– Не знаю. Если бы я была в Лондоне, то приходила бы к нему каждый день, а он мне даже не родственник.
– Крестник – почти родственник.
– Знаю, знаю. Только жаль, что меня нет рядом, чтобы я могла вести себя как настоящая крестная. Ведь получается, что я лишь посылаю ему подарки из Нью-Йорка.
– Но ты же знаешь, я не просила тебя становиться его крестной только для того, чтобы ты покупала ему дорогие подарки.
– Надеюсь, что нет, черт возьми. В любом случае тогда бы ты не стала меня просить. На Лондонском Дневном Телевидении мне платили гроши.
Они засмеялись.
– Серьезно, Сэм, я знаю, что ты хотела, чтобы я стала крестной, чтобы поддерживать Джорджа в трудную минуту и заботиться о нем, если… если упаси боже…
– Да, я знаю. Именно поэтому я тебя и попросила. Но я также хочу, чтобы, когда Джордж вырастет, он мог бы прийти к тебе и попросить о чем угодно.
– Я оставляю за собой право ответить «нет», – со смехом произнесла Джулия. – Но Сэм, позволь мне сказать еще кое-что о твоей матери… Твоя мать – это твоя мать, и она не изменится. Это единственное, что я точно знаю, и ты должна перестать ожидать от нее невозможного.
– Понимаю, понимаю. Просто мне так обидно. Все эти годы я думала, что похоронила боль оттого, что ее никогда нет рядом, что она не проявляет ко мне интерес. Боже, да она даже не понимает, что значит быть матерью. И теперь, когда у меня появился Джордж, все эти эмоции, злость, негодование, проснулись с той же остротой, что и десять лет назад.
– Может, тебе сходить к психологу?
– Господи! – Сэм покатывается со смеху. – Давно ты уже в Нью-Йорке? Пару недель, и уже купилась на весь этот бред с консультациями психиатра?
– Вообще-то, я не думаю, что это бред, – обиженно возразила Джулия. – Хотела бы я консультироваться у психиатра, когда жила с Марком. Это придало бы мне силы, и я ушла бы от него тысячу лет назад.
– Как у Марка дела? – осторожно спрашивает Сэм. – Есть новости?
– Не-а. Ты его видела?
– Как ни странно, нет.
Действительно странно, ведь Марк живет всего в нескольких улицах. Но Сэм всегда знала, что, как бы она ни любила Марка – а она его очень любила, – когда они с Джулией разошлись и ей пришлось сделать выбор, она приняла сторону Джулии.
Воцаряется долгое молчание, а потом Джулия произносит:
– Наверное, ребенок должен родиться со дня на день.
– Ты не очень переживаешь из-за… всего этого? – разумеется, они говорили о Мэйв.
Сэм и Белла часами слушали, как Джулия заливалась слезами. Так продолжалось неделю. Неделя рыданий и боли, и Джулия заявила, что оправилась. Она утверждала, что слезы – результат шока, и ей больно, что кто-то сейчас живет той жизнью, которую она себе желала. Но к концу недели она успокоилась. По крайней мере, так она говорила.
Сначала Белла и Сэм ей не поверили. Было невозможно поверить, что Джулия, которую передергивало от одного взгляда на агукающего младенца, которая могла провести весь день в супермаркете «Малыш и мама», мечтая о крохотных пальчиках и сгибающихся пухленьких ножках с трогательным складочками, Джулия, которая была убеждена, что не могла забеременеть по вине Марка, так быстро со всем смирилась. Так легко смирилась. И почти безболезненно.
Но, похоже, Джулия на самом деле об этом забыла. Ей все еще трудно признать, что, возможно, в конце концов, с ее здоровьем не все в порядке. Но с каждым днем она убеждается, что сделала правильный выбор. Сейчас она именно там, где должна быть, и делает именно то, что нужно.
– Самое поразительное, – проговорила Джулия после долгой паузы, – то, что мне кажется, что я со всем не переживаю. Не буду заходить слишком далеко и говорить, что я за него счастлива. Но если бы в то же самое время в прошлом году ты сказала бы мне, что у Марка будет ребенок с женщиной, которая заняла мое место на работе… – они прыснули со смеху, представив всю нелепость ситуации, и Джулия продолжила: —…я бы влепила тебе пощечину или бы заорала от злости. Но теперь я не переживаю. Более того… о боже. Неужели это я говорю? Я рада, что на ее месте не я.
– Значит, пока дети в твои планы не входят?
– Пока нет. Я тут в таком ударе. Работаю, как сумасшедшая, и каждый вечер хожу по вечеринкам. И просыпаюсь каждое утро, чувствуя удивительный прилив энергии. Сэм, я не хожу, я летаю над Нью-Йорком и наслаждаюсь каждой минутой! Меньше всего сейчас мне хотелось бы иметь толстый живот, занудного мужа, проводить каждый вечер перед телевизором и всю ночь, не отходя от орущего ребенка.
Сэм рассеянно погладила свой толстый живот и вздохнула.
– О, черт, – произнесла Джулия. – Извини. Я не то хотела сказать. Все дело в том, что я хотела стать домашней. Мне казалось, что мне так этого хочется, иметь свою семью. Мужа. Ребенка. Уютный дом. Но мне это не нужно. Когда я жила с Марком, я будто была мертвая. Это не его вина. Мы оба виноваты. Мы совсем друг другу не подходили, и я вспоминаю себя прежнюю и понимаю, что это была не я, всего лишь бледная тень меня. Сейчас я живу именно так, как нужно. Возможно, в будущем что-то изменится, тогда и посмотрим.
Сэм хотела спросить, понимает ли Джулия, что, возможно, она не может иметь детей, но не смогла. Еще рано. К тому же она знает Джулию. Знает, что та предпочитает запрятать страх поглубже, словно страус – голову в песок, и ни в коем случае не смотреть ему в лицо.
– Как твой красавчик Джек?
– Мы все еще встречаемся, но лишь как друзья.
– Друзья, которые время от времени занимаются сексом?
Джулия захихикала.
– А зачем еще нужны друзья?
– Вот именно, если они симпатичные, забавные и обожают тебя не меньше шоколадного печенья?
– Именно. Но я не тебя имела в виду, – прыснула Джулия.
– Надеюсь, черт возьми. Но ты и Джек. Неужели у вас ничего нет?
– Ни в коем случае. Я пока не готова, но он замечательный друг.
– А как же секс?
– Секс потрясающий! – смеется Джулия. – Могла бы и не спрашивать.
Сэм бросает в миску экологически чистые листья шпината и долго сомневается, глядя на терку для сыра. Терка явно чистая, но не стерильная. Может, не мучиться? Она колеблется, но ей кажется, что может произойти что-то ужасное, и она никогда не простит себе, если с Джорджем что-то случится. Вздохнув, она ставит чайник – в очередной раз – и на десять минут опускает терку в кипящую воду, чтобы стерилизовать ее.
– Это уже не дом, а бассейн какой-то, – раздраженно прошипела она вчера вечером, когда Крис вошел в дом, уронив пальто на пол в прихожей.
Она подняла крышку стерилизатора и быстро бросила ее в раковину, но крышка успела оставить на кухонном столе вереницу дымящихся лужиц. Более того, в последние пять месяцев она разогревала бутылочки не в микроволновке, а в кастрюле с кипящей водой, которая тоже оставляла за собой лужи.