Читать интересную книгу Француженки не терпят конкурентов - Лора Флоранд

Ему пришлось перехватить инициативу, Магали слишком ослабела, уже не могла справиться с охватившим его мощным возбуждением и, почувствовав на своих бедрах его уверенные руки, полностью подчинилась ему.

– Сильнее, – прошептала она, уткнувшись носом в его шею, – я л…

Все его тело содрогнулось, а руки порывисто прижали ее к себе. Но она не договорила последних слов, заменила их поцелуями, которыми бурно покрывала его шею и плечи.

Черт с ним, он понял то, в чем она почти что ему призналась…. Это не могло быть ничем иным! Но оборванное признание все же не могло заменить откровения: «Я люблю тебя».

Всячески воспламеняя ее тело трепетными пальцами и поцелуями, приближая его к кульминации, он пытался заставить Магали произнести желанные слова, довериться ему и признаться. Но больше она не вымолвила ни слова.

«Просто вы слишком нетерпеливы», – однажды сказала ему тетушка Эша.

И это он-то нетерпелив? Целыми днями колдуя с невесомой сахарной пудрой ради того, чтобы подарить ей новые изысканные лакомства – символ и материальное воплощение своей любви к ней!

«Вам необходимо стать более чем убедительным, – посоветовала ему тетушка Эша. – Вы же не дали ей времени поверить в вашу надежность. Это займет всего несколько лет».

«Говорят, так бывает с глупыми малышами, они начинают плакать, едва мать покидает комнату, потому что не понимают, что, уходя, она продолжает любить их. У нас, по-моему, похожая проблема, – добавила Женевьева, у которой никогда не было своего ребенка, но тем не менее рассуждала она с полнейшей уверенностью. – Ну, правда, с точностью до наоборот. Магали долго думала, что любовь продолжает жить, когда сама она покидает комнату, но ей пришлось узнать, что в большинстве случаев это не так».

* * *

В первое воскресенье марта, когда после вечеринки по случаю дня рождения Осианы они гуляли по парным мостам за собором Нотр-Дам, Филипп опять начал свои раскопки. Он непреклонно стремился отрыть все ее тайны.

Магали подарила Осиане набор головных уборов: колпак ведьмы, корону принцессы, волшебный венок, пожарный шлем и шляпу пчеловода с лицевой сеткой. Должна же девочка осознать широту открывающегося перед ней выбора! Правда, пожарный шлем попал в этот набор почти случайно, но ей поздновато сообщили о дне рождения. Вечеринка вышла на славу. По крайней мере, гости сочли праздник удавшимся, и особый интерес вызвала Магали под боком Филиппа – ей оказали такое внимание, словно она была его наградой за звание лучшего мастера Франции.

Она испытала смутное возмущение – ей отвели роль завоеванной им награды! Она воспринимается всеми никак иначе, чем кукла под его покровительственным крылышком! – но не посмела выразить своего возмущения. В конце концов, конкурс на звание лучшего мастера Франции требует подготовки не менее напряженной, чем подготовка к Олимпийским играм, и Филипп не понаслышке знал, чего стоил выигрыш, поэтому, если он представлял, что ее достоинства равноценны такому титулу, подобное мнение трудно было бы счесть нелестным.

– Итак, насколько я понял, попытка создать семью, забеременев в пятнадцать лет, не удалась? – спросил он.

Зима ослабила хватку, и этот мартовский день, опережая время, уже дышал настоящим весенним теплом, в связи с чем Филипп облачился в легкую кожаную куртку, которую она частенько видела на нем осенью, и даже не застегнул молнию, выставив напоказ синий кашемировый свитер. Тот самый свитер, что она недавно купила для него и небрежно всучила подарок, дабы он не счел его чем-то значительным, символизирующим большее, чем просто маленький знак внимания.

Разумеется, он сделал из этого свои выводы, и дело закончилось тем, что он занялся с ней любовью, надев этот свитер на ее обнаженное тело. Он как-то говорил, что терпеть не может ходить по магазинам, вот она и постаралась ему угодить, и теперь ему хотелось, чтобы эти подарки стали ассоциироваться у нее с огромным удовольствием.

Когда же она преподнесла ему (тоже непринужденно, как бы между прочим) второй свитер, он встретил его усмешкой – противной самодовольной усмешкой, но что ей оставалось делать, если первый подарок он носил не снимая? Ну в самом деле. Все могли подумать, что в его гардеробе только и имеется, что один этот свитер…

– Я не пыталась забеременеть, – сердито возразила ему Магали.

Как удачно, что ей это не удалось. Слава богу, теперь она стала гораздо умнее.

– Полагаю, что он также провалил пробу на роль спутника жизни.

Она вздохнула. К чему вытаскивать на свет божий ту обидную историю? Почему она позволяет ему копаться в ее прошлом?

– Первые три месяца в Провансе я так сходила с ума, думая как раз, что он мне подходит, что родители согласились разрешить мне улететь в Штаты на Рождество и пожить в доме таинственного друга. В сложившихся обстоятельствах они даже приняли все меры к тому, чтобы я могла самостоятельно жить там с тем другом до конца учебного года.

Филипп нахмурился.

– Не много ли самостоятельности получила шестнадцатилетняя школьница, которая даже не понимала, что нужно пользоваться противозачаточными средствами?

– Я привыкла полагаться на свои силы, – пожав плечами, ответила Магали.

И если бы она забеременела в шестнадцать лет, то уж как-нибудь сумела бы справиться с этим без посторонней помощи.

– Не маловат ли выбор для приложения сил?

– Что?

– Ничего.

Очевидно, он имел твердые взгляды на сей счет.

– В любом случае, – начала тараторить она, чтобы поскорее выбросить всю эту историю в мусорное ведро, где ей самое место, и навсегда забыть о ней, – у него уже появилась новая подружка, так что причины моего безумия оказались глупыми, и я улетела обратно сразу после каникул. К сожалению, мне удалось купить обратный билет на последний день французских каникул, поэтому пришлось терпеливо торчать в доме этого друга до самого отлета, но… в общем, я сделала правильные выводы.

Филипп долго молчал. Наконец он удивленно покачал головой.

– Что? – вызывающе спросила она.

– Какие же идиоты подростки. Мне кажется, что я с удовольствием подождал бы тебя лишние пару месяцев даже в том возрасте, впрочем, это одному Богу известно. Наверное, он испугался твоей возможной беременности. И ты поступила очень разумно, порвав с ним. Надеюсь, твой следующий парень оказался более чутким любовником.

Рот Магали приоткрылся. Потом закрылся. И губы медленно растянулись в загадочную улыбочку.

Филипп выпустил ее руку.

– Что ж, – сказал он, раздраженно вздохнув. – Очевидно, так. Судя по выражению твоего улыбающегося лица.

Она заметила его сжатые челюсти и сердитый блеск синих глаз.

Хотя ее собственные глаза лучились усмешкой.

Филипп схватил ее за подбородок.

– Не смей смотреть на меня так, думая о другом.

Она поперхнулась. Как же сильно он заблуждался на ее счет, но в то же время ей совсем невыгодно разубеждать его, выдав всю правду.

Он отвернулся, порывисто взял ее за руку и вновь устремился вперед, с силой печатая шаг по каменным плитам.

Она откашлялась, вздернула подбородок к взлетающим контрфорсам собора и, постаравшись придать голосу легкомысленный оттенок, заявила:

– Мне не хотелось бы, Филипп, чтобы ты возгордился, но ты более приятный любовник, чем любой подросток.

Филипп оступился. Его нога зацепилась за камень, он споткнулся и, резко подавшись вперед, невольно выпустил ее руку. Ему удалось удержаться на ногах, ухватившись за металлическую ограду моста, отчего все замочки[141], повешенные на нее влюбленными и туристами, жалобно звякнули. Опираясь на перила, он развернулся и пристально посмотрел на Магали.

– Неужели ты лишь хотела сказать… – Он умолк и с такой силой тряхнул головой, что дрожь передалась всему его телу, сделав его похожим на вылезшего из воды льва. – Должно быть, я что-то неверно понял.

Она спрятала руки в карманы и бросила на него суровый надменный взгляд.

– На самом деле я очень разборчива.

Как сейчас, так и в прошлом. Ей никогда не хотелось впускать в свой мир каких-то потеющих от вожделения, стонущих сопляков. Она прекрасно обходилась без них.

И ей не хотелось также доверить кому-то выбор для нее подходящей приличной жизни. Сознавая ценность такого выбора, она и сама стремилась быть оцененной по достоинству.

Филипп оторвался от перил и подошел к ней. Его грудь под синим свитером бурно вздымалась, и он опять покачал головой, на сей раз очень медленно.

– Минутку. Ты ведь прожила в Париже пять лет, работая в популярном кафе, и выглядела при этом так, что любой зрячий мужчина едва ли мог удержаться от желания обнять и поцеловать тебя. Да еще три года грызла гранит науки в университете, где вокруг слоняются орды двадцатилетних студентов, которые, должно быть, выпрашивали у тебя конспекты при каждом чертовом удобном случае. Так неужели же ты ни разу не позволила ни одному из тех снедаемых безнадежными желаниями бедолаг пробить твою защиту?