Суд и приговор трибунала произвели на обоих колумбийских журналистов неизгладимое впечатление. Гарсия Маркес никогда не упоминал об этом прямо, однако есть косвенные свидетельства того, что все произошедшее на стадионе вызывало у него содрогание» (28, 380).
Здесь уместно вспомнить, что первый вариант романа «Осень патриарха» представляет собой нескончаемый монолог диктатора во время публичного суда над ним, который происходит на стадионе. И вместе с тем в статье Гарсия Маркеса «На ум не приходит ни один заголовок», опубликованной в кубинском журнале «Каса де лас Америкас» в январе 1977 года, писатель рассказывает о своем первом визите в Гавану, но даже не упоминает о процессе над Coca Бланко.
Сальдивар пишет в своей книге: «Вопреки неизгладимому впечатлению, которое произвел на них этот „римский цирк“, оба журналиста через четыре дня вернулись в Каракас в прекрасном расположении духа, готовые внести свой скромный вклад в дело кубинской революции, объявившей своей целью установление справедливости, мира, демократии, равенства, права на образование, права на бесплатное медицинское обслуживание, и, в качестве главной цели, создание „нового человека“ Латинской Америки».
— Всякая революция — это праксис[32], а там, где идет ломка, льется кровь, — произнес Гарсия Маркес. Они возвращались в Каракас на американском авиалайнере.
— Куба хоть и маленькая страна, остров, но Фидель — деятельный и образованный человек. Примеру Кубы могут последовать и другие страны Латинской Америки, — заметил Плинио.
— Остров-то остров, но под боком у янки.
— Я тоже думал: как на все это посмотрит Госдепартамент США? — Плинио, по примеру Габриеля, выпил рюмку рома.
— В том-то и дело! Помнишь человека в белом халате в президентском дворце? Мы слушали выступление Фиделя. Этот человек был врач.
— Тот, что сказал мне: «Бедная Куба теперь в руках этого паяца!»
— Он самый. А мне он на ухо сообщил, что Фидель победил Батисту на деньги ЦРУ. Американцам, мол, надоел Батиста, его надо было сменить, потому они и перестали его поддерживать. Но ведь революция Фиделя — подлинно народная!
— Для янки демократия — это, так сказать, для внутреннего пользования, вне своей страны — они всегда агрессоры, грабители. Они всегда и везде поддерживали только реакционные режимы.
— Вот и я говорю, так просто это не кончится. У них на Кубе вложены огромные капиталы. Коньо, а ведь по всему видно — Фидель наложит на них лапу. И правильно сделает!
— Меня радует, что у него нет никакой идеологии и что он не собирается идти по пути стран Восточной Европы. Фиделя не связывают догмы, но он клятвенно обещает вытащить свою страну из ямы наших всеобщих бед: любая страна Латинской Америки — это бедность, невежество, высокая смертность, коррупция, привилегии для богатых, несправедливость, засилье военщины.
— В общем, я за него!
— И я — руками и ногами!
В конце февраля Плинио вернулся на родину, а Гарсия Маркес остался работать в журнале «Венесуэла графика» и по ночам, следуя своему железному расписанию, редактировал повесть «Полковнику никто не пишет» и рассказы, из которых уже складывалась отдельная книга.
По возвращении из Гаваны Габриель получил сразу два письма от своего верного друга Альваро Мутиса, который жил тогда в Мексике. Мутис писал, что Мексика не только живописна и полна исторических достопримечательностей, это страна, где бьет ключом культурная жизнь и где Гарсия Маркес сможет наконец развернуться в области кино и осуществить свою давнюю мечту. Габриель загорелся было идеей переезда, но тут оказалось, что сам Альваро Мутис за левые взгляды попал в мексиканскую тюрьму.
— Я тебе говорю, куате[33], уже не первый раз, меня послал сам Фидель — организовать во всех странах Латинской Америки революционные агентства Пренса Латина. — Мексиканец выговорил все это с трудом — после вчерашней попойки у него пересохло во рту и дрожали руки.
Плинио попросил бармена побыстрее приготовить двойную порцию джина с тоником и лимоном.
— А чем будут заниматься агентства Пренса Латина? — спросил Плинио, как говорится, для поддержания разговора, поскольку не верил ни единому слову еще не протрезвевшего мексиканца.
— Карамба! Как ты не понимаешь, надо разнести вдрызг империалистическую монополию на новости. Для этого я и прилетел. Надо завербовать лучших колумбийских журналистов. Они смогут! А мне сказали, куате, что ты и есть один из них. И ты будешь заведовать агентством. — Мексиканец полез во внутренний карман пиджака и вынул пачку долларов. — Вот, куате, — он сделал большой глоток джина, — здесь десять тысяч. Это тебе на первое время. Открывай офис!
Плинио не сразу нашелся что сказать:
— Послушай, у меня есть друг, он еще лучший журналист, чем я, но он в Венесуэле…
— Ты будешь отвечать за агентство, а он будет редактором!
— Но получать зарплату мы будем одинаковую.
— Это твое дело. Звони ему прямо сейчас.
Плинио так и поступил, и через три дня, в конце апреля, Габриель и Мерседес уже в аэропорту Боготы «Дорадо» узнали, зачем Плинио вызвал Габриеля. Лицо Габриеля расплылось в улыбке.
— Кохонудо![34] — сказал он и обнял друга.
На деньги, которыми они располагали, друзья сняли солидно обставленный офис в самом центре города, на 7-й каррере, между 17-й и 18-й улицами, напротив престижного кафе «Тампа». И к ним повалили все, кто жил мечтой о революции в Колумбии. Тайная полиция взяла их на заметку.
Работа была несложной: получать по телетайпу новости из Гаваны и отправлять туда информацию о событиях в Колумбии. Помимо информации о текущих событиях, Гарсия Маркес отправил на Кубу в сокращенном виде репортажи, относившиеся ко времени, когда он работал в газете «Эспектадор». Однако скоро из Гаваны потребовали отчет о количестве кубинских новостей, появившихся в колумбийской прессе. Друзьям пришлось засучить рукава, поскольку местные редакции газет и журналов, по мере того как кубинская революция все больше «забирала влево», все меньше были заинтересованы в публикации новостей с Острова.
«В то время Гарсия Маркес чувствовал себя вполне счастливым: он был молод, но уже известен как блестящей журналист и самобытный писатель, у него была хорошая работа и вполне приличный заработок», — пишет о тех временах Сальдивар (28, 382).
Кроме того, он впервые в жизни жил в дорогой, благоустроенной квартире, а рядом была Мерседес — кроткая красавица жена. 24 августа 1959 года она родила Габриелю первого сына, Родриго Гарсия Барча.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});