Проклятия смолкли, и наступила гнетущая тишина. Джордан и его команда смотрели вслед уходящему «Конкорду». Алексис не удивилась бы, узнав, что первым, кто высказался по поводу произошедшего, был Пич.
— Мистер Джордан… Я хочу сказать, капитан… Как могла она нас оставить? Почему не стала драться? Неужели она струсила?
Пич обводил беспомощным взглядом лица товарищей, надеясь, что они как-нибудь смогут объяснить ему причины столь странного поведения капитана Денти. Он очень хотел услышать что-то, что помогло бы восстановить разрушенный образ, вернуть Алексис на пьедестал, воздвигнутый мальчиком в его воображении, и даже нe пытался сопротивляться, когда Нед Аллисон сгреб его за воротник и тряхнул хорошенько, так, что юнга чуть не упал.
— Щенок, да как ты…
Джордан выступил вперед и, жестом остановив Неда, примирительно сказал:
— Он не понимает, Нед. О был внизу, когда Алексис все объяснила…
Джордан взял мальчугана за плечи, погладил по черной курчавой голове и тихо, глядя в глаза, спросил:
— Сколько ты уже с нами, парень?
— Три месяца, мистер.
— И ты считаешь, что трусость заставила капитана покинуть корабль?
— Да, сэр.
— Капитан Денти спасла нас от тюрьмы, Пич. Никому дела не будет до того, что тебе только двенадцать и ты, так же как и она, англичанин. Если бы она решила драться, чего мы все хотели, то многих из нас уже не было бы на этом свете, ты понимаешь?
Пич кивнул и с надеждой в голосе спросил:
— Так мы сейчас отправимся вдогонку за ними? Мы же не можем допустить, чтобы им это сошло с рук! Надо помочь ей бежать.
— Последний приказ капитана Денти помнишь? Она велела нам не вмешиваться в то, что происходит. Она и сама справится. Она понимает, чем обернулась бы для нас наша помощь.
Джордан покачал головой. Он-то знал, что Алексис мечтала о невозможном. Американцы примут все меры безопасности и бежать ей все равно не дадут.
У Пича рот открылся от удивления, но он не произнес ни звука и тут же с силой хлопнул себя по губам.
— Что такое, Пич? Что случилось? — недоуменно спросил Джордан.
Мальчик ответил не сразу. Еще ни разу он не посмел ослушаться капитана и сейчас терзался сомнениями, не зная, верно ли поступил. Как бы ни было трудно признаваться в содеянном, он не мог промолчать, видя, что все на него смотрят и ждут объяснений.
— Я не знал, что она не хочет, чтобы мы ей помогали. — Голос его сорвался, но он нашел в себе силы продолжить: — Я не знал, что она не хочет этого. Иначе я бы никогда не посмел. Честное слово!
— Так что же ты сделал? — нетерпеливо спросил Питер, постукивая носком сапога по палубе.
— Я положил ей в мешок кинжал, — шепотом признался мальчик.
Матросы сперва удивленно уставились на юнгу, а затем стали переглядываться, улыбаясь.
— Устами младенца… — тоном оракула провозгласил Уилкс, и тут же все засмеялись; про себя каждый подумал, что на месте Пича сделал бы то же самое.
Джордан пригладил непослушную светлую гриву.
— Ну что же, друзья! Никто из нас раньше не нарушал приказа, не так ли?
— Нет, — усмехаясь, моряки покачивали головами.
— Так почему же у нас сейчас так чертовски хорошо на душе? По рядам матросов пробежал смех. Быть может, Алексис и будет недовольна, да только что она сможет поделать? Питер подкинул мальчишку в воздух и усадил на свои могучие плечи. Со счастливой улыбкой юнга смотрел по сторонам. Все расходились по своим постам с такими же просветленными лицами. «Святая Мария» делала разворот.
— Вначале пойдем в Род-Таун, — сообщил Джордан. — Расскажем обо всем Грендону. А уж потом поплывем в Вашингтон. Если она собирается бежать, то ей понадобится средство передвижения, на котором она могла бы бежать!
Все закивали.
— Вы знаете, что она будет злиться, — добавил Джордан с серьезным выражением лица, но не выдержал и рассмеялся. — Вот уж она нас поболтает с раины на киль![4]
Глава 10
Прошел всего час заключения на борту «Конкорда», но Алексис этот час показался вечностью. Она смахнула ладонью остатки слез и обвела глазами каюту. Большую часть ее занимала кровать. Между кроватью и боковой стеной втиснулись туалетный столик и комод. К счастью, в каюте был иллюминатор, и именно он привлек внимание Алексис прежде всего. Она попыталась открыть его, но тщетно. После нескольких минут упорной работы, подкрепленной яростью и отчаянием, ей удалось распахнуть иллюминатор, но, увы, даже для ее стройного тела отверстие оказалось маловато. Прежде чем закрыть окошко в мир, Алексис глубоко вдохнула солоноватый морской воздух. Усевшись с размаху на кровать, она уставилась взглядом в стену. Как выбраться отсюда? Через иллюминатор? Но если даже она как-то сумеет протиснуться в него, сделать это в ближайшее время все равно не удастся. Придется терпеть до Вашингтона. Надежды на то, что она сможет добраться до берега вплавь, не было, как и другой надежды — что ее подберет проходящий корабль.
Итак, придется сидеть и ждать. Алексис не могла понять, почему Президент выбрал такой изуверский способ добиться встречи с нею. Арестовать ее! Обвинения были просто абсурдны! Не могли же они быть такими глупцами! Она бы помогла им сама. Еще немного, и она бы предложила им…
Алексис вскинула голову, услышав, что снаружи поднимают засов.
— Никого не желаю видеть, — крикнула она.
По-видимому, ее слова не произвели на того, кто стоял за дверью, никакого впечатления. Торопливо отвернувшись, Алексис насухо вытерла мокрое от слез лицо. Ей не хотелось, чтобы вошедший, кем бы он ни был, увидел свидетельства ее отчаяния.
— У вас нет выбора, капитан Денти, — ответил знакомый голос.
Клод вошел и закрыл за собой дверь.
— И вам нечего опасаться. За дверью стоит часовой.
— Я не боюсь вас. — Алексис спрятала за спину руки. Она ничего не могла с собой поделать: пальцы ее дрожали, сердце сковывал страх, природу которого она не могла понять. И все же источником этого страха мог быть только он — высокий и статный мужчина, заполнивший собой почти все свободное пространство маленькой каюты.
Клод ничего не сказал по поводу припухших век и покрасневших глаз пленницы, делая вид, что не замечает того, что он сделал с ней; а если и замечает, то не считает ее слезы достойными внимания. Он не мог отвести взгляд от ее наряда. Сейчас он искренне желал, чтобы на ней было что-то построже. В этом платье она казалась такой ранимой, такой хрупкой. Но вот Алексис справилась с собой, взглянула ему в глаза — и сразу перестала казаться жалкой. Она более не была беспомощным созданием. Ее золотые глаза напомнили Клоду о том, что перед ним была женщина, которую он хотел, но не мог иметь. Когда Клод заговорил, голос его был полон горечи.