Читать интересную книгу Операция «Оверлорд». Как был открыт второй фронт - Макс Хастингс

Лейтенант спрыгнул со своего танка, к нему присоединился один из командиров другого, и они побежали вперед по траншее вдоль дороги, чтобы посмотреть, что теперь делают американцы. Это стало обычной практикой офицеров-танкистов во всех армиях в Нормандии, ибо было слишком рискованно идти вперед на танке среди живых изгородей без своего рода предварительной разведки, которую можно совершить только пешим порядком. Немцы увидели, как уцелевший «Шерман» все еще пытался преодолеть живую изгородь: мотор ревел, танк ходил взад-вперед на краю препятствия. Они отошли к своим танкам; Лангангке выругался, перешагнув через брошенный пехотинцами фаустпатрон, который он мог использовать с большим эффектом, если бы увидел его, когда шел вперед. Забравшись в свои «Пантеры», они выпустили по несколько фугасных снарядов и дали длинные пулеметные очереди, чтобы сбить листву, мешавшую наводчику прицеливаться в «Шермана». Первым же бронебойным снарядом они попали в башню «Шермана»; танк тут же загорелся, вверх взметнулся столб черного масляного дыма и пламени. Оставшиеся в живых немецкие пехотинцы перегруппировались. Американцы продолжали артиллерийский обстрел района, но крупных атак больше не предпринимали. Бой танкового взвода Лангангке был одной из тысяч аналогичных стычек, которые происходили в те недели в Нормандии; этот бой продемонстрировал удивительное упорство и мастерство танковых экипажей и прежде всего превосходство немецких танков.

Было бы абсурдным изображать дело так, будто бои в Нормандии для немецкого солдата были легкими и вполне терпимыми испытаниями. Хотя многие солдаты и говорили позднее, что это было менее ужасное испытание, чем война на Востоке, откуда прибыло большинство из них, даже ветераны были глубоко потрясены тем, что их снова и снова бросали в бой против всесокрушающей силы союзных ресурсов. В июле штаб 2-й танковой дивизии докладывал о трудностях, с которыми столкнулась дивизия:

Невероятно сильный артиллерийско-минометный огонь со стороны противника представляет собой нечто новое как для ветеранов, так и для солдат, прибывших из частей маршевого пополнения. Вражеские разведывательные самолеты немедленно засекают сосредоточения войск и подвергают их бомбовым ударам, а артиллерия — обстрелу, корректируемому с самолетов, и, если, тем не менее наступающие войска идут вперед, они попадают под такой сильный огонь артиллерии и минометов и несут такие тяжелые потери, что наступление захлебывается в пределах первых нескольких сот метров. Потери, понесенные пехотой, настолько велики, что порыв, необходимый для возобновления атаки, оказывается иссякшим. Мысль об огромном материальном превосходстве противника ведет к ослаблению морального духа наших солдат, вступающих в бой. Чувство беспомощности против вражеской авиации, не встречающей отпора, оказывает парализующее воздействие, а заградительный огонь на необстрелянных солдат действует просто ошеломляюще. Наилучших результатов добивались командиры взводов и отделений, которые, вырвавшись вперед, издавали пронзительные выкрики в духе старых добрых времен. Мы также восстановили практику подачи сигналов горнистом.[159]

В немецких армиях всегда придерживались практики использования отборных дивизий на главном направлении для нанесения всесокрушающего удара, в то время как другие соединения, в том числе большинство пехотных дивизий, были оснащены и укомплектованы таким образом, чтобы удерживать оборонительные позиции на второстепенных направлениях. 276-я пехотная дивизия была типичным формированием такого рода, располагавшимся в районе Байё 6 июня; она была доведена до полного штатного состава за счет мобилизации переосвидетельствованных старших возрастов, в том числе многих шахтеров, которых до сих пор не трогали. Ефрейтор Адольф Хоенштейн большую часть войны до перевода в 276-ю дивизию провел в строительном подразделении в России. 22-летний бывший студент, обучавшийся горному делу, он был значительно моложе, чем большинство окружавших его солдат. Он застал, по его рассказам, дивизию «уже довольно ослабленной. Мы тратили слишком много времени на старую прусскую муштру вместо того, чтобы тренироваться в полевых условиях». 16 июня они прибыли в Ле-Ман, где 19 июня выгрузились под проливным дождем. Затем ночью направились на фронт, иногда за ночь продвигались до 20 километров; днем кормили лошадей — основной вид транспорта, от которого они всецело зависели, — посреди полей, где делали привалы. Они любили своих лошадей и позднее глубоко переживали при виде ужасных потерь среди животных.

2 июля они заняли сектор обороны возле Виллер-Бокажа, который до этого занимала 12-я танковая дивизия СС, и первые дни были заняты созданием минных полей и наведением хотя бы минимального порядка на бывшем поле боя — захоронениями убитых солдат всех национальностей, уборкой брошенной боевой техники, разбитых машин. Беспокоящий огонь английской артиллерии очень скоро выявил ужасающую нехватку в вермахте элементарных средств медицинского обеспечения. Хоенштейн видел, как его друг Гейнц Аллес истекал кровью и умер от повреждения пулей артерии в ноге: «Солдату везло, если ему удалось получить инъекцию. Врачи пытались что-либо сделать только тем, у кого были шансы остаться в живых». Некоторые солдаты очень быстро получали нервное потрясение. После 20 июля в солдатской среде складывалось мнение, что все эти нехватки в снабжении и обеспечении боеприпасами и развал управления явились результатом предательства внутри самой армии. На самом деле весь уже скрипучий механизм снабжения немецких войск в Нормандии разваливался под непрерывными ударами союзной авиации и от истощения. Моральный дух солдат 276-й дивизии непрерывно падал: «Отсутствие какого бы то ни было успеха вообще очень скверно действовало на солдат. Чувствовался нарастающий страх. Мы бросались на землю при малейшем звуке самолетов, и многие солдаты говорили, что нам из Нормандии живыми никогда не уйти».

Уместно привести примеры индифферентности солдат из таких соединений, каким была 276-я пехотная дивизия, чтобы подчеркнуть, что немецкий фронт во Франции никоим образом не находился в руках отборных соединений. Многие немецкие пехотинцы с удовольствием ухватывались за возможность сдаться в плен. Они выработали, как сами называли это с сардонической усмешкой, «немецкий взгляд», — привычку все время пристально всматриваться в небо в ожидании истребителей-бомбардировщиков противника. В то время как «томми» играли в старинную карточную игру типа покера в своих окопах, немцы играли в скат в своих стрелковых ячейках, слушая «Лили Марлен» в передачах по «Радио Белграда». Как немецкие, так и союзные солдаты были рады, когда в течение нескольких дней или даже недель на их участке фронта было затишье, и они спокойно терпели беспокоящий огонь и действия мелких патрулей. Они молили о дожде и облаках, чтобы не носились в небе самолеты- «охотники». Величайшей роскошью для немецких солдат был захват американских тюбиков с супом или банок кофе. Они сосредоточенно изучали английские инструкции по приготовлению из них пищи, завидовали и презирали материальное изобилие у союзников. Очень немногие немецкие солдаты, даже из посредственных частей, испытывали уважение к боевым качествам своих противников. Сержант Гейнц Хикман из парашютной дивизии Люфтваффе говорил: «Мы не видим в американском солдате достойного противника». Полковник Кауфман из учебной танковой дивизии мрачно заметил: «Американцы начинали утром не слишком рано, им слишком нравится комфорт». Ефрейтор Хоенштейн докладывал, что его солдаты все время удивлялись нежеланию американцев использовать наметившийся успех до конца: «У нас создавалось впечатление, что они все время переоценивали нас. Мы не могли понять, почему они не идут на прорыв нашей жидкой обороны. Солдат союзников, видимо, никогда не был обучен так, как учили нас, — всегда пытаться сделать больше, чем требовалось от нас». Здесь заключался один из секретов тактического успеха немцев на поле боя. Как сказал полковник Брайэн Уилдбор-Смит из штаба английской 11-й бронетанковой дивизии, «немцы были большими мастерами использования случайных возможностей. Они были готовы к действиям — всегда готовы».

Поразительное различие дает сопоставление методов пополнения личным составом частей, понесших большие потери. Если у союзников воинские части, понесшие потери до 40 или 50 процентов личного состава, снимались с фронта или даже расформировывались, то у немцев такие части просто сводились в так называемые импровизированные боевые группы, которые, составляя существенную часть немецких войск, добивались многих побед, и в частности, в немалой степени способствовали длительной обороне в Нормандии. Повара, связисты, отдельные танковые подразделения, отбившиеся от своих зенитные расчеты — все использовалось в этих боевых группах, которые оказались удивительно сплоченными и эффективными в бою. Сержант Ганс Штобер служил в зенитном подразделении 17-й моторизованной дивизии СС. Когда в результате воздушного налета его подразделение оказалось разбитым, он не удивился тому, что его вместе с оставшимися в живых товарищами перевели в боевую группу «Улльрих». А спустя несколько недель после краха у Фалеза он уже находился в боевой группе «Фик», составленной из остатков 116-й танковой дивизии. В средней фазе сражения за Нормандию саперный батальон 116-й танковой дивизии был использован в качестве пехоты и неоднократно участвовал в крупных атаках. Американская 1-я армия с удивлением обнаружила, что в числе пленных в середине июля оказался военный чиновник из финансовой службы корпуса, который в течение недели прошел общевойсковую подготовку пехотинца и был направлен на передовую. Конечно, никто не будет утверждать, что такой метод организации армии или ведения сражения был приемлемой заменой сбалансированных и полностью оснащенных формирований. Но это явилось решающим фактором в обеспечении способности немецкой армии избежать полного краха даже тогда, когда большинство ее танковых и пехотных соединений оказались полностью разгромленными.