Итак, Плещеев свидетельствует, что терские казаки, они же грузинские дворяне, прекрасно владели татарским (турецким) языком. И даже пели турецкие песни.
Старый обычай терских казаков говорить В СВОЕМ КРУГУ по-татарски был отмечен и Львом Толстым в его известном рассказе «Казаки (Кавказская повесть)». Причем – с тем же самым нескрываемым оттенком неприязни, что и у Плещеева. Толстой пишет: «Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже со своим братом говорит по-татарски. Несмотря на то, этот христианский народец… считает себя на высокой степени развития и признает человеком только одного казака; на все же остальное смотрит с презрением» [eg19], том 3, с. 160.
Поразительно, как одинаково неприязненно относились и Толстой и Клиненгау и Плещеев к тому, что русские православные люди – терские и астраханские казаки, – говорили по-татарски. Причем, не как на иностранном, а как на СВОЕМ языке, МЕЖДУ СВОИМИ.
Нетрудно понять источник этой неприязни. Романовские историки веками внушали русскому обществу, будто бы татарский язык – чужой для русских. Дескать, это язык «плохих завоевателей», которые целых триста лет томили русский народ под «монголо-татарским игом». Это естественным образом вытекало из лживой романовской теории о монголо-татарском завоевании Руси.
Но то, что РУССКИЕ казаки ГОВОРИЛИ ПО-ТАТАРСКИ МЕЖДУ СОБОЙ КАК НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ, плохо вяжется с теорией о монголо-татарском завоевании. Факты – вещь упрямая. Их приходится как-то объяснять. Конечно, историки с готовностью объяснят все, что угодно. Втискивать факты в прокрустово ложе неправильных исторических версий – их профессия. Но людям военным, не любящим демагогию, как, например, Сергей Плещеев или Лев Толстой, в таких случаях приходилось, видимо, непросто. Отсюда, вероятно, – и охватывавшее их чувство раздражения. Толстой даже не удержался от того, чтобы презрительно обозвать терских казаков «христианским народцем». Дескать, «народец» – что с него взять. Отметим, что Толстой довольно неуклюже постарался обойти острый угол, заявив, что казаки говорят по-татарски «когда разгуляются». То есть, когда напьются. Но напившись, люди, скорее начнут говорить НА СВОЕМ РОДНОМ, А НЕ НА ЧУЖОМ ЯЗЫКЕ. Поэтому, если терские казаки говорили по-татарски «разгулявшись», как пишет Толстой, то еще более усиливается впечатление, что татарский язык был для них РОДНЫМ. Так же, как и русский.
Точно также – по-татарски и по-русски – говорили между собой и египетские мамелюки, см. выше.
В нашей книге «Новая хронология Руси» мы уже высказывали мысль, что татарский язык был, вероятно, старым простонародным языком значительной части русского народа. А русский язык, на котором мы говорим сегодня, произошел от церковно-славянского – одного из государственных языков Империи и священного языка Православной церкви. Церковно-славянскому языку наши предки научились во время церковных богослужений. Со временем, он стал, после некоторого упрощения, разговорным языком Руси, вытеснив прежний татарский язык. Но во многих местах еще долго сохранялось двуязычие. Знали и русский и татарский, и для общения использовали оба языка. Такое двуязычие во времена правления династии Романовых всячески искоренялось. Резко отрицательное отношение к нему ярко звучит в приведенных выше цитатах.
Что же касается мусульманского населения Руси, то оно слушало богослужение не на церковно-славянском языке, а на АРАБСКОМ. Вероятно, арабское произношение оказалось слишком чужеродным. Поэтому татары (русские мусульмане) продолжают говорить по-татарски, на старом народном языке Руси.
Но – скажут нам, – почему тогда татар не называли русскими? Ответ прост. Вплоть до XVIII века слово «русский» использовалось не для обозначения национальности, как сегодня, а для обозначения ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ. Слово «РУССКИЙ» означало «ПРАВОСЛАВНЫЙ», см. нашу книгу «Новая хронология Руси». Потом слово «русский» изменило свое значение и приобрело нынешний смысл.
3.7. Собольи шубы и собольи воротники мамелюков
В некоторых обычаях мамелюков связь с Русью звучит исключительно ярко. Известно, например, что мамелюки, несмотря на египетскую жару, время от времени надевали ШУБЫ И ВОРОТНИКИ ИЗ РУССКИХ СОБОЛЕЙ.
Обратимся к обширной хронике египетской жизни второй половины XVIII века, написанной жителем Каира того времени Абд ар-Рахманом ал-Джабарти (1756–1825) [9:1], с. 5. Его книга «Удивительная история прошлого в жизнеописаниях и хронике событий» была переведена на русский язык и вышла под названием «Египет в канун экспедиции Наполеона» [9:1].
Надо сказать, что сочинение ал-Джабарти, ЕЩЕ ДО ТОГО, как оно было впервые опубликовано, прошло через руки западноевропейских редакторов. Переводчик труда ал-Джабарти на русский язык и автор предисловия, помещенного в издании [9:1], Х. И. Кильберг писал: «Есть основание полагать, что европейцы – современники хрониста (ал-Джабарти – Авт.) УЖЕ ИМЕЛИ ДОСТУП К РУКОПИСИ ХРОНИКИ. Известное издание «Histoire scientifique et militaire de l’expedition francaise en Egypte» («Научная и военная история французской экспедиции в Египет»), вышедшее в тридцатых годах прошлого (т. е. XIX – Авт.) века, многим обязано ал-Джабарти…. Экземпляром хроники располагал Э. Лейн, посетивший Египет вскоре после смерти ал-Джабарти И ДАВШИЙ ВЫСОКУЮ ОЦЕНКУ ЕГО ТРУДУ» [9:1], с. 5. Поскольку рукопись ал-Джабарти побывала в руках историков-европейцев, то его хроника может быть известна нам сегодня не в своем первозданном виде, а в некоей редакции, выполненной западноевропейскими «специалистами по исправлению истории». После всего того, что мы узнали о методах «доказательства» общепринятой ныне скалигеровской версии истории [ХРОН1]-[ХРОН7], такое предположение выглядит более, чем вероятным. Наиболее резкие противоречия с точкой зрения египтологов в ней, скорее всего, были убраны. Тем не менее, кое-что осталось.
По свидетельству ал-Джабарти, еще в конце XVIII века в Египте существовало правило, согласно которому при возведении мамелюка на достаточно высокую должность его облачали в СОБОЛЬЮ ШУБУ. Соболья шуба в мамелюкском Египте была знаком власти и почета. Она так и называлась – ШУБА ПОЧЕТА. При возведении на должность не столь высокую, использовали лишь СОБОЛИЙ ВОРОТНИК. Ал-Джабарти сообщает, например, следующее:
«В воскресенье 22 джумада ас-санийа [28.VII.1777] состоялся диван, на котором паша (турецкий наместник в Египте – Авт.) облачил Исмаил-бея и Йусуф-бея В ПОЧЕТНЫЕ ОДЕЖДЫ С СОБОЛЬИМ МЕХОМ и утвердил Исмаил-бея шейх-албаладом и УПРАВИТЕЛЕМ СТРАНЫ (Египта – Авт.)» [9:1], с. 40.
В том же 1777 году, после очередного витка междуусобной борьбы мамелюков за власть «на заседании дивана паша облачил Исмаил-бея старшего В СОБОЛЬЮ ШУБУ и назначил его шайх-алабадом» [9:1], с. 41.
Ал-Джабарти упоминает также «жалованные шубы» или «шубы почета». Так, например, он пишет: «Осман-бей… отправился к своему патрону… Тот наградил его ЖАЛОВАННОЙ ШУБОЙ и оседланным конем» [9:1], с. 46.
Выясняется далее, что в мамелюкском Египте МЕХОВАЯ ШУБА была символом высокого положения не только для гражданских, но и для духовных лиц. «Шейха Хасана ал-Хафрави сместили и освободили от обязанностей муфтия шафиитов… назначив вместо него шейха Ахмада ибн Йусуфа ал-Халифи, ОБЛАЧИВ ЕГО В ШУБУ ПОЧЕТА» [9:1], с. 50.
Итак, мы узнаем поразительную вещь. Оказывается, в мамелюкском Египте МЕХ, А ОСОБЕННО МЕХ СОБОЛЯ, ИСПОЛЬЗОВАЛСЯ КАК СИМВОЛ ВЛАСТИ! Но меховые шубы в Египте не нужны. А соболя во всей Евразии водятся ТОЛЬКО в северной и восточной России и на ее границах. Вот полный перечень мест обитания соболя: «от верхнего течения Печоры к Востоку до берегов Тихого океана, а также на островах: Сахалине, Шантарских и Карагинском…в северных частях Монголии, Китая и Кореи» [85], т. 39, с. 460.
Соболий мех издавна был хорошо известен на Руси. В московской Руси он использовался как символ власти и высокого положения. Собольим мехом отделывались головные уборы московских царей. Например, знаменитая шапка Мономаха и Казанская шапка, хранящиеся сегодня в Оружейной палате Московского Кремля, оторочены именно СОБОЛЬИМ МЕХОМ.
На Руси был широко распространен обычай ЖАЛОВАТЬ ШУБЫ за те или иные заслуги. Московские цари часто жаловали шубы (иногда даже шубы со своего плеча). На рис. 331 изображен австрийский посол барон Сигизмунд Герберштейн в шубе, пожалованной ему в Москве великим князем Василием III. На рис. 332 Герберштейн изображен уже в другой московской шубе. Очевидно, барон Герберштейн весьма гордился пожалованными ему в Москве ПОЧЕТНЫМИ ШУБАМИ, поскольку поместил несколько своих портретов в них на страницах своей известной книги о Московии [160], [161].
Рис. 331. Парадный портрет барона Сигизмунда Герберштейна в шубе, пожалованной ему в Москве великим князем Василием III в 1526 году. Взято из [161:1], с. 174.
Рис. 332 Парадный портрет барона Сигизмунда Герберштейна в московской шубе во время его первого приезда в Москву в 1517 году. Взято из [161:1], с. 161.