Аплодисменты. Нарастающий шум в зале. Сидящие напротив трибуны работники редакции (Антонов, мой старый друг, Ножицын, кто-то еще) привскакиваюти, лица красные, яростные. Карпенко жестикулирует длинными руками, трясет бородкой, Ростислав Петров, подбадривая взбудораженный зал, изображает беспомощность, широко разводя руками. Слышится голос: "У меня вопрос!.." К сцене выходит тот самый ветеран, с колодками орденов, который хочет подавать в суд на писателя Айтматова.
— У меня вопрос к Герту! - Голос его, несмотря на седины, звучит неожиданно звонко, слова выговаривает он с военной четкостью, разделяя их паузами, как во время произнесения приговора: — Вопрос такой: вы записались ли выезжающим из Советского Союза?
(Шум в зале. Голоса: "Не надо! Прекратить!״)
ВЕТЕРАН: Второй вопрос: вы что, недовольны строительством социализма? Ведь социализм был построен?!
(Голоса: ״Не надо отвечать!")
Я: Я и не собираюсь... Может быть, есть еще вопросы? Нет?.. Ну, тогда благодарю за внимание...
24
Выступила ЧЕРНОГОЛОВИНА:
...Поставьте себя на место людей столь ненавидимой Успенским национальности, людей, которые не мыслят себе иной родины, кроме советской, которые отдают ей все силы, знания, талант, — представьте, что чувствуют они, когда наиболее экстремистские представители "Памяти" призывает к немедленной депортации евреев и всех "инородцев" в места их исторического проживания, и сравните эти призывы с теми страницами романа, где говорится, что только представитель коренного народа страны способен понимать и защищать интересы всех остальных народов...
...То, как Успенский показывает Надежду Аллилуеву, равносильно оскорблению праха, тем более, что скабрезности в ее адрес совершенно противоречат воспоминаниям современников. Академик Сахаров дал пощечину Яковлеву за оскорбление достоинства своей жены. А кто защитит прах и достоинство Надежды Аллилуевой?..
Выступил РОТНИЦКИЙ, кандидат философских наук:
...Мы говорим: "с одной стороны Сталин", "с другой стороны Сталин", "однако", "но", — стороны складываются, а целостного вывода не получается. И оценки Сталина заканчиваются тем, с чего начинались: "с одной стороны", "с другой стороны"... Это не удивительно. Известно, что сумма из ста кроликов не равна одной лошади.
ИЗ ЗАЛА: Вы о романе скажите!..
РОТНИЦКИЙ: Лукашов как раз и пытается из ста кроликов сложить одного коня: положительный образ Сталина. Именно поэтому мое отношение к роману Успенского только отрицательное!
ЕЩЕ ОДИН ВЕТЕРАН — КАЖЕТСЯ, ТОЖЕ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ: В последнее время модно стало говорить о Сталине, что это грязное пятно в нашей истории. О Сталине мы не можем говорить, как товарищ Герт: "кому это нужно, зачем это нужно?" Сталин был вождем народа, Генеральным секретарем партии и нашего советского государства. Был вождем партии Хрущев, был вождем и Генеральным секретарем Брежнев! Вот и надо сопоставлять, чего мы достигли и при ком!
(В зале шум, аплодисменты, свист).
Среди выступающих — молодой человек лет двадцати семи — двадцати восьми, инженер-конструктор АЗТМ, рыжеватый, в очках, сдержанно-напористый, импульсивность не мешала ему холодно, расчетливо посылать слово за словом в точно выбранную цель. Зовут его Сергей ЗЛОТНИКОВ:
Публикация романа, посредственного романа, страшна тем, что привлечет среднего читателя. И что бы ни говорилось потом, какие бы ни приводились страшные факты и цифры (Антонов-Овсеенко: 50 миллионов без войны потерял наш советский народ; Юлиан Семенов: 32 миллиона одновременно сидело в лагерях в 1952 году...) — все это не уничтожает произведенного романом впечатления...
Но почему сильны эти консервативные настроения? Потому что часть нашего населения, которая гордится Сталиным, сделала очень неплохую карьеру, получает сейчас хорошую пенсию, тогда как ветераны, большевики, которые из-за׳׳ них сидели, существуют на мизерные пенсии, а те еще и партбилеты имеют... Где, скажите, люди, которые нажимали на гашетки? Они среди нас. Они воспитали детей и внуков. В конце концов то, о чем мы сейчас говорим, это отношение не к Сталину, а отношение к жизни. Многие хотели бы повернуть вспять гласность, демократию, заткнуть рты. У нас в Казахстане пока стоит памятник, со звездами, еще долго будет стоять...
ТАТЬЯНА ФРОЛОВСКАЯ: Публикация романа хороша уже потому, что на него нападают и правые, и левые. Когда правые — это понятно, но почему левые?.. Роман совсем не реабилитирует Сталина, а показывает, как этого Сталина мы создали...
РУФЬ ТАМАРИНА: Вот сейчас ушел из зала молодой человек, который говорил, что его поколение знает о Сталине только со слов взрослых... Да, и для поколения моего сына, которому сейчас 30 лет, XX съезд — всего лишь очередной съезд, по крайней мере — был таковым до недавнего времени. Мой сын знал, чем он был, этот съезд, потому что вырос в семье, где хранятся как самые дорогие ценности четыре справки о реабилитации: две посмертные — моих родителей и две еще: моя и мужа... Этим, впрочем, сегодня никого не удивишь...
(В зале шум, возглас: "Обиженным слова не давать! Репрессированным слова не давать!..")
Семья моя — одна из миллионов, это совершенно не исключительное явление. Могу ли я не относиться однозначно к любому художественному или нехудожественному произведению, которое пытается обелить личность Сталина?.. Признаюсь: не могу. И не стыжусь этого, не считаю нужным.
25Я почти дословно цитировал до сих пор выступавших — в моем распоряжении была магнитофонная запись обсуждения. Но не вся. И потому документ на этом кончается.
Для меня существеннейшим в дальнейших выступлениях было то, с какой громокипящей яростью говорил о романе Виктор Мироглов. Я помнил позицию, занятую им в связи с публикацией Цветаевой... Но теперь мы оказались плечом к плечу. Спокойно, ядовито, убийственно выступил и Николай Ровенский. Он тоже не был солидарен со мной в оценке "Вольного проезда", хотя ни разу на эту тему мы не говорили: я знал об этом от Мориса Симашко. Но здесь позиции наши совпали.
Не подтверждает ли все это, что национальные вопросы являются все-таки вторичными, производными? Что первенство — за социальными проблемами? И я уверен, теперь, когда позиция журнала выявилась во всей полноте, когда расизм и сталинизм соединились в коричневый, отчетливо пахнущий фашизмом сгусток, Мироглов и Ровенский поняли бы меня лучше и в "цветаевском феномене"...
О том же стягивании, соединении, поляризации сил свидетельство и то, как более или менее хитроумно защищали роман Валерий Антонов и Вячеслав Карпенко...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});