Итог этих и других обращений?..
"Непоправимая ошибка" была совершена.
Страна получила двадцать лет застоя.
В 1970 году по указанию Брежнева на могиле Сталина у Кремлевской стены поставили памятник. Монумент жертвам произвола не воздвигнут до сих пор.
35
Двадцать лет спустя — декабрь 1988 года. Из беседы, опубликованной в "Огоньке".
Академик Сахаров:
Какая острая у нас ситуация и что представляет собой сейчас Верховный Совет СССР, мы увидели, когда были приняты антидемократические, по моему мнению, указы о митингах, демонстрациях и особенно о правах и обязанностях внутренних войск. 30 октября людей, идущих на кладбище в Минске, встретили дубинками, возникло жесточайшее побоище... Перестройка сейчас переживает поворотный момент, когда нужно выбрать.
С.Коэн:
В Советском Союзе есть, мне кажется, три представления о перестройке. Во-первых, радикальная перестройка, которую проводят М.С.Горбачев и те, кто его поддерживает. Во вторых, перестройка косметическая, неглубоким, не задевающая основ Административной Системы. И в-третьих, так называемая неосталинская перестройка, манифестом которой стала статья Нины Андреевой.
П.Бунич:
Мне кажется, что у нас есть три альтернативы. Первая — вернуться к сталинизму. Это перспектива страшная, но, к сожалению, исключить ее полностью невозможно. Вторая альтернатива — заменить абсолютного монархию просвещенной. Я бы не сказал, что это самый лучший выход из положения, но у такой перспективы, многие считают, больше всего шансов. Третья альтернатива — полная перестройка.
Академик Сахаров:
Чрезвычайно опасен принцип, когда государство из прагматических или же из каких-то политических соображений подходит с разными мерками к национальным объединениям, большим и малым. То, что проявилось в Нагорном Карабахе, возможно, проявится и во многих других местах...
A. Гельман:
На днях на Пушкинской площади долго и внимательно слушал я нескольких человек из общества "Память". Это такая смесь невежества, какой-то полурелигии, еще бог знает чего...
B.Винстон:
Их не разгоняли?
А.Гельман:
Нет, никто не разгонял.
36Не помню, как, в как-то минуту пришла эта весть — по радиоприемнику ли мы услышали о ней, сидя на кухне, или по телевизору — скакнула с экрана, или кто-то позвонил — да что гадать?.. Помню, что и радио, и телевизор, и телефон превратились в шланг с кислородом, без которого можно задохнуться. И — проклятое чувство бессилия: чем помочь? И — боли, утраты, смерти: не где-то за тысячи километров это случилось, а здесь, рядом, с тобой... И — стыда: там содрогается земля, трещины глотают людей, железобетон рушится, растирает в кровавую кашу то, что минуту назад пульсировало, мыслило, надеялось — жило!.. А ты — уткнулся в телевизор, в комнатах горячие батареи, мягко светится абажур торшера... Стыд и боль, боль и стыд!...
"8 декабря была прервана программа пребывания в Нью-Йорке Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР М.С.Горбачева. Перед отлетом в аэропорту М.С.Горбачев сделал заявление: "Я вынужден вернуться в Советский Союз. Вчера поздно вечером пришло известие о том, что землетрясение, которое произошло в Армении, оказалось очень тяжелым, с тяжелыми последствиями. Много разрушений, много человеческих жертв..."
В том году всюду, где мы с женой побывали — в Москве и Ленинграде, Риге и Вильнюсе — преследовало меня одно и то же чувство: воздух густеет, легкие распирает горячая духота, от нее звенит в ушах, колотится сердце... Люди жили нервно, каждый звук заставлял вздрагивать, голубое небо, зелень листвы, недвижимая морская гладь, — все таило в себе, маскировало неведомую опасность, готовую каждый миг откуда ни возьмись выпрыгнуть, подмять под себя, вонзить когти в затылок... И вот — грянула гроза!..
"Вот уже две недели наши сердца, наш разум, наши руки — тебе, Армения! Тебе, неумирающий Ленинакан. Тебе, погибший Спитак. Вам, десятки израненных сел. Вам, братья наши, армяне!.."
В том году мой приятель Канат Кабдрахманов привез мне из Москвы, после очередной сессии Литинститута, в котором он учился заочно, роман Франца Верфеля "Сорок дней Муас Дага". Это роман об армянском геноциде в 1916 году — о том, как методически, продуманно были уничтожены в Турции жившие там армяне. Я слышал об этой книге давно, а раздобыть ее не мог. И вот... Австрийский еврей Франц Верфель написал эту книгу в 1933 году. Еще пять лет оставалось до "хрустальной ночи", десять лет — до Майданека и Освенцима, когда Верфель в событиях эпохи первой мировой войны гениально прозрел чертеж будущего Холокоста... Книгу австрийского еврея, обошедшую весь мир, издали в 1982 году в Ереване. Молодой армянин, студент, привез ее в Москву и подарил своему коллеге, казаху, с трогательной надписью — в том смысле, чтобы он. Канат, читая ее, постарался понять чужое горе, чужих людей... Он боялся, этот армянский юноша, что двойная боль обожжет Каната — боль за гибнущих армян и боль-стыд за их губителей — турок, людей ислама, неким внешним образом связанных Кораном с казахами... Мой разум не приемлет связей такого рода — что соединяет Бабеля с Кагановичем, Мандельштама с Ягодой?.. Но у сердца свои законы... Однако то уже иные материи, важно другое, важна цепочка: Франц Верфель — армянин-студент — казах Канат Кабдрахманов — русский поэт Михаил Дудин, написавший к роману предисловие не менее страстное, чем сам роман, и — я, ухвативший случайно самый кончик ниточки... Не ниточки -одна и та же судорога пронзила столько сердец!
Моя жена сложила в тючок одеяла, одежду, мы пошли отправить посылку, "Ленинакан", "Спитак" — слова эти действовали, как пароль: очереди безмолвно раздвигались, приемщицы работали сноровисто, без обычных придирок к мелочам, в ожидании срочной отправки громоздились горы тюков, ящиков, коробок — и каждый, словно поставив свечку в храме, чувствовал маленькое облегчение — в огромной, неискупимой, всеобщей вине. И — раскаяние. И — покаяние за великий, далеко еще не осознанный, не постигнутый грех. И — слабенькую, но живую надежду, пламя, вспыхнувшее на обгоревшем, черном фитильке...
И ошеломило, страшно было прочесть, как в Баку, после сообщения о катастрофе, орава молодежи выбежала на улицу — танцуя от радости, звеня бубнами, с ликующими песнопениями. И были сквозь зубы процеженные газетные сообщения о том, что не желают в изувеченной, окровавленной Армении, холодеющей на ледяном, дующем с горных вершин ветру, — ни азербайджанской донорской крови, ни присылаемой из Баку помощи. Потом пошли разгуливать слухи о там же, в Армении, разграбленных медикаментах, продуктах, вещах, доставленных самолетами из Парижа, из Мадрида... Не хотелось этому верить, а хотелось — как после библейского потопа — чтоб новый берег, новая земля, новая жизнь...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});