Москвы до Красноярска. Дань времени: Воспоминания
Родился в Чернигове в семье врача. Окончив Черниговскую гимназию, поступил в Киевский университет, там связался с народниками. Был учителем в одной из школ Киевской губернии. В 1879 году был арестован и сослан в Сибирь, где пробыл до 1886 года — сначала в Красноярске, потом в Минусинске.
Вскоре после возвращения из Сибири Белоконский опубликовал в Орле свои воспоминания о пребывании в тюрьмах и о дороге в ссылку (По тюрьмам и этапам. Очерки тюремной жизни и путевые заметки от Москвы до Красноярска. Орел, 1887). В них мы можем найти два небольших упоминания о польских ссыльных. Отчасти они являются результатом собственных наблюдений автора, но он также должен был использовать неизвестное нам исследование, ибо дает точные данные о количестве людей, сосланных в Сибирь в 1863–1866 гг.
1
Тобольск стоит в таком месте, что ни в промышленном, ни в торговом отношении никакой роли играть не может, и теперь падает год от году; он поддерживается только чиновниками и евреями, да отчасти — конкурентами последних — поляками, ссыльными 1863 г[ода], которые содержат гостиницы, кабаки, мелочные лавки.
2
[…] Кроме ссыльных уголовных, попадающихся на каждом шагу, есть еще, как известно, ссыльные политические; по количеству, больше всего политических ссыльных выпадает на долю поляков 1863 года; последних в попутные губернии, т[о] е[сть] в Тобольскую, Томскую и Енисейскую, сослано было всего 14 126 чел[овек]: 4101 в Тобольскую, 6306 в Томскую и 3719 в Енисейскую губернию.
Поляки устроили здесь булочные, колбасные, биргалле, гостиницы, рестораны; дали хороших медиков, ученых, ремесленников; с большим трудом польская интеллигенция снискивала себе пропитание, и нашли далеко не все: большинство, особенно с низшего сословия, не выдержало борьбы и поплыло по обще-сибирскому руслу эксплоатации и мошенничества, завоевывая человеческое существование; те же, которым не удалось пойти и по этой дороге, прозябали 20 лет в совершенно нищенской обстановке[329].
Белоконский И. П. По тюрьмам и этапам. Очерки тюремной жизни и путевые заметки от Москвы до Красноярска.
Орел, 1887. С. 131, 227–228
3
Как старинный ссыльный пункт, Минусинск давно уже приобщен к культуре. Первыми насадителями ее были еще декабристы, потом поляки 30-х и 60-х годов, наконец, русские государственные преступники. При этом многие из поляков сделались уже постоянными жителями Минусинска и его округа и проявляли искреннее сочувствие русским […].
Как к ссыльным полякам относилось местное население, тому доказательством может служить следующий факт, имевший место в Енисейске. Молодой поляк нанимал у одной обывательницы квартиру. Та начала расспрашивать его, за что он попал в Сибирь.
— «Убил ты ли кого?»
— «Нет» — отвечал поляк.
— «Может украл?»
— «Нет, и не крал».
— «Так за что же тебя сюда послали?»
— «Я — поляк».
Обывательница взглянула на допрашиваемого с состраданием и, грустно покачав головой, произнесла: «такой молодой, а уже поляк». Очевидно, обывательница считала слово «поляк» названием неизвестного ей какого-то тяжкого преступления. В квартире, однако, молодому человеку она не отказала.
Белоконский И. П. Дань времени: Воспоминания, 2-е изд. доп. М., 1928. С. 269.
№ 8. Михаил Павлович Овчинников — Из воспоминаний моей канской ссылки
Михаил Павлович Овчинников был родом из Архангельской губернии. За участие в народническом движении в 1877 году сослан в Енисейскую губернию. В 1881 году бежал из ссылки и вновь занялся революционной деятельностью. В 1887 году снова арестован и сослан, на этот раз в Якутию. Во время пребывания в Верхоянске и Олекминске начал проводить этнографические исследования. После переезда в Иркутск в 1891 году активно участвовал в работе Восточно-Сибирского отделения Русского географического общества. С 1908 года работал в музее в Иркутске. Автор ряда работ, посвященных этнографии народов Восточной Сибири, прежде всего якутов, и истории Сибири. Публиковался как в сибирских, так и в петербургских и московских журналах. Был одним из организаторов Иркутской научной архивной комиссии и губернского архива. Возглавлял археологическую секцию Общества исследований Сибири.
Свои воспоминания о первом пребывании в ссылке он опубликовал в отрывках в 1913 году на страницах журнала «Сибирский архив», редактором которого некоторое время был. Описываемые в представленных здесь фрагментах события произошли летом 1879 г.
1
В числе повстанцев жили в Канске несколько поляков из Варшавы, литовцев и случайно попавших белоруссов православного вероисповедания; впрочем, в глазах обывателя и начальства белоруссы сходили также за поляков и бунтовщиков. В числе белоруссов были старик П. В. Ярмолович[330] и Голынцев, которые учились в Минской духовной семинарии, затем — в Горе-Горецкой земледельческой школе, окончили ее со званием агрономов. Кроме этих двух подложных поляков, был еще бывший православный священник Рачковский, которого Ярмолович знал в Белоруссии значительно раньше 1863 г[ода], но фамилия Банковского была не настоящая, а вымышленная, хотя Рачковский и значился по документам дворянином Гродненской губернии. Как он очутился среди повстанцев — останется, вероятно, тайной навсегда.
— Пора тебе, Рачковский, показать себя по-настоящему, — нередко говорил Ярмолович, — надеть поповскую ризу и служить обедню. Ведь ты разве не помнишь, как мы с тобой вместе учились в семинарии; забыл, что ли, как я тебя, плаксу, колотил?
Но тихий и молчавший Рачковский добродушно улыбался и всегда отмалчивался. Видно было, что слова Ярмоловича производили на Рачковского тяжелое впечатление. Он садился на стул, свесив голову, и глубоко задумывался, грусть и печаль невольно отражалась на его бледном лице.
Чуткий Ярмолович замечал, что он своими намеками причинял сильные душевные терзания Рачковскому, потом старался одобрить его и вывести из раздумья:
— Не весь головы, не печаль хозяина, выпьем, старый товарищ! И Рачковский тогда вместо одной рюмки выпивал две за раз.
— Знаете, Михаил Павлович, — говорил мне Ярмолович тихонько, — ведь это не Рачковский, а православный священник, имя то у него не свое, а одного товарища, убитого в стычке с русскими войсками. С его документами Рачковский попал в плен, отбыл 6 лет каторги, а теперь живет здесь, обзавелся семьей и, должно быть, никогда не вернется на свою родину, так и умрет здесь, в Сибири.
К числу поляков в Канске причислялись и малороссы Киевской губернии, плохо говорившие по-польски и даже совсем не умевшие говорить на этом наречии.
Все повстанцы жили совершенно свободно; некоторые из них занимались ремеслами, торговлей и даже служили по полиции; следовательно, над ними никакого полицейского надзора не существовало. Собственно, под гласным надзором было только двое: я и русский француз Потапенко[331], участник парижской коммуны в качестве адъютанта генерала Домбровского. Благодаря повстанцам мы с французом имели занятия: я нелегально служил в городской управе, Потапенко учил ребятишек. Вечером, после занятий,