Конан-Дойль Артур
Джон Баррингтон Каулз
Часть I
Я не хотел бы спешить с выводами и потому не стану голословно обвинять мистические силы в смерти моего бедного друга, Джона Баррингтона Каулза. Без неопровержимых доказательств мне попросту не поверят, ведь общепринятый взгляд отвергает самое существование подобных сил.
Я лишь обрисую обстоятельства, приведшие к печальному событию, и сделаю это по возможности просто и сжато, а дальше пускай читатель домысливает сам. Возможно, кому-то и удастся проникнуть в тайну, которая мучает меня по сей день.
С Баррингтоном Каулзом я познакомился в Эдинбурге, когда учился на медицинском отделении университета. Я проживал на улице Нотумберленд в огромном доме; домовладелица, вдовая и бездетная, не имея иных доходов, сдавала комнаты студентам.
Баррингтон Каулз поселился по соседству, и мы сошлись коротко — даже сняли на двоих маленькую гостиную, где обыкновенно обедали. Так началась дружба, которая — не омраченная ни малейшим разногласием — длилась до самой его смерти.
Отец Каулза был полковником в сигхском полку. Многие годы он безвыездно прослужил в Индии и, обеспечивая сыну изрядное содержание, ничем более не выказывал отцовской любви, писал мало и крайне редко.
Мой друг родился в Индии, и это наложило на его натуру явственный южный отпечаток. Небрежение отца задевало его болезненно. Матери давно не было в живых, да и вообще не было у него в мире ни единой родной души.
И оттого, должно быть, все тепло, всю сердечность свою он обращал на меня — редко встретишь у мужчины столь доверительную дружбу. Даже когда им завладела любовь — чувство более сильное и глубокое, это не поколебало его неясной ко мне привязанности.
Каулз был высок, строен, с удлиненным, точно на портретах Веласкеса, лицом и темными мягкими глазами. Внешность его притягивала женщин магически. Каулз часто бывал задумчив, порой даже вял, но коснись разговор интересующего его предмета, мгновенно оживлялся. На щеках появлялся румянец, в глазах — блеск, и Каулз говорил с одушевлением, мгновенно увлекая слушателей.
Несмотря на дарованные природой достоинства, Каулз сторонился женского общества. Книгочей и отшельник, на курсе своем он был из первых студентов: по анатомии получил большую медаль, а по физике — приз Нила Арнота.
Как ясно, как отчетливо запомнилась мне первая встреча с этой женщиной! Снова и снова я пытаюсь вернуть то, первоначальное, свежее впечатление — оно особенно важно, — поскольку позже, когда нас представили, на него наслоилось слишком многое, и судить непредвзято мне стало трудно.
Весной 1879 года открылась Шотландская королевская академия. Мой бедный друг пылко и благоговейно любил искусство во всех его формах: сладкозвучный аккорд, перелив красок доставляли ему тончайшую, неизъяснимую радость. Мы стояли в огромном центральном зале академии, когда я заметил у противоположной стены необычайной красоты женщину. Такую совершенную классическую красоту я встретил впервые в жизни. Настоящая греческая богиня: широкий мраморно-белый лоб, обрамленный нежнейшими локонами; прямой точеный нос, тонкие губы, округлый подбородок, плавный изгиб шеи — черты, бесконечно женственные, и все же за ними угадывался недюжинный характер.
А эти глаза, эти чудные глаза! Как же скуден наш словарь: взгляд изменчивый, стальной, тающий, по-женски чарующий, властный, пронзительный, беспомощный… Однако все это увиделось потом, позже, не сразу…
Женщину сопровождал высокий светловолосый молодой человек, студент-юрист, которого я немного знал.
Арчибальд Ривз — так его звали — был поразительно красив, породист, и прежде все студенческие загулы и эскапады происходили под его предводительством.
В последнее время я встречал его редко, ходили слухи, будто Ривз помолвлен. Из чего я и заключил, что его спутница, должно быть, и есть невеста. Усевшись в центре зала на обитую бархатом банкетку, я стал украдкой, прикрываясь каталогом, разглядывать эту пару.
И чем дольше я смотрел на девушку, тем больше покоряла меня ее красота. Невеста Ривза была невысока, скорее, даже мала ростом, но сложена идеально и несла себя столь горделиво, что малый рост ее замечался лишь в сравнении с окружающими.
Пока я смотрел на них, Ривза кто-то отозвал, и молодая женщина осталась одна. Повернувшись спиной к картинам, она коротала время, разглядывая посетителей салона; десятки прикованных к ней глаз, любопытных и восхищенных, ее ничуть не смущали. Теребя рукою красный шелковый шнур, отделявший картины от публики, она, в ожидании спутника, бесцеремонно разглядывала людские лица, будто они были не живые, а тоже нарисованные на холсте. Вдруг взгляд ее стал пристальней, жестче. Недоумевая, что же могло привлечь столь напряженное внимание, я проследил этот взгляд.
И увидел Джона Баррингтона Каулза, застывшего подле какой-то картины. По-моему, она принадлежала кисти Ноэля Патана, во всяком случае, предмет ее определенно был возвышен и благороден. Мой друг стоял к нам в профиль, и красота его — очевидная во всякую минуту — в тот миг казалась особенной. Он, похоже, совершенно забылся, всецело поглощенный картиной. Глаза его сияли, под смуглотой щек проступил густой румянец. Девушка все не сводила с него пристального заинтересованного взгляда, он же вдруг, мгновенно вернувшись из забытья, оглянулся, и взгляды их скрестились. Она тут же отвела глаза, а он, напротив, глядел на нее неотрывно, позабыв о картине. Душа его вернулась на грешную землю.
Девушка встретилась нам в залах еще несколько раз, и мой друг неизменно провожал ее взглядом. Однако заговорил о ней лишь на улице, когда мы, рука об руку, шли по улице Принсес.
— Ты заметил красавицу — помнишь, в темном платье с белой меховой оторочкой? — спросил он.
— Заметил, — ответил я.
— А не знаешь, кто она? — оживился Каулз.
— Нет, но могу разузнать. Насколько я понимаю, она помолвлена с Арчи Ривзом, а у нас с ним много общих друзей.
— Помолвлена! — воскликнул Каулз.
— Но, дружище, неужели ты способен так легко влюбиться? — рассмеялся я. — Ты с нею даже незнаком, а печалишься из-за ее помолвки!
— Ну, печалюсь, конечно, чересчур, — промолвил Каулз, выдавив улыбку. Но, знаешь, Армитейж, никогда в жизни женщина не увлекала меня столь сильно. И дело не только в красоте, хотя черты ее совершенны, главное — в глазах ее светятся характер и ум. И если она в самом деле помолвлена, надеюсь, что избранник достоин ее.
— Однако она здорово разбередила тебе душу! — заметил я. — Джек, да это любовь, любовь с первого взгляда! Ладно, обещаю разузнать о ней подробно, как только повстречаю общих знакомых.
Баррингтон Каулз поблагодарил меня, и разговор перешел на другое. Несколько дней мы к этой теме не возвращались, хотя мой компаньон был, пожалуй, задумчивее и рассеяннее обычного. Происшедшее почти изгладилось у меня из памяти, когда я повстречал своего двоюродного братца, младшего Броуди. Он подошел ко мне у дверей университета и спросил, точно заговорщик:
— Ты ведь знаешь Ривза?
— Да. А что с ним?
— Его помолвка расторгнута.
— Расторгнута? — воскликнул я. — Погоди, вроде на днях все было в силе?
— А вот теперь дело расстроилось. Мне его брат рассказал. Со стороны Ривза просто подло пойти сейчас на попятный, если, конечно, это его затея. А невеста у него удивительно милая.
— Я ее видел, — сказал я. — Только не знаю, как ее зовут.
— Зовут ее мисс Норткот, живет со старухой теткой в Аберкроби. О родных ничего не известно. Никто даже не знает, из каких она мест. Так или иначе, она самая что ни на есть разнесчастная девочка на свете.
— Отчего же?
— Видишь ли, это ее вторая помолвка, — принялся объяснять Броуди, умудрявшийся знать все обо всех. — Женихом ее был Прескотт, Уильям Прескотт, тот что умер. Ужасная история. Уж и свадьбу назначили, короче — верное дело, как вдруг — такой удар!
— Какой удар? — спросил я, что-то смутно припоминая.
— Ну как же! Смерть Прескотта. Он приехал вечером в Аберкромби, засиделся допоздна. Когда он ушел оттуда — неясно, но около часу ночи один приятель встретил его неподалеку от Королевского парка. Прескотт шел, не разбирая дороги, на приветствие не отозвался. Больше его живым не видели. Три дня спустя его тело выловили из Маргаритина озера, прямо возле церкви Св. Антония. До сих пор в голове не укладывается. В бумагах, как водится, записали кратковременное помрачение ума.
— Престранный случай, — заметил я.
— Еще бы. Девочка много выстрадала, — сказал Броуди. — А теперь еще новый удар, не везет бедняжке. Такая милая и так хороша собой…
— Ты, выходит, с ней знаком? — перебил я.
— Разумеется. Встречал не единажды. Хочешь, и тебя представлю? Мы с нею накоротке.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)