У хозяина уже не оставалось слез, он начал заходиться странным кашлем, и возникло опасение, что он испустит от радости дух. Крагдоб прервал поток благодарностей, стоя съел кусок холодного мяса, запил вином из собственных запасов и вышел. Он отдал соответствующие распоряжения, и вскоре к нему начали приводить разных несчастных, как две капли воды похожих на корчмаря, вытащенных из разных дыр, иногда уже основательно побитых и ограбленных отрядами завоевателей Громба. Этих честных горожан оказалось не так уж много… Некоторые наверняка еще сидели в каких-то укрытиях, но вдвое большее их число были попросту зарезаны, в чем Глорм не сомневался. Впрочем, разве могло быть иначе?.. Завидев чужого («Трон!» — «Э-э?»), даже без какого-либо оружия, воины Басергора-Крагдоба сперва лупили его по башке дубинками и только потом спрашивали друг друга, что враг делал под прогнившим одеялом в темном углу чердака, над которым не было крыши.
Но пришли и хорошие новости. Зарезали богача-сутенера, о котором говорил хозяин, перебили и его свиту — но женщин предусмотрительно пощадили, поскольку главарю завоевателей хватало разума, авторитета и силы, чтобы предотвратить разграбление обнаруженной сокровищницы. Всю добычу заперли под стражей — а это были лакомые кусочки, которые, если их разумно распределить, позволяли расположить армию в свою пользу не хуже (если даже не лучше), чем золото. Басергор-Крагдоб не собирался до бесконечности платить жалованье всяким негодяям и головорезам. Они требовались ему до тех пор, пока в Громбеларде существовали многочисленные банды им подобных. Позднее в отборных отрядах Короля Гор должны были оказаться только лучшие. Но и этим воинам удобнее платить женщинами, чем серебром. А самое правильное — понемногу тем и другим.
Близился вечер, но город все еще перетряхивали, охотясь за недобитками орды Бехегала. Охота велась вслепую, без какого-либо плана, так что она могла продолжаться еще долго. Порой забывали о целых кварталах, взамен в третий или четвертый раз прочесывая те же самые. Пока не удалось найти самозванного «Крагдоба», о чем доложила уставшая Энита. И еще оказалось, что никто до сих пор не подумал о самом большом в Громбе сооружении, каким являлся дворец представителя, или, вернее, старая горная крепость, перестроенная во дворец. Кто-то принялся колотить в ворота, но отступил. Другой отряд пытался проникнуть внутрь, но оказалось, что в старой крепости сидит очередная банда. Это весьма разгневало тех, кто ее обнаружил, попав под град стрел, но и им пришлось ограничиться ругательствами, так как ворота выглядели весьма солидно.
Крепость… Стены и ворота остались на месте, но кроме них не осталось ничего, что должна иметь настоящая крепость. Башни давно превратились в жилые здания, а в главной из них в свое время находились личные покои самого князя-представителя. Кто бы ни заперся в этой «крепости», он, похоже, рассчитывал на чудо. Двери, сколь бы большими и прочными они ни были, оставались только дверями. Махикулы надвратной башни давно заделали; кто бы там ни жил — урядник или придворный — ему не требовались дыры в полу, через которые когда-то бросали камни и лили кипяток на осаждавших крепость.
Однако Басергор-Крагдоб, которому наконец доложили, как обстоят дела, лишь пожал плечами.
— Война окончена, — коротко сказал он. — Заблокировать крепость с помощью сильного отряда, и все. Если там кто-то сидит, то пусть подыхает с голоду. У меня есть время. Сперва я хочу навести здесь порядок, иначе мы сами все перемрем в этом вонючем городе. Людей поделить — чтобы бегать по улицам и домам, хватит сотни, лишь бы ими по-умному командовали и лишь бы они действовали по какому-то плану. Остальным — за уборку. Все слышали? К утру на рыночной площади должны расти розы.
Превосходная шутка пришлась по душе собравшемуся перед корчмой сброду, который жадно вслушивался в то, что Басергор-Крагдоб говорил их командирам. Больше всего радовались те, кто понятия не имел, что такое розы. Ничего подобного в Громбеларде не росло, а далеко не каждому из присутствовавших довелось путешествовать по свету. Какой-то усердный отряд давно уже трудился на площади, бросая всю дрянь в выгребные ямы и засыпая камнями. С большей или меньшей охотой к ним присоединились другие, но тут же взялись за дело с неподдельным энтузиазмом, поскольку каждому уборщику обещали четыре медяка. К несчастью, вскоре раздались крики; кто-то прибежал с известием, что на одной из улиц дошло до драки. Отряд, оттаскивавший трупы в предместье, дабы похоронить (о том, чтобы их сжечь, не могло быть и речи), наткнулся на другой, которому только что попались двое или трое недобитков Бехегала. Так невозможно было работать! Одни собирали трупы, а другие в то же самое время усеивали улицы новыми! От командира отрядов уборщиков потребовали разрешить спор и наказать виновных. Никому, к счастью, не пришло в голову идти с этим к Басергору-Крагдобу. В конце концов решили хватать врагов, вместо того чтобы убивать, заставлять пленников выносить трупы из города и только потом зарубать в подходящих для этого местах. К вооруженным группам на улицах разослали гонцов. Первый гонец вскоре вернулся, ревя что было силы, — встреченные товарищи, занятые обыском домов, надавали им пинков под зад и побили. Вести переговоры с выслеженным врагом, хватать, вместо того чтобы убивать? А у кого было на это время? И кто вообще умел это делать? Хватать можно женщину или поросенка в захваченной деревне, но верзилу с копьем в руке? За ноги или за задницу? Проблема свежих трупов на улицах осталась нерешенной.
Глорм размышлял, глядя на бродящих по площади подчиненных и прислушиваясь к возгласам, разговорам и спорам. Обменявшись несколькими словами с командирами все еще подтягивавшихся к площади отрядов, он пригласил двоих на совещание в корчме. Кроме них его сопровождали дартанцы и Энита.
Никто не знал и даже не подозревал, насколько не хватает могущественному вождю с непроницаемым лицом настоящего верного друга, который мог бы проследить за решением хотя бы части вопросов. С кем можно было бы поговорить, просто поговорить. Где Делен? Где Тевена? В самом ли деле она ничем не могла здесь помочь?.. На Глорма нагнало тоску давнее, чуть стыдливое воспоминание о том, как когда-то… уставший, пьяный… прощаясь после ужина, он вдруг присел перед своей бадорской помощницей и, не видимый никем, опустил усталую голову ей на живот. Может, он тосковал о том, чего никогда не имел? Тогда она тепло рассмеялась, слегка удивленная, но, не колеблясь, без единого слова прижала к себе его большую светловолосую башку, и какое-то время обоим было хорошо… Давно. Когда-то. В прошлом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});