— Попадешь точненько. Следующий!
***
— Эй, Ярре! Эй! Погоди!
— Мэльфи?
— Я. Надо же! Я! — Бондарь покачнулся, придержался за стену. — Точно ж я! Хе-хе!
— Что с тобой?
— Со мной, что ли? Хе-хе! А ничего! Пригубил малость! Нильфгаарду на погибель пил, стало быть. Ух, Ярре, рад тебя видеть, потому как думал, ты у меня куда-то потерялся… Дружок ты мой…
Ярре попятился, словно его ударили. От бондаря несло не только скверным пивом и еще более отвратительным самогоном, но к тому же луком, чесноком и черт знает чем еще. И несло чудовищно.
— А где, — спросил он ехидно, — твоя почтенная компания?
— Ты о Щуке, что ль? — поморщился Мэльфи. — Так я тебе скажу: пес с ним! Знаешь, Ярре, я думаю, паршивый это был человек.
— Браво! Быстро же ты его раскусил.
— А то! — Мэльфи напыжился, не заметив издевки. — Крутил, понимаешь, все, да только шиш меня обманешь! Я те скажу, чего он задумал. Пошто сюда, в Вызиму, намылился! Небось думаешь, Ярре, он и его оборвыши в армию шли? Как и мы? Фига с маслом. Ежели так думаешь, то шибко ошибаешься. Знаешь, чего он задумал? Не поверишь!
— Поверю.
— Ему, — торжественно докончил Мэльфи, — ему лошади нужны были и форма военная. Он надумал где-нить тут стибрить. Потому как удумал в военной одеже на разбой идти.
— Чтоб его палач повесил!
— И побыстрее! — Бондарев сын слегка покачнулся, прислонился к стене и расстегнул штаны. — Жаль мне токмо, что Огребок с Мильтоном, дундуки, лбы деревенские, дали себя окрутить, пошли за Щуком. Так и их палач уже подвесить готов! Ну… в общем, накласть мне на них, лаптежников, понимаешь? А как у тебя-то, Ярре?
— В смысле?
— Ну, пристроили тебя куда-нить комиссары? — Мэльфи пустил струю на каменную стену. — Спрашиваю, потому как я уже записался. Мне надо за Мариборские Ворота, на южный край города. А тебе куда?
— Тоже на южный.
— Ха! — Бондарев сын несколько раз подпрыгнул, отряхнулся, застегнул ширинку. — Так, может, вместе воевать будем?
— Не думаю. — Ярре взглянул на него свысока. — Я получил назначение в соответствии с моей квалификацией. В бэ-эм-пэ.
— Знамо дело. — Мэльфи икнул и дыхнул на него убийственной смесью газов. — Ты ж ученый! Таких умников небось на важные дела берут, а не на мелочишку какую. Что делать! Но покамест маленько еще вместе походим. На южный край города все ж вместе нам дорога.
— Так получается.
— Ну, так пошли.
— Пошли.
***
— Пожалуй, здесь, — решил Ярре, глядя на окруженный палатками плац, на котором перемешивал пыль отряд оборванцев с длинными палками на плечах. У каждого оборванца, как заметил юноша, к правой ноге был привязан клок сена, а к левой — пучок соломы.
— Похоже, не туда мы попали, Мэльфи.
— Сено! Солома! — слышались на плацу крики командовавшего оборванцами ефрейтора. — Сено! Солома! Держи равнение, так-растак мать вашу!
— Над палатками штандарты развеваются, — сказал Мэльфи, — глянь сам, Ярре. Те самые лилии, о которых ты на большаке долбал. Штандарт есть? Есть. Армия есть? Есть. Стал-быть здесь. Верно попали.
— Ты, может, да. Я наверняка нет.
— А вона там, у забора, стоит какой-то чин. У него спросим.
Они пошли быстрее.
— Новенькие? — расставил ноги сержант. — С вербовки? Гони бумагу. Чего, мать вашу, стоишь будто столб? На месте шагом марш! Чего, говорю, стоите, курвы? Нале-во! Кру-гом! А, курва! И напра-во! Бегом марш! Кру-гом, курва! Слушай и запоминай! Допрежь всего, курва, к провиант-мастеру! Получить обмундирование. Кольчугу, накладки кожаные, пику, курва, шлем и корд! Потом на муштру! Быть готовыми к перекличке, курва, в сумерки! Маааарш!
— Минуточку. — Ярре неуверенно осмотрелся. — У меня, кажется, другое назначение.
— Чеееево?
— Простите, господин офицер, — покраснел Ярре. — Я только о том, чтобы избежать возможной ошибки… Поскольку господин комиссар четко… четко говорил о назначении в бэ-эм-пэ, вот я и…
— Ты на месте, парень, — фыркнул сержант, немного помягчавший от того, что его возвели в офицеры. — Тут как раз и есть твое назначение. Приветствую тебя в бэ-эм-пэ. Бригаде М… звонов Пехотинцев.
***
— А почему ж бы это, — повторил Рокко Хильдебранд, — и что это за мода такая — вашим милостям дань платить? Мы уже все, что следовало, уплатили.
— Эх-ма, гляньте-ка на нижушка-умника. — Рассевшийся в седле уворованного коня Щук залыбился дружкам. — Уплатил уже! И полагает, что вше. Ну прям как тот петух, что думал, будто в курятник попадет, а попал-то в ощип!
Окультих, Клапрот, Мильтон и Огребок согласно загоготали. Шутка была что надо. А забава обещала быть еще лучше.
Рокко заметил отвратительные липкие взгляды грабителей, оглянулся. На пороге халупы стояла Инкарвиллея Хильдебранд, его жена, а также Алоэ и Жасмина — дочери.
Щук со товарищи, паскудно усмехаясь, поглядывали на низушек. Да, несомненно, забава намечалась преотличнейшая.
К живой изгороди с другой стороны дороги приближалась племянница Хильдебранда, Импотьента Вандербек, ласково именуемая Импи. Это была действительно складная девушка. Усмешки бандюг стали еще плотояднее и отвратительнее.
— Ну, недомерок, — поторопил Щук. — Гони королевшкой армии денежки, гони жратву, гони лошадей, выводи коров из коровника. Мы не намерены ждешь штоять до ночи. Нам надобно ишшо нешколько деревень нонче наведать.
— А почему, собственно, мы обязаны платить и давать? — Голос Рокко Хильдебранда слегка дрожал, но в нем по-прежнему звучали настойчивость и упорство. — Вы говорите, мол, это на армию, мол, это для нашей же охраны. А от голода, спрашиваю я, кто нас охранит? Мы уже и зимние уплатили, и на довольствие, и душевые, и поземельные, и подымные, и огневые, и зерновые, и бог знает какие еще! Мало того, так четверо из этого поселка, в том числе и мой собственный сын, упряжками в военных обозах правят! И не кто иной, как шуряк мой. Мило Вандербек по прозвищу Русти-Рыжик, является полевым хирургом, важной персоной в армии… Стало быть, мы с избытком наш данный контингенс выполнили… Так чего ради нам платить? За что и на что? И почему?
Щук долго глядел на жену низушка, Инкарвиллею Хильдебранд из дома Бибервельт. На его пухленьких дочек, Алоэ и Жасмину. На красивенькую, как куколка, наряженную в зеленое платьице Импи Вандербек. На Сэма Хофмайера и его деда, старика Холофернеса. На бабку Петунью, яростно долбящую грядку мотыгой. На остальных низушков из поселка, побольше — на женщин и подростков, опасливо выглядывающих из домов и из-за заборов.
— Почему, шпрашиваешь? — зашипел он, наклоняясь в седле и заглядывая в изумленные глаза низушка. — Я те шкажу почему. Потому что ты — паршивый нижушек, чужак, приблуда. Кто тебя, нелюдя отвратного, обирает, тот богов радует. Кто тебя, нелюдя, допекает, тот ишполняет добрую и патеротичную обяжанношть. А такоже потому, что меня аж тошнит от желания твое гнездо нелюдшкое в дым обратить. Потому, что меня аж ошкома берет этих твоих недомерок оттрахать. И потому, что наш тут пятеро молодцев, а ваш — горшть недоделанных зашранцев. Теперь понимаешь почему?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});