Читать интересную книгу Прах Энджелы. Воспоминания - Фрэнк Маккорт

Теперь приходится искать «неоскверненный» и «целомудрие», и единственное, что удается найти - что «неоскверненный» значит «который не был осквернен», а «целомудрие» значит «целомудренный», что значит «не вступающий в незаконные половые сношения». Теперь приходится искать «сношения», а там посылают к «интромиссии», а оттуда к «интромитенту – копулятивному органу самца какого-либо вида животных». С «копулятивного» отсылают к «копуляции – соединению полов в жизнепроизводящем акте», и я не знаю, что это значит, и уже устал в толстенном словаре то одно искать, то другое, не улавливая смысла, и все потому что те, кто пишет словари, не желают, чтобы такие как я хоть что-нибудь поняли.

Мне всего-то надо узнать, откуда я взялся, но когда у кого-то пытаешься выяснить, тебе говорят: пойди, у других спроси, или отсылают от слова к слову.

Всем этим девам-мученицам римские судьи велят отречься от своей веры и принять римских богов, но они говорят: никогда! И судьи отправляют их на муки и смерть. Моя любимая святая – св. Кристина Изумительная, которая долго-предолго не умирала. Судья велит отрезать ей грудь, а та кидает в него отрезанной грудью, и он теряет слух, немеет и слепнет. На дело назначают другого судью, он велит отрубить ей вторую грудь, и происходит то же самое. Ее пытаются застрелить, но стрелы от нее отскакивают и убивают лучников. Ее пытаются сварить в масле, но она сидит себе в котле, будто отдыхает, покачивается и дремлет. Потом эта волынка судьям надоедает, они рубят ей голову, чем и достигают цели. Память св. Кристины Изумительной празднуют двадцать четвертого июля, и я, пожалуй, запомню про себя эту дату, как и четвертое октября - праздник святого Франциска Ассизского.

Библиотекарша говорит: можешь идти домой, дождь кончился; я направляюсь к двери, и меня окликают. Она хочет написать записку моей матери и ни капельки не возражает, если я ее прочту. В записке сказано: «Дорогая миссис Маккорт, когда вы думаете, что Ирландия катится в тартарары, вы встречаете мальчика, который сидит в библиотеке и так увлечен «Житиями святых», что не замечает, как перестает лить дождь, и вышеупомянутые «Жития» приходится отнимать у него насильно. Быть может, миссис Маккорт, в вашей семье растет священник - уповая на это, я поставлю за мальчика свечку. Остаюсь искренне ваша, Кэтрин О’Риордан, библиотекарь.»

Хоппи О’Халлоран - единственный преподаватель Государственной школы Лими, кто ведет уроки сидя – может, потому что он директор, или из-за того, что у него вывихнута нога - при ходьбе он подпрыгивает, и ему надо иногда отдыхать. Остальные учителя шагают взад-вперед перед классом или прогуливаются вдоль рядов, и ты боишься, что тебя того и гляди огреют тростью или плеткой хлестнут за неправильный ответ или небрежный почерк. А Хоппи, если кого решит наказать, того вызовет и поставит перед всем классом.

Когда настроение у Хоппи хорошее, он садится за стол и рассказывает нам об Америке. Ребятки мои, говорит он, в Америке существуют разнообразнейшие климатические зоны – от Северной Дакоты и ее ледяных пустынь до ароматных апельсиновых рощ Флориды. Он рассказывает об истории Америки, говорит, что американский фермер с одним лишь кремневым ружьем и мушкетом в руках вырвал континент из лап англичан, так неужели мы, извечные воины, не освободим свой остров?

Если мы не хотим, чтобы нас мучили алгеброй или грамматикой ирландского, мы задаем Хоппи какой-нибудь вопрос про Америку, и он, увлекшись, может проговорить целый день.

Сидя за столом, он перечисляет названия своих любимых племен и имена вождей: арапахо, шайен, чиппева, сиу, апачи, ирокезы. Это музыка, ребятки, музыка. И только послушайте, как звали вождей: Брыкливый Медведь, Дождь-в-Лицо, Сидящий Бык, Неистовый Конь, и гений - Джеронимо.

В седьмом классе он раздает нам книжечку стихов, в которой много страниц занимает поэма Оливера Голдсмита «Пустынная деревня». На первый взгляд, говорит Хоппи, речь ведется об Англии, но поэт оплакивает свою и нашу с вами родную землю - Ирландию. Поэму мы учим ее наизусть - по двадцать строчек каждый вечер, которые спрашивают на следующий день. Шестерых мальчиков вызывают перед классом, и если кто пропустит строчку, того дважды бьют по обеим рукам. Хоппи велит нам убрать книги в парты, и весь класс повторяет отрывок про деревенского учителя.

Beside yon straggling fence that skirts the way,

With blossomed furze unprofitably gay,

There, in his noisy mansion, skilled to rule

The village master taught his little school.

A man severe he was and stern to view,

I knew him well, and every truant knew.

Full well the boding tremblers learned to trace

The day’s disaster in his morning face

Full well they laughed with counterfeited glee

At all the jokes for many a joke had he

Full well the busy wisper circling round

Conveyed the dismal tidings when he frowned

Всякий раз, когда мы доходим до последних строк отрывка, он закрывает глаза и улыбается:

Yet he was kind, or, if severe in aught,

The love he bore to learning was in fault

The village all declared how much he knew

‘Twas certain he could write, and cipher too

Lands he could measure, terms and tides presage,

And even the story ran that he could gauge

In arguing, too, the parson owned his skill

For even though vanquished, he could argue still

While words of learned length and thundering sound

Amazed the gazing rustics ranged around

And still they gazed, and still the wonder grew

That one small head could carry all he knew

Мы знаем, что эти строчки он обожает, потому в них речь ведется о школьном учителе – о нем; а мы, и правда, удивляемся, как его голова вмещает столько знаний, и вспоминая эти строчки, мы будем думать о нем. Он говорит: ах, ребятки, ребятки, вы можете обо всем составить собственное мнение, но в голову надо вкладывать знания. Если в голове пусто, мнение составлять будет не из чего. Слышите? Вложите в голову знания, и вы блистательно пройдете по жизни. Кларк, дай определение слову «блистательно».

Это, думаю, то же, что «великолепно».

Лаконично, Кларк, и по делу. Маккорт, составь предложение со словом «лаконичный».

Кларк ответил лаконично и по делу.

Ловко, Маккорт. У тебя ум священника, мальчик мой, или политика. Подумай об этом.

Хорошо, сэр.

Передай своей матери, чтобы зашла ко мне.

Хорошо, сэр.

Нет, говорит мама, я к мистеру O’Халлорану не пойду ни за что. У меня нет ни платья приличного, ни пальто. Зачем он меня вызывает?

Не знаю.

Так пойди, спроси.

Не могу. Он меня убьет. Если он говорит: приведите мать, - значит, надо привести, иначе он палкой отлупит.

Мама идет в школу, и Хоппи в коридоре беседует с ней. Ваш сын, говорит он, должен учиться дальше. Иначе он так и останется мальчиком на побегушках. Это путь в никуда. Отведите его к «Братьям во Христе», скажите, что вы от меня, и передайте, что он одаренный мальчик, он должен учиться в старшей школе и поступить в университет.

Не для того, говорит он маме, стал я директором Государственной школы Лими, чтобы руководить академией мальчиков на побегушках.

Мистер O’Халлоран, говорит мама, спасибо вам.

Лучше бы мистер О’Халлоран не совал нос не в свое дело. Я не хочу к «Братьям во Христе». Я хочу навсегда закончить школу, устроиться на работу, получать, как все, по пятницам зарплату, по субботам ходить в кино.

Через несколько дней мама велит мне хорошенько вымыть лицо и руки - мы идем к «Братьям во Христе». Я отвечаю, что не пойду - я хочу работать, хочу быть мужчиной. А ну, прекращай ныть, говорит мама. Ты будешь учиться, а мы как-нибудь проживем; ты выучишься, пусть мне придется полы драить, а для начала на лице твоем поупражняюсь.

Она стучится к «Братьям во Христе» и просит позвать настоятеля, брата Мюррея. Он подходит к двери, переводит взгляд с моей матери на меня и говорит: вам чего?

Это мой сын Фрэнк, говорит мама. Мистер О'Халлоран, директор школы Лими, считает, что у него большие способности. Не могли бы вы взять его в старшую школу?

Лишних мест у нас нет, говорит брат Мюррей - и закрывает дверь у нас перед носом.

Мама разворачивается, и мы долго молча идем домой. Мама снимает пальто, заваривает чай, садится у огня. Послушай меня, говорит она. Ты слушаешь?

Слушаю.

Церковь уже второй раз захлопнула дверь у тебя перед носом.

Правда? А я первый не помню.

Стивен Кери отказал тебе и твоему отцу, не принял тебя в министранты и закрыл перед вами дверь. Помнишь?

Помню.

А теперь брат Мюррей захлопнул дверь у тебя перед носом.

Ну и пусть. Я хочу работать.

Мама поджала губы. Сердится. Впредь никому, слышишь, никому не позволяй хлопать дверью у тебя перед носом.

И принимается плакать у огня: о Боже, не для того я вас всех родила, чтобы вы стали мальчиками на побегушках.

Я не знаю что делать, что сказать - мне не придется ходить в школу еще пять или шесть лет, и мне так легко от этого.

Я свободен.

Мне тринадцать, почти четырнадцать, на дворе июнь, еще месяц школы, и она закончится навсегда. Мама идет со мной к священнику, доктору Копару, и просит, чтобы он помог мне устроиться почтальоном. Начальница почты миссис О’Коннел спрашивает: на велосипеде ездить умеешь? И я вру, что умею. Принять мы тебя пока не можем, говорит она, тебе четырнадцати нет. В августе приходи.