Читать интересную книгу Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Секс и революция

Между ведущими учеными, группами, секторами и отделами началась пока еще скрытая, но не менее ожесточенная борьба за руководство коллективной монографией и за участие в ней. Еще бы! Такой книге за одно только название обеспечен бешеный успех. А это — слава, степени, звания, деньги. И доступ к запретной литературе. Наверняка позволят «Плейбой» полистать. Порнографические картинки покажут. Командировки с научной целью. Поскольку центром мирового блядства считается Париж, то это наверняка будет Париж. Париж! Какой советский интеллигент не мечтает побывать в этом средоточии утонченнейшей культуры человечества и хотя бы издали взглянуть на знаменитую Пляс-Пигаль?! Качурин произнес на малой лестничной площадке длинную речь в защиту однополой любви. Не всякий мужчина, сказал он, есть на самом деле мужчина и не всякая женщина — женщина. Согласен, сказал Учитель, и утверждаю нечто большее: все наши мужики — бабы. Субботич сказал, что однополая любовь противоречит диалектическому материализму, так как в ней отсутствует единство и борьба противоположностей. Добронравов посоветовал Смирнящеву возглавить раздел о половых извращениях в предстоящем коллективном труде, предложив написать для этого раздела параграф о том, как следует давать в ухо.

Хотя МНС проблема секса и революции интересовала и он чувствовал, что способен кое-что сделать для коллективного труда (в частности, он мог бы сделать прекрасный параграф о том, как брать женщину на улице, или о возможностях совокупления вне дома в Москве в условиях плохой погоды), ему было не до этого. Он должен был разделываться с рукописью сталинского Прохвоста.

Из рукописи

Приступив к изучению марксизма и того круга идей, которые ему предшествовали и в которых он возник и существовал до сих пор, я очень быстро понял одну важную практическую истину: лучше всего и быстрее всего усваиваются ложные, бессмысленные, путаные, бредовые идеи. Я утверждаю на основе своего личного опыта и последующих многолетних наблюдений за сотнями других людей, что среднетупой индивид за пару лет может стать квалифицированным марксистским демагогом и теоретиком, а при наличии некоторых способностей — за год. А если индивид имеет целью низведение такого учения до уровня понимания его самым примитивным дегенератом, то срок освоения учения сокращается вдвое. Ну а если уж индивид выступает в этом деле новатором, то срок сокращается еще раз вдвое. Так оно и произошло со мною. Через полгода я понял, что не имею себе равных в понимании марксизма. Включая Ленина, Троцкого, Бухарина и всех прочих без исключения. Это была не простая субъективная уверенность. Это было здравое понимание. Я за час мог просмотреть тюлстую заумную книгу и затем вести о ней разговор так, будто я ее изучал месяцами. Я с ходу научился понимать даже Канта и Гегеля, заранее предугадывая ход их мыслей. В этот период я вел бесконечные дискуссии с самыми различными людьми, сражая их своей эрудицией и «глубоким» пониманием первоисточников. А самое главное, что я понял через те полгода, это — в каком направлении теперь должен эволюционировать марксизм.

Недавно я узнал, что один современный выдающийся физик сделал свое самое значительное открытие, еще будучи студентом или аспирантом. Он готовился сделать доклад на семинаре о некоторых физических гипотезах и с целью лучшего запоминания последних придумал мнемонический прием, который затем вошел в историю науки как уравнение его имени. Преподавая впоследствии марксизм в различных учебных заведениях, я обнаруживал у студентов всякого рода шпаргалки, облегчающие запоминание материала. По этим шпаргалкам можно было бы потрясающие учебники писать. Вот и я был поставлен в положение студента, которому предстояло за несколько дней подготовиться к экзамену по предмету, которого он не изучал, не знает, не любит (даже презирает). Я был первым, кто оказался в таком положении, причем — на самом высоком уровне социальной иерархии. Естественно, главной проблемой для меня стал не марксизм как данная совокупность текстов, а метод наиболее быстрого и экономного овладения им. Более того, поскольку все равно осилить это море марксистской болтовни любым методом за короткий срок, отпущенный мне свыше, было физически невозможно, проблема приняла для меня такой вид: изобрести такой метод продуцирования текстов, фраз и речей, чтобы даже знатокам марксизма казалось бы, будто ты долго и упорно изучал марксизм, да еще в контексте духовного развития человечества. И если, решил я, эта власть удержится (а я почему-то не сомневался в этом), то в аналогичном моему положении окажутся миллионы людей. И марксизм, что бы там ни мудрили теоретики, должен будет с необходимостью пойти навстречу этим миллионам. И именно тем наиболее удобным для них путем, какой я открыл для себя.

Замечание рецензента

Открытый автором метод оказался настолько эффективным, что все последующие поколения, изучавшие марксизм, овладевали им с ужасающей быстротой. Правда, тут об открытии приходится говорить с оговоркой, то есть признавая то, что он был первым и что благодаря его деятельности нам потом было проще. Но открывали этот метод для себя мы обычно сами, ибо он напрашивался сам собой. Например, попался тебе на экзамене, зачете или семинаре вопрос: сущность и явление. Ты, конечно, не знаешь на эту тему абсолютно ничего. Но ты спокоен, ибо владеешь МЕТОДОМ. Спокойно выходишь отвечать и без бумажки шпаришь. Стараешься говорить, говорить и говорить, не давая возможности преподавателю перебить тебя. Говоришь, что философия партийна, как и две тысячи лет назад. Что основной вопрос... Что философы разбились на два лагеря... Что Кант... Что Гегель... Что только Маркс и Энгельс, Ленин и... Что русские революционеры-демократы подошли вплотную, но остановились... Что товарищ Брежнев... (или Хрущев, что было раньше)... Говоришь и чувствуешь, что уже наговорил на тройку, на четверку, на пятерку... Если сумел дотянуть до ссылок на товарища Брежнева, считай, что дело в шляпе. И меньше чем на пять не соглашайся. И преподаватели это тоже чувствуют. Особенно — либеральные. Те точно знают, что если не поставят пять, то студент непременно донесет на них.

Наставления мудреца

В каждом учреждении есть свои доморощенные мудрецы. Они годами вынашивают грандиозные идеи и планы преобразований общества, тайно сочиняют толстенные трактаты, в глубине души надеясь со временем их опубликовать и потрясти человечество. Есть такой мудрец и в Институте идеологии, точнее  говоря — по крайней  мере один. Такие мудрецы обычно помалкивают, втихомолку наслаждаясь своим превосходством над остальными сослуживцами. Но мудрость из них все-таки вылезает по самому различному поводу, сослуживцы быстро распознают их и всячески иронизируют над ними. Самое главное в общении с такими мудрецами — дать им недвусмысленно понять, что вы ни в грош не цените их мудрость. Если же вы хотя бы на минуту обнаружите свою заинтересованность в речах таких мудрецов, сочувствие им и понимание, пишите пропало. Они вам жить не дадут своими глубокомысленными рассуждениями, ибо им до зарезу нужны слушатели, на коих они могли бы проверять, тренировать и оттачивать свой ум. С этой точки зрения МНС есть находка для мудрецов, подобно тому, как болтун во времена Сталина был находкой для шпиона.

Мы, молодой человек, в ловушке, доверительно шепчет такой мудрец покорно слушающему его МНС. Довольно лицемерить и прятать голову под крыло. Простите, говори МНС, у меня нет крыльев. Я же в переносном смысле, похлопывает мудрец МНС по плечу. Дело в том, что человек есть существо не просто социальное, а социально-биологическоеб Человек формировался исторически и воспроизводится теперь (и будет так воспроизводиться всегда) как член социально-биологического коллектива. А тут есть свои законы, действие которых люди могут замаскировать, ограничить или чем-то компенсировать, но не могут отменить совсем. Что это за законы? Например, тенденция к увеличению числа членов, к распространению в пространстве, к подчинению и уничтожению окружающих коллективов того же рода. Развитие цивилизации означало изобретение всякого рода ограничителей таких законов, в том числе — моральных и правовых принципов. В наше время таким принципам придают форму научных истин, ибо они утратили характер именно морально-правовых ограничений. Но в качестве утверждений науки такие принципы ложны. Возьмите, например, всякого рода принципы равенства, равноправия, равноценности людей. Если рассматривать их как суждения науки, ложность их очевидна. Фактически мы имеем дело прежде всего с различиями людей и даже целых народов по физическому типу, по уму, по способностям к чему-то и прочим признакам. Вот и получается, что мы в качестве средства защиты против законов нашей собственной жизни выдвигаем ложные утверждения. А на лжи долго не удержишься. Всякого рода вспышки национализма, расизма молодежных беспорядков, терроризма объясняются отчасти и именно этим. Мы сами себя запутываем. Причем не можем этого не делать. Значит, расисты не так уж не правы, говорит МНС. Вот именно, говорит мудрец многозначительно. Помяните мое слово, негры, китайцы, арабы и прочее — это нам дорого обойдется!