Читать интересную книгу Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена - Эмиль Золя

Вот этот-то заросший буйной зеленью уголок и оживляла своим шумом мельница дядюшки Мерлье. Постройка, сооруженная из камня, теса и штукатурки, казалось, была стара как мир. Она по пояс купалась в Морели, которая, закругляясь, образует здесь прозрачную заводь. Тут была устроена плотина. Вода с высоты нескольких метров падала на мельничное колесо, и, поворачиваясь, оно скрипело и кряхтело, как верная служанка, которая состарилась на службе в доме. Когда кто-нибудь советовал дядюшке Мерлье сменить колесо, он качал головой и говорил, что новое будет ленивее старого, что оно хуже будет знать свое дело; и он чинил его, пуская в ход все, что попадалось под руку, — бочарные доски, ржавое железо, свинец, цинк. Разукрашенное травой и мхом, колесо принимало самую причудливую форму, и при взгляде на него делалось еще веселее. Когда же вода заливала его серебряным потоком, оно покрывалось жемчугом и его странный остов, мелькая, сверкал под ослепительным перламутровым убором.

Эта часть мельницы, купавшаяся в Морели, напоминала какой-то первобытный ковчег, потерпевший здесь крушение. Добрая половина здания была построена на сваях. Вода забиралась под дощатый настил, где имелись дыры, хорошо известные в округе благодаря попадавшим в них огромным угрям и ракам. Пониже плотины заводь была чиста, как зеркало, и когда колесо не мутило ее своей пеной, в глубине виднелись целые стаи крупной рыбы, плававшей с медлительностью эскадры. Сломанная лесенка спускалась к речке возле сваи, к которой была привязана лодка. Над колесом лепилась деревянная галерейка. Оконные ниши были прорублены несимметрично. Это было какое-то нагромождение закоулков, низеньких стенок, пристроек, балок и кровель, придававших мельнице вид старинной полуразрушенной крепости. Но постепенно разросся плющ, всевозможные вьющиеся растения закрыли чрезмерно широкие щели и закутали зеленым плащом старое строенье. Приезжие барышни зарисовывали мельницу дядюшки Мерлье в свои альбомы.

Со стороны дороги дом был более основателей. Каменное крыльцо выходило на большой двор, по обе стороны которого шли сараи и конюшни. Огромный вяз у колодца окутывал полдвора своей тенью. Дом стоял в глубине; над четырьмя окнами второго этажа возвышалась голубятня. Каждые десять лет дядюшка Мерлье считал необходимым перекрашивать этот фасад — таково было единственное проявление его тщеславия. Сейчас мельница как раз была выбелена заново и сверкала на всю деревню, когда в полдень ее освещало солнце.

Вот уже двадцать лет, как дядюшка Мерлье был мэром Рокреза. Все уважали его за богатство, которого он сумел добиться. Ходили слухи, что у него без малого восемьдесят тысяч франков, сколоченных по грошику. Когда он женился на Мадлене Гийяр, которая принесла ему в приданое мельницу, у него не было ничего, кроме пары рук. Однако Мадлене ни разу не пришлось раскаяться в своем выборе — так ловко сумел он повести хозяйство. Потом жена его умерла, и он стал жить вдовцом с дочерью Франсуазой. Он мог бы, конечно, уйти на покой, позволить мельничному колесу уснуть во мхах, но ему стало бы тоскливо, дом показался бы ему мертвым. И он продолжал работать — просто ради удовольствия. Теперь это был высокий старик с продолговатым серьезным лицом. Он никогда не улыбался, но в душе был человеком веселого нрава. В мэры его выбрали за его деньги, а также за важный вид, который он умел на себя напускать, когда венчал какую-нибудь парочку.

Франсуазе Мерлье недавно исполнилось восемнадцать лет. В деревне она не слыла красавицей, так как была довольно тщедушна. До пятнадцати лет она была просто дурнушкой. Никто в Рокрезе не мог понять, почему это дочь таких здоровенных родителей, как супруги Мерлье, растет до того хилой, что на нее жалко смотреть. Однако в пятнадцать лет, по-прежнему оставаясь хрупкой, девушка стала прехорошенькой. У нее были черные волосы, черные глаза и при этом — нежный румянец; ротик ее всегда улыбался; на щеках играли ямочки, а лоб был такой ясный, словно на нем лежал отблеск солнечного сияния. Хотя, по местным понятиям, Франсуаза и была несколько тщедушна, она все же не была худа, вовсе нет; правда, ей не поднять было мешка с зерном, но с возрастом она становилась пухленькой, а со временем обещала сделаться кругленькой и лакомой, словно перепелка. Вот только одно — постоянная молчаливость отца сделала ее не по годам рассудительной, и если она всегда улыбалась, то это для того, чтобы доставить удовольствие окружающим. В сущности же, она была степенной.

Понятно, что вся округа ухаживала за ней, и причина была не столько в ее миловидности, сколько в ее деньгах. А она в конце концов сделала выбор, вызвавший всеобщее негодование. На противоположном берегу Морели жил высокий малый по имени Доминик Панкер. Это был не рокрезец. Десять лет назад он приехал из Бельгии, чтобы получить наследство после дяди, который оставил ему небольшую ферму на самой опушке Ганьийского леса, как раз напротив мельницы, на расстоянии нескольких ружейных выстрелов. По его словам, он приехал с тем, чтобы продать ферму и вернуться домой. Но, видно, местность ему понравилась, потому что он так никуда и не уехал. Он стал возделывать свой клочок земли, собирая с него кое-какие овощи, и этим жил. Кроме того, он охотился, удил рыбу. Лесничим несколько раз чуть было не удалось его поймать и составить на него протокол. В конце концов это вольное существование, источники которого были для крестьян не вполне ясны, создало ему дурную славу. Поговаривали, будто он браконьер. Так или иначе, парень был лентяй, — его не раз заставали спящим где-нибудь на травке в такое время дня, когда ему бы следовало работать. Домишко, где он жил, под крайними деревьями леса, тоже не был похож на жилье порядочного человека. Скажи кто-нибудь, что Доминик ведет дружбу с волками из развалин замка Ганьи, местные старухи ничуть бы этому не удивились. Однако девушки отваживались порой встать на его защиту. Уж очень он был хорош собой, этот подозрительный малый, — строен и высок, словно тополь, с белой кожей, с белокурой бородой и волосами, отливавшими золотом на солнце. И вот в одно прекрасное утро Франсуаза объявила отцу, что любит Доминика и никогда не согласится выйти за другого.

Можно себе представить, какой удар обрушился в этот день на дядюшку Мерлье! По своему обыкновению, он промолчал. Лицо его оставалось таким же сосредоточенным, как обычно; только в глазах не светилось больше затаенное веселье. Оба дулись целую неделю. Франсуаза больше не улыбалась. Особенно мучило дядюшку Мерлье желание узнать, каким образом этот чертов браконьер сумел околдовать его дочку. Доминик ведь ни разу не был на мельнице. Мельник начал следить и подстерег воздыхателя на другом берегу Морели: он лежал там на травке, притворяясь спящим. Франсуаза отлично могла видеть его из своего окошка. Ну, ясное дело, — они, значит, полюбили друг дружку, переглядываясь поверх мельничного колеса.

Так прошла еще неделя. Франсуаза становилась все мрачнее. Старик Мерлье по-прежнему молчал. Потом, однажды вечером, не сказав ни слова, он сам привел Доминика. Франсуаза как раз накрывала на стол. Она не выразила удивления и ограничилась тем, что поставила лишний прибор; только ямочки снова заиграли у нее на щеках и опять зазвучал ее смех. Утром этого дня дядюшка Мерлье пришел к Доминику в его лачугу на опушке леса. Здесь мужчины проговорили три часа, закрыв двери и окна. Никто так и не узнал, что они сказали друг другу. Достоверно одно — что, уходя, дядюшка Мерлье уже обращался с Домиником как с сыном. Должно быть, в лентяе, который валялся на травке и влюблял в себя девушек, старик нашел именно такого парня, какого искал, — порядочного парня.

Весь Рокрез зашумел. Женщины, стоя на крылечке, не могли вдоволь наговориться о сумасбродстве дядюшки Мерлье, который берет к себе в дом бездельника. Старик не обращал внимания на эти толки. Быть может, он припомнил свою собственную женитьбу. Ведь и у него не было ни гроша, когда он взял в жены Мадлену и с ней ее мельницу. Не помешало же это ему стать хорошим мужем. Доминик, впрочем, скоро положил конец пересудам: он взялся за работу с таким рвением, что изумил всю округу. Как раз в это время работника с мельницы забрали в солдаты, и Доминик решительно воспротивился тому, чтобы наняли другого. Он носил мешки, возил тележку, сражался со старым колесом, когда оно не желало вертеться, и все это с таким усердием, что люди нарочно приходили поглазеть на него.

Дядюшка Мерлье, как всегда, тихонько посмеивался. Он был очень горд тем, что разгадал этого парня. Ничто так не воодушевляет молодежь, как любовь.

Вся эта тяжелая работа не мешала Франсуазе и Доминику обожать друг друга. Они почти не разговаривали и только переглядывались с нежной улыбкой. Дядюшка Мерлье еще ни слова не сказал о свадьбе, и, покоряясь молчанию старика, оба терпеливо ждали его решения. Наконец около середины июля он велел поставить во дворе, под высоким вязом, три стола и пригласил своих рокрезских друзей зайти к нему вечером выпить по стаканчику. Когда двор наполнился людьми и все взяли по стакану, дядюшка Мерлье высоко поднял свой и сказал: