Читать интересную книгу Двадцать три ступени вниз - Марк Касвинов

Покопавшись в ящике, Рузский достает бланки и отдает их Нарышкину, добавив, что текст уже ушел по проводам. Можно бланки забрать, но ничего от этого не изменится.

Нарышкин тащит Рузского на телеграф. Начальник телеграфа обещает обоим генералам, что попытается приостановить прохождение уже отправленных текстов, но надежда небольшая. Когда Нарышкин, вернувшись в салон Николая, рассказывает об этом, присутствующие в один голос восклицают: "Все кончено".

В ожидании приезда думцев Николай вызывает профессора С. П. Федорова и просит откровенного ответа на вопрос: каковы виды на здоровье Алексея в будущем? Профессор заявляет: боюсь, он проживет лет до 16, не больше. (Харкэйв почему-то приписывает Федорову ответ, что "Алексей проживет до 40 лет" (50). Призадумавшись, Николай говорит доктору, что он хотел бы остальную свою жизнь прожить в России "простым обывателем", что у него и в мыслях нет "интриговать", что он хочет "жить около Алексея и воспитывать его" (51). Федоров заметил ему, что вряд и новая власть разрешит малолетнему царю остаться вместе с отцом. Николай сказал: в таком случае, я отрекусь в пользу не Алексея, а Михаила.

Думцы приехали не в четыре-пять дня, как ожидалось, а в половине десятого вечера. Они были, собственно, частными лицами; никто, кроме Родзянко, их на эту поездку не уполномочил, никого они не представляли. А для чего поехали - видно хотя бы из того, что в пути они попытались связаться с Ивановым. Получив провод, спросили, как идут его дела - в зависимости от чего поедут дальше за отречением или с полдороги возвратятся в Петроград. Поскольку Иванову похвастать было нечем (52), они поехали попрощаться от имени думской демократии с монархом. "Они не без оснований рассчитали, что, если Николай отречется немедленно, Михаил в качестве регента быстро приберет к рукам власть, прежний порядок будет восстановлен, и династия таким образом будет спасена" (53).

Поезд стал. "Мы вышли на площадку. Голубоватые фонари освещали рельсы. Через несколько путей стоял освещенный поезд... Мы поняли, что это императорский...

Сейчас же кто-то (54) подошел... - Государь ждет вас... И повел нас через рельсы. Значит, сейчас все это произойдет. И нельзя отвратить?

Нет, нельзя... Так надо... Нет выхода... Мы пошли, как идут люди на все самое страшное, - не совсем понимая... Иначе не пошли бы..." (55)

На путях собралась толпа; завидев думцев, приветствует их возгласами "ура". Чиновники на платформе возмущаются этой "выходкой". Обернувшись к ним, генерал-лейтенант Ушаков, военный комендант Пскова, насмешливо говорит: "Пора, господа, привыкать... Настали другие времена" (56).

В царском вагоне думцев встретили В. Б. Фредерикс и К. А. Нарышкин. Несколько минут спустя вышел Николай. Он сел возле маленького четырехугольного столика у зеленой шелковой стены и жестом пригласил депутатов тоже присесть. Вошел Н. В. Рузский; как бы не замечая царя, он разворчался явно из-за случая с А.А.Мордвиновым: " Всегда происходит путаница, когда не исполняют приказаний... - бурчал он, ни к кому не обращаясь. - Ведь я же ясно приказал направить депутатов сначала ко мне. Отчего же это не сделано? Вечно не слушаются..." (57) Николай сделал вид, что не слышит. Нарышкин вынул блокнот, чтобы записывать переговоры. Воейков поставил коменданта поезда Гомзина за дверью со стороны столовой, чтобы он помешал посторонним подслушивать, а сам встал у другого входа со стороны площадки, чтобы слышать и видеть происходящее.

Николай встретил прибывших спокойно, корректно и даже как будто дружелюбно. Он спросил их о цели визита. Гучков глухо, с трудом справляясь с волнением, сказал, что он хотел бы дать советы, как вывести страну из тяжелого положения. Петроград "уже всецело в руках движения"; всякая посланная на усмирение воинская часть перейдет на сторону движения, "как только она подышит петроградским воздухом". Поэтому, заключил Гучков, "всякая борьба для вас бесполезна. Совет наш сводится к тому, что вы должны отречься от престола".

"Государь сидел, опершись слегка о шелковую стену... Он смотрел прямо перед собой, спокойно, непроницаемо. Единственное, что, мне казалось, можно было угадать в его лице: "Эта длинная речь - лишняя..."" (58)

Затем Гучков заговорил снова: "Я знаю, ваше величество, что я вам предлагаю решение громадной важности... Если вы хотите несколько обдумать этот шаг, я готов уйти из вагона и подождать... Но, во всяком случае, все это должно совершиться не позднее сегодняшнего вечера". Николай ответил: "Я этот вопрос уж обдумал и решил отречься". Гучков предупредил его, что он должен будет расстаться с сыном, ибо ему "никто не решится доверить судьбу и воспитание будущего государя". Николай сказал: "В 3 часа дня я принял решение отречься в пользу сына. Но теперь, подумав, пришел к заключению, что расстаться с ним не могу, и передаю престол брату Михаилу" (59).

Думцы заявляют, что хотят уехать через час-полтора; они не позднее завтрашнего утра должны быть в Петрограде, причем с актом отречения; поэтому просят немедленно приступить к оформлению. Набросок текста есть; он подготовлен Шульгиным; они не навязывают его, а лишь предлагают в качестве основы.

Николай уходит. Через час возвращается и передает думцам листок с машинописным текстом, под которым уже стоит подпись: "Николай".

Все, господа? Можно расходиться?

Нет, у думских деятелей еще кое-что есть.

Гучков просит оформить еще один экземпляр акта - не копию, а дубликат ("мало ли что может случиться с нами в дороге") - и оставить его в штабе Северного фронта. Николай согласен.

Шульгин просит передвинуть обозначение времени на акте на несколько часов назад - как если бы он был подписан не после, а до приезда делегатов: "Я не хотел, чтобы когда-нибудь кто-нибудь мог сказать, что манифест был вырван..." (60) Так как это явно "совпадало с его желанием", Николай надписал "15 часов", хотя "часы показывали начало двенадцатого ночи" (61).

Еще вопрос. "Раз царь отрекся, теряет пост и глава правительства. Кто же назначит нового? Поскольку сделать это пока некому - пусть и нового премьера назначит он же, бывший царь. И государь подписал при нас указ о назначении председателем Совета министров князя Г. Е. Львова" (62).

И еще вопрос. Нужен новый верховный главнокомандующий. Кто им будет? Думать долго не приходится. Бывший царь еще раз присаживается к столику и пишет указ о назначении на эту должность Николая Николаевича.

Не совсем, правда, логично. "И верховного, и премьера он назначил уже после того, как скрепил акт о своем отречении" (63). То есть, от власти отрекся - и тут же пускает ее в ход. "Для действительности этих актов время было поставлено двумя часами раньше отречения, то есть 13 часов" (64).

В ту же ночь участники псковской встречи разъехались в разные стороны.

Думцы - в Петроград. Николай Романов - в Могилев, к месту потерянной военной службы.

С дороги, со станции Сиротино, он посылает телеграмму:

"Петроград. Его императорскому величеству Михаилу Второму.

События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом... Горячо молю бога помочь тебе и твоей Родине. Ники" (65).

В суматохе ему как-то не пришло в голову: он может отказаться от престола, но не может передать или перепоручить его кому захотел. Маневр столь сомнительный, что не пришлось бы тут же "отрекаться и следующему" (66). Что и произошло уже на следующий день.

Едва Гучков и Шульгин ступили на петроградскую мостовую, как им тотчас стало ясно, по горестному выражению сегодняшнего заокеанского летописца, что "они трудились совершенно напрасно" (67). И в самом деле: весть о попытке спасти монархию путем замены Николая Михаилом вызвала в столице бурю возмущения. Еще на вокзале, позвонив в Таврический, Шульгин услышал требование П. Н. Милюкова: акта отречения не оглашать.

"Настроение сильно ухудшилось с того времени, как вы уехали, -говорил в телефон кадетский лидер. - Текст отречения уже никого не удовлетворяет... Не делайте дальнейших шагов, могут быть большие несчастья..." (68) Но Гучков уже допустил неосторожность. С вокзала каким-то ветром занесло его в железнодорожные мастерские. Здесь на митинге он объявил рабочим об отречении Николая в пользу Михаила и о сформировании "демократического" правительства во главе с князем Львовым. "Князь!.. - закричал кто-то с трибуны. - Так вот для чего мы, товарищи, революцию делали... От князей и графов все терпели... и на тебе... Министром финансов, вы слышали, Терещенко... А кто такой господин Терещенко? Сахарных заводов штук десять... Земли - десятин тысяч сто... Да деньжонками - миллионов тридцать наберется..." (69) Подскочили к выходу несколько мастеровых, стали запирать двери. Запахло самосудом. "Давай сюда грамоту! - кричали со всех сторон. - В клочья ее!" Документа у Гучкова не нашли, кой-как удалось ему выбраться...