёк, выражение, знак или проявление эмоций, и, не найдя, нехотя отпустил мое лицо. Возможно, он решил, что его проникновенная речь тронет мою жалостливую душу и я, плюнув на все, улечу с ним? Ха-ха два раза! Конечно, меня тронуло, даже более чем, но… Сопереживала ли я? Тысячу раз да! Но больше всего мне было жаль того, что именно я стала объектом его больной страсти, той, которой никак не суждено было стать взаимной. И он уже, кажется, понял, что с моей стороны ответной речи ему не дождаться, как и ответных действий. Слишком давно и основательно он всё испортил. Я просто молчала в ожидании, когда мужчина меня наконец от себя отпустит. Всему приходит конец. И, хотелось верить, что это был самый настоящий и бесповоротный финал нашей с Германом истории. Не самый лучший, не самый счастливый, если он вообще был здесь возможен. Но хоть какой-то. И это обнадеживало. Но, очевидно, только меня.
— Кстати…— безрадостно усмехнулся он, поворачиваясь к пульту, — всё никак не получалось тебе сказать… Твоя мать… Она ведь тоже была эрботом.
Его длинные пальцы быстро пробежались по нужным кнопкам, и слегка загудел, открываясь, защитный купол нашего гравика.
Я стояла, как громом пораженная, не в силах выдавить не слова. Что-о-о? Как он назвал мою мать?!
— Да, — кивнул он, снова поворачиваясь ко мне с легкой полуулыбкой на губах, — ты одна из нас, Рин. Хоть и наполовину.
Сказав это, мужчина слегка подтолкнул меня в плечи, так, что я по инерции подалась назад, и едва не оступилась, полетев в бездну, но тут же была подхвачена сзади чужими крепкими руками.
— И еще, — выдал Гер напоследок, — твое животное на Тсарниан, в моей лаборатории.
Я глядела на него расширенными глазами, в шоке от предыдущей новости, и всё ещё не понимала до конца, что теперь, ровно с текущей минуты я наконец-то свободна.
— Прощай, — прошептала Геру одними губами, наблюдая, как снова закрывается над ним темный защитный купол.
Мужчина улыбнулся мне напоследок, сверкнув отросшими клыками, хитро подмигнул, и в следующую же секунду его гравик, даже не дожидаясь полного закрытия купола, резко свечкой взметнулся вверх, обдав нас мощной волной воздуха. Платформы карателей, будто опомнившись, живо метнулись следом, в считанные секунды превратившись в темные точки далеко над нашими головами. Я, ахнув от неожиданности, вскинула голову, чтобы проследить за траекторией их полёта. И тут случилось страшное.
Яркая вспышка света сверкнула подобно взрыву сверхновой далеко наверху, на доли секунды залив все вокруг ультра белым. Я едва успела зажмуриться, как следом пришел звук… Жуткий грохот взрыва такой мощи, что платфорама под нами задрожала, а у меня в буквальном смысле подкосились колени и напрочь заложило уши. Нас сильно качнуло, так, что мне пришлось что есть силы вцепиться в своего спасителя. А затем мимо стремительными метеорами, обдавая жаром, с гулким свистом понеслись крупные куски горящих осколков. Едко запахло гарью и паленой пластмассой. Платформа, умело лавируя под этим опасным дождем, выбралась