Но Берия хорошо помнил, что Сталин более-менее снисходительно относится к руководителю Лаборатории № 2, и потому отклонил скороспелые провокационные предложения своего окружения:
— Пусть команда Курчатова работает, расстрелять мы всегда успеем…
Зато сотрудников I Управления МГБ пуск советского реактора значительно обрадовал.
— Мы, разведчики-атомщики, только после этого воспряли духом и поняли, — заметил начальник НТР Леонид Квасников, — что теперь-то уж нас не расстреляют как вредителей. Теперь доказательства нашей совместной успешной работы с учеными были налицо.
О весомом вкладе разведки в решение «проблемы № 1» свидетельствовало и последнее, самое короткое заключение руководителя Лаборатории № 2, собственноручно написанное им и направленное накануне нового, 1947 года министру госбезопасности СССР:
Совершенно секретно.
Лично.
Товарищу Абакумову В. С.
Материал, с которым меня сегодня ознакомил т. Василевский, по вопросам:
а) американской работы по сверхбомбе;
б) некоторые особенности в работе атомных котлов в Хэнфорде, по-моему, правдоподобны и представляют большой интерес для наших отечественных работ.
Курчатов 31.12.46 г.
Экз. единственный.
Это заключение академика целиком и полностью относилось к доставленной из США информации, полученной от молодых физиков из Хэнфорда Анты и Адена (в последующем она послужит основанием для их вербовки). С начала 1947 года поступление материалов по атомной проблеме прекратилось из-за прямого указания В. Н. Меркулова о приостановлении работы с источниками в связи с неблагоприятной политической и оперативной обстановкой, сложившейся в США и Канаде после предательства Игоря Гузенко.
И хотя исполняющий обязанности резидента Анатолий Яцков возражал против такого указания Центра, в конце концов он и сам почувствовал, что вести активную разведработу против США стало очень сложно. У генконсульства, Амторга и представительства СССР при ООН были выставлены круглосуточные посты наружного наблюдения. Изрядно устав от постоянной слежки ФБР, Яцков попросил Центр подобрать ему замену, поскольку срок его командировки давно уже закончился.
Ознакомившись с рапортом Яцкова, министр госбезопасности наложил резолюцию:
Т. Федотову П. В.
Прошу доложить личное дело на Алексея, полную характеристику на него и ваши предложения по его дальнейшему использованию. Учитывая, что Фитин находится в распоряжении Упр. кадров, посоветуйтесь с ним по этому вопросу.
Абакумов.
Бывший начальник внешней разведки Фитин хорошо знал Яцкова и потому порекомендовал направить его в Париж для оказания помощи Семену Семенову (Твену) в организации разведывательной работы по научно-технической линии. После многократных обсуждений и согласований было принято решение командировать его во Францию, где он вместе с Твеном должен был в первую очередь разработать план предстоящей встречи в Париже с «Волонтерами».[135]
Из характеристики Алексея, доложенной В. С. Абакумову:
…С марта 1941 года А. А. Яцков начал работать под крышей Генконсульства в качестве стажера. Одновременно изучал английский язык. К концу 1943 года, овладев знаниями языка, он включился в активную разведывательную работу. Тогда же по ходатайству Центра был переведен на должность секретаря Генконсульства. За заслуги перед нашей Родиной по добыванию особо ценной информации по делу «Энормоз» награжден орденом Знак Почета.
На протяжении последних трех лет в довольно сложных условиях оперативно и грамотно решал поставленные перед ним задачи Центра. Скромен, интеллигентен и выдержан.
Работу хорошо знает и любит. Умеет вербовать и воспитывать своих помощников. Самостоятелен. Дисциплинирован. Делу Родины предан.
Учитывая, что Яцков за шесть лет работы в нью-йоркской резидентуре не был ни разу расшифрован перед спецслужбами противника, находился вне их подозрений, полагали бы возможным с учетом знаний английского и французского языков использовать его и впредь на работе в одной из загранточек.
Начальник 11 — го отдела I Управления МГБ СССР полковник Л. Василевский.
Ознакомившись с характеристикой на Алексея, Абакумов дал указание подготовить письмо на имя заместителя министра иностранных дел В. Г. Деканозова с ходатайством о переводе вице-консула А. А. Яцкова на работу в Париж. Согласие МИДа было быстро получено, и вскоре Центр известил резидента о его переводе на работу во Францию.
Перед самым отъездом из Нью-Йорка Яцков провел последнюю в США короткую встречу с Лесли, сообщив ей об условиях явки в Париже, забрал хранившиеся у нее дома агентурные материалы от Персея и благополучно доставил их в резидентуру. Через неделю он навсегда покинул Америку.
* * *
Весной 1947 года в Париже стояла прекрасная погода. Устроившись в гостинице, Коэны незадолго до встречи с представителями советской разведки вышли на балкон и присели в шезлонги. Из включенного в номере радиоприемника доносились через открытую дверь негромкие звуки ноктюрнов Клода Дебюсси. Не часто выдавались у них такие вот беззаботные, свободные минуты. Впервые за шесть лет они наконец-то могли позволить себе расслабиться, отдохнуть от тревог и волнений, которыми была насыщена в Америке их повседневная, неспокойная жизнь негласных помощников. Несмотря на то что последние семь месяцев они находились на «консервации»,[136] Луис продолжал нелегально встречаться в различных штатах Америки с членами своей агентурной группы, которой он руководил в предыдущие годы.
Но вот закончились ноктюрны Дебюсси, и диктор начал на французском языке читать сводку новостей. Луис встал, прошел в свой номер и, выключив радиоприемник, позвал жену:
— Лона! Не пора ли нам на рандеву?
Посмотрев на часы, Лесли мгновенно поднялась из шезлонга и, войдя в холл, негромко обронила:
— Да, ты прав, пора. Мы ждали этой встречи семь месяцев, и будет непростительно, если опоздаем. Но я еще должна переодеться.
— Хорошо. Я подожду тебя на балконе.
Через четверть часа из гостиной, шурша новым, золотистого цвета платьем, вышла улыбающаяся Лесли. Испытывая некоторую неловкость от шикарного наряда, она шла навстречу ему, как начинающая манекенщица, впервые выходящая на подиум демонстрационного зала. Никогда еще Луис не видел ее в таком красивом платье и потому с нескрываемым восхищением стал разглядывать ее.
— Знал бы ты, Бобзи,[137] как забавно выглядишь сейчас! — воскликнула Лесли. — Ты похож на провинциала, который впервые в своей жизни увидел голливудскую кинозвезду. Ничего не поделаешь, привыкай: Париж есть Париж! Итак, мы идем? — уже другим, деловым тоном спросила она.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});