Изабель, зная, что сумела искренне расположить к себе Мадам и пользуется у нее доверием, осмелилась задать интересующий ее вопрос, когда они, возвращаясь после мессы, соблазнились прохладой раннего утра и решили прогуляться по парку.
— Трудно поверить, — начала она негромко, — что сердце короля так скоро обратилось к такой незначительной девушке, как эта Лавальер.
Мадам не могла удержаться от смеха, и ее ручка проскользнула под руку ее приятельницы.
— Я была уверена, что ничто не ускользнет от ваших больших глаз, Бабель![32] Но неужели вы полагаете, что у меня могла возникнуть ревность к этой бедняжке?
— Разумеется, нет. Но…
— Какие тут могут быть «но»! И только вам я открою причину. Это особая тактика, которая выражается одним словом: ширма! Вы знаете, что такое ширма?
Еще бы Изабель не знать! С этой тактикой было связано одно из неприятнейших ее воспоминаний, но она не дала воли воспоминаниям и коротко ответила:
— Знаю.
— Ну так вот, эта Лавальер — ширма, которую выбрали король и я. Она застенчива, молчалива…
— И безоглядно влюблена в Его Величество.
— Вы думаете? Тем лучше! Значит, она без усилий сыграет ту роль, которую мы ей отвели! — снисходительно уронила Мадам, улыбаясь своим потаенным мыслям.
Но Изабель не разделила ее веселья.
— Кто знает, может быть, Его Величеству не стоит так вживаться в отведенную себе роль, — сказала она.
— Король великолепный актер, это правда, — согласилась Мадам. — А как он танцует! Танцевать с ним в паре — настоящее счастье! Но о чем вы задумались, Бабель? У вас сделалось такое серьезное лицо!
— Я думаю… Думаю о том, что настоящая любовь очень могущественна. Это относится и к графу де Гишу. Он влюблен в Мадам до безумия!
Генриетта наклонилась к кусту цветущих роз и вдохнула их сладкий запах.
— Вы так говорите потому, что ему случалось убегать от меня, крича, что он находится в страшной опасности? Нас всех это забавляло.
— В его глазах никогда не было насмешки, и взгляд его был искренен и правдив, точно так же, как взгляд Лавальер, когда с ней говорит король.
— Вы говорите глупости! Вам повсюду чудятся влюбленные. Однако пора возвращаться! Король сказал, что сегодня мы будем гулять в лесу. Я воспользуюсь прогулкой и поговорю с ним. Может быть, мы сменим ширму.
Прогулка в лес верхом и в каретах многое прояснила, подтвердив правоту Изабель. В начале прогулки все видели, что король на своем коне едет возле кареты, где сидит Лавальер вместе с другими фрейлинами. Когда все вышли из карет на лужайке среди раскидистых деревьев, король отвел девушку в сторону. Внезапно налетела гроза. Все кинулись бежать к каретам, от которых отошли достаточно далеко. Не вернулась только одна пара, король и Лавальер, они забрели еще дальше… Когда гроза кончилась, двор увидел своего короля, который возвращался насквозь промокший, держа одной рукой руку Лавальер, а в другой шляпу, с которой ручьями лилась вода. Как только хлынул дождь, Людовик отвел девушку к дереву и держал над ней свою шляпу, заслоняя от дождя. Подойдя к фрейлинам, он поцеловал ей руку, низко поклонился и вскочил на лошадь, которую подвел ему паж.
Никто не сказал ни слова по поводу этого события, но в тот же вечер Мадам перевела Лавальер из спальни фрейлин в кабинет рядом со своей спальней. А королева проплакала полночи. Что касается ее свекрови, то она провела довольно долгое время в молельне, размышляя над тем, что ей довелось видеть, и пришла к неутешительному выводу, что понять молодежь чрезвычайно трудно. Только один Месье крепко спал в эту ночь. Увидев, как мрачна его супруга, он сделал для себя приятный вывод, успокоился и крепко заснул. Правда, спокойствия его хватило ненадолго.
Двадцать третьего июля был представлен долгожданный «Балет времен года». Успех был огромный. И надо сказать, что танцоры его заслужили. Король был великолепной Весной, Мадам божественной Дианой, и их па-де-де привело всех придворных в восторг. К отчаянию несчастного де Гиша, который вернулся без разрешения, чтобы все-таки станцевать роль виноградаря в балете. Однако король и Мадам так правдиво изображали влюбленных, что поклонник Генриетты был огорчен до глубины души и потерял всю непринужденность. Он танцевал из рук вон плохо и под конец даже упал, вызвав в публике оглушительный хохот и погубив виноградные лозы, украшавшие его тунику. Мадам тоже весело смеялась, и бедный де Гиш так забылся от отчаяния, что принялся упрекать принцессу, которая прекрасно знала, что он влюблен в нее до безумия, за то, что она смеется над ним, тогда как он надеялся, что она «увенчает его пламень».
Балет кончился, и тут с упреками выступил Месье. Он был оскорблен тем, что «друг сердца» вернулся не для того, чтобы «попросить у него прощения, а для того, чтобы вновь насмехаться над ним», и он снова побежал к брату, требуя уже не только изгнания виновного, но и его крови, которая одна только может восстановить его честь! Король был полон снисходительности, как все счастливые взаимно влюбленные, и ограничился тем, что послал за маршалом де Граммоном и самым доброжелательным образом попросил его отправить сына в Париж, чтобы он там ожидал возвращения двора.
Трудно описать, как страдал де Гиш, влюблявшийся в Мадам все сильнее. Не легче было и недовольство Мадам, которая не хотела показать, что увлечена королем больше, чем ей самой хотелось бы. Она страдала от того, что теперь по целым дням не видит его у своих ног, потому что король оказывал внимание только этой невзрачной Лавальер!
— Я нахожу, что ширма заняла непозволительно много места, — заявила как-то Генриетта Изабель, которой доверялась с тем большей охотой, что не сомневалась в искренности ее дружбы и знала, что герцогиня никого и ничего не боится.
К тому же Изабель как никто другой умела рассеивать черные мысли и дурное настроение принцессы. Потом все при дворе знали, что она хранила верность принцу де Конде, несмотря на все бури и штормы Фронды, среди которых так легко было погибнуть. Ее верность накрепко привязала к ней раскаявшегося принца. Так можно ли было найти подругу, которая была бы вернее и надежнее Бабель?
А Изабель? Изабель понимала Мадам. Ее капризы, вспышки гнева, природную веселость и неистребимую жажду жизни. Все это было свойственно и ей самой в молодые годы. И где могла, она старалась помочь Генриетте советом. Случай с Лавальер внушил Изабель самые серьезные опасения, и она боялась, что оказалась тысячу раз права, когда сказала Генриетте о могуществе подлинной любви.
Но она старалась делать вид, что ничего не принимает всерьез. Старалась выиграть время, чтобы понаблюдать с еще большим вниманием за актерами придворного театра. Изабель хотела добраться до истины, понять, кто и кого любит на самом деле, а кто лишь изображает любовь.