Читать интересную книгу Француженки не терпят конкурентов - Лора Флоранд

– Мне не нравятся безнадежные парни.

– Черт… – буркнул Филипп так сухо, что она поняла, что промахнулась в чем-то.

Она взмахнула рукой.

– То есть… не нравятся бедолаги. Слабаки. Мне не нравятся слабые мужчины.

Неужели он имел в виду, что она и его лишила надежды?

– Они появляются из-за возведенных тобой преград, Магали.

Она остановила на нем задумчивый взгляд.

– А что в них не так? Меня устраивает моя жизнь.

– А мне нравишься и ты сама, Магали. Мы пока в людном месте, поэтому позволь не углубляться в детали, насколько сильно. Я же не прошу тебя измениться.

– Но тебе хочется, чтобы я оказала тебе особое доверие.

– Полное доверие. Но только мне.

Очевидно, то, что следовало довериться именно ему, существенно меняло дело.

И, как ни странно, ей этого хотелось.

– Значит, ты приучилась к замкнутой монашеской жизни. Таковы, по-моему, достоинства непробиваемых доспехов. Они вроде перепеченной корки шарлотки, скрывающей запеченные яблочки. Или встающей поперек горла сухомятки. Если постоянно осторожничать и таить все в себе, то можно закончить полным безумием.

– Ты можешь думать, как тебе угодно, – сдержанно отозвалась она.

Но ему удалось задеть душевную струну, она завибрировала в ней, высвобождая взрывные воспоминания. Леди Годива. Она могла поспорить, что леди Годива не пыталась прикрыть свою наготу распущенными волосами, когда решилась проехать обнаженной по городу. Она ничего не боялась.

Он пожал плечами.

– Я не хочу защищаться ремнями безопасности, Магали. Но у меня складывается ощущение, что я сумею перепрыгнуть разделяющую нас пропасть, только десятикратно увеличив свои достоинства.

Десятикратное увеличение? Милостивый боже! Она глянула на него сбоку, волевой подбородок четко вырисовывался на фоне убегающей вдаль Сены и громады собора Нотр-Дам. На деревьях в скверике за собором уже набухли и проклюнулись зеленые почки. Порыв прилетевшего с реки ветра взъерошил его гриву. Синий свитер чудесно гармонировал с его глазами.

Он собственнически положил ее руку на сгиб своего локтя и вновь возобновил прогулку. Губы его уже начали складываться в самодовольную улыбку, и она становилась все шире, выдавая такое полнейшее самодовольство, что Магали удивило, почему никто из встречных прохожих не пытается смыть эту улыбочку с его лица, сбросив наглого счастливчика с моста.

– Итак… только я? – уточнил он, безуспешно стараясь взять под контроль распиравшее его удовольствие. – Только для меня ты открыла доступ? А все остальные рыцари сваливались с неприступных стен, возведенных тобою вокруг себя?

– Ну, ты-то, Филипп, недолго считал их неприступными…

– Нет, недолго, – согласился он.

И опять возмутительно ухмыльнулся.

– Мне нравится преодолевать препятствия.

Она стукнула его по руке, правда, не так сильно, как ей хотелось бы.

– Не лучше ли тебе помолчать?

– А ты когда-нибудь в детстве, играя в «ковбоев и индейцев», настаивала на роли индейского вождя, чтобы иметь шанс исполнить буйный и злорадный танец в честь военной победы?

Она была единственным ребенком в семье, лишенным даже кузин и кузенов, но прерывать его не стала.

– Полагаю, именно сейчас я мог бы сплясать на редкость пламенно, если бы мы с тобой не находились поблизости от знаменитого собора в самом цивилизованном городе мира.

– Не давит ли на тебя непосильное бремя пяти поколений предков? Тесноваты наследному принцу оковы этикета. Но если ты начнешь злорадствовать надо мной, то я столкну тебя в воду прямо с этого цивилизованного моста.

– Ты? – Он фыркнул, пренебрежительно махнув рукой, отчего она мгновенно набычилась, изготовившись к удару.

Он стоял прямо у перил. Если она ударит его изо всех сил, когда он будет меньше всего ожидать этого…

– Кроме того, злорадство относилось бы вовсе не к тебе. Сколько рыцарей, по-твоему, сваливались с твоих неприступных стен? Сотни? Нет, вероятно, тысячи.

– Филипп, ты мне льстишь, ведь я даже не припомню, какие мужчины пытались флиртовать со мной.

– Ты просто не замечала. – Он вскинул голову с таким безумно торжествующим видом, что ей показалось, будто он сейчас разразится тем самым диким боевым кличем индейского воина. – Даже не удостаивала их вниманием.

Она тяжело вздохнула. Да, ей не следовало разрешать ему затрагивать эту тему.

– Ты знаешь, если бы я хотя бы вообразила тебя в моем будущем, то, возможно, открыла бы пару раз свои двери, просто чтобы слегка поубавить твое высокомерие.

Он бросил на нее мрачный взгляд.

– Классный удар, Магали. Но, по-моему, я говорил тебе в нашу первую встречу, что не боюсь конкуренции.

Да, он упоминал, что в Париже много кондитеров, но когда люди пробовали его изделия, все прочие уже не имели значения. Усмешка опять озарила его лицо.

– Я по-прежнему готов сразиться с любым мужчиной, чтобы завоевать тебя.

– И ты еще изображаешь оскорбленную невинность, когда я говорю о твоем неуемном высокомерии?

– Как ни печально, однако среди моих знакомых только Сильван Маркиз не путает честную самооценку с высокомерием. Давай, действуй. Заставь меня смиренно склонить голову. Покажи мне, каков я есть на самом деле.

Он сжал губы. Но смешинки пытались вырваться из уголков его рта.

– Не потому ли я и… прорвался?.. – Он подавил смешок.

Нет, его просто переполняли сейчас эмоции!

– Я готова убить тебя.

Он мгновенно замер, проглотив смех, прямо под фонарем в самом начале второго моста, того, что перекинулся с острова Сите на их – на ее – остров. Несмотря на еще прохладную погоду, люди задерживались здесь, чтобы полюбоваться собором. Какая-то туристка в перчатках записывала впечатления в дневничок, группа уличных музыкантов играла джаз. Магали скучала по знакомому молодому музыканту со скрипкой. Но скрипачи склонны удирать на зиму в теплые южные края, и с наступлением весны обычно появлялись новые исполнители.

– Нет, ответь мне. Только начистоту. Почему ты выбрала меня?

Серьезно? Если серьезно, то честный ответ может сделать жизнь с ним невыносимой.

Совместную жизнь? Неужели она уже допускает такой вариант?

– Я не знаю, помнишь ли ты, но, когда я впервые тебя увидела, ты смеялся. Смеялся искренне, как ребенок.

– Еще бы не помнить! А ты, жестоко щелкнув хлыстом, оборвала детский смех. – Он коснулся рукой груди, словно еще чувствовал обжигающий удар хлыста на коже.

Неужели она еще тогда наповал сразила его? Поразила в самое сердце?

– Я ждала такого смеха.

Ему понравились ее слова. Она видела, как удовольствие распирает его грудь, линия рта смягчилась, и синие глаза потеплели. Но он не вполне понимал, что в данном случае означает слово «ждала», и, судя по взлетевшим бровям, удивленно размышлял об этом.

Сжав кулак, она прижала его к низу живота.

– Ты вызвал у меня вожделение.

Он так бурно выразил изумление, словно ему залепили со всего маху футбольным мячом прямо в солнечное сплетение. Заключив Магали в объятия, он прижал ее спиной к фонарному столбу и долго и самозабвенно целовал, воспаряя к небесам вместе с маячившими за ним контрфорсами собора, и никто на этом мосту грез даже не взглянул в их сторону.

Правда, джаз начал наигрывать любовную песню.

Наконец он оторвался от ее губ. Порыв ветра сбросил пряди волос ему на лицо, и их вьющиеся концы продолжали трепетать перед ее глазами, едва не дотягиваясь до щек.

– То есть, если бы я тогда решился дать волю желанию и прямо в своем кабинете поцеловал тебя, тебе бы это понравилось. Но ты поставила бы меня на колени и треснула по голове моим же ноутбуком, лишив сознания, и никогда больше не позволила бы мне приблизиться к тебе.

Ей вспомнилось, как она разъярилась тогда.

– Очень трудно сказать, чем бы это могло закончиться.

– Сейчас ты просто в более благодушном настроении, Магали. Да уж, я вспоминал о том моменте знакомства не раз – да что там не раз, постоянно.

– Трудно представить, чтобы я попыталась использовать против тебя нечто столь беспристрастное, как ноутбук. Для большинства моих побуждений требовались лишь мои голые руки.

Он склонился, и лбы их соприкоснулись.

– Некоторые из моих фантазий о той первой встрече ужасно греховны. Полагаю, если мне вдруг взбредет в голову громогласно признаться в них, то от меня отрекутся все знакомые дамы.

– Ладно. – Рука Магали, проскользнув под его куртку, обвилась вокруг узкой талии. – Никто не посмел бы сказать, что сапоги от графа Живанши обходятся дешево.

Он обнял ее и прижал к себе крепко-крепко, надежно защитив полами куртки от холодящего мартовского ветра.

Наконец отстранившись, Филипп устремил на нее испытующий взгляд прищуренных глаз.

– Но ты до сих пор не хочешь признаться, что любишь меня?

Она потрясенно вздрогнула, опять в панике захлопнув створки души, зрачки ее мгновенно сузились. На его губах по-прежнему играла усмешка, и он отступился от нее, гордо расправив плечи. Они молча продолжили путь, разрядка в их напряженных отношениях закончилась.