– Можешь продолжать получать жалованье, ты, мерзкий негодяй, – сказала я ему, – но если я увижу тебя в замке, тебе несдобровать.
– Как скажете, мадам, – сказал он, кланяясь с издевательской учтивостью и гадкой ухмылкой.
Преступление должно было быть зарегистрировано в публичном акте, а потому в газете появилось подробное описание похищенных украшений с указанием веса и стоимости каждого. Публикация вызвала бурное недовольство масс. В прессе меня порицали как развратницу, которая заработала фантастическое богатство, лежа на спине.
В феврале я получила посылку из Англии. В ней была сережка из украденного комплекта и письмо от некого Натаниэла Форта, в котором говорилось, что воры, вломившиеся в мой дом, были арестованы в Лондоне и все мои драгоценности у него. Каким образом ему удалось ими завладеть – долгая и запутанная история, которую он обещал рассказать мне по приезде в Лондон, где я смогу получить свое имущество назад. Я очень обрадовалась и в компании Генриетты и месье Армана, бывшего солдата дворцовой гвардии, которого Эркюль нанял в качестве моего телохранителя, тотчас же выехала в Англию.
Из Кале каждый день выходили суда. Порт был битком набит аристократами, которые использовали любую возможность спастись бегством. Я показала инспектору по эмиграции письмо Форта, заверив его, что не собираюсь покидать Францию навсегда. Тем не менее мне пришлось заплатить ему сто ливров, чтобы получить печать на билете.
Натан Форт оказался симпатичным голубоглазым юношей. Он говорил по-французски с ирландским акцентом. Он подтвердил, что воры были и в самом деле наняты Жоржем Гривом, а Замо помогал им.
– У меня есть друг, ювелир по имени Симон. Две недели назад к нему пришел некий Левет и сказал, что хотел бы продать кое-какие драгоценности, – рассказал мне Натан. – Я время от времени езжу во Францию с дипломатической миссией, а потому довольно хорошо осведомлен, что происходит по обеим сторонам пролива. Симон пришел ко мне и спросил, не слышал ли я о недавних ограблениях. Мне было известно о вторжении в Лувисьен, и этот Левет сразу же вызвал у меня подозрения. Небольшое расследование показало, что он был соучастником Грива. Средства, вырученные от продажи ваших украшений, должны были пойти на финансирование народных восстаний. Я встретился с Леветом, сделал вид, что меня интересуют драгоценности, и таким образом выяснил адрес дома в Лондоне, где хранилось краденое. Лондонская полиция арестовала Левета и еще двух воров.
– Но как получилось, что мои драгоценности оказались у вас, а не в полиции?
Натан улыбнулся:
– Я примерный гражданин. Я стараюсь быть полезным своей стране.
Когда я начала выписывать ему чек в качестве благодарности за услуги, он остановил меня и сказал, что вознаграждение ему не нужно.
Натан не говорил об этом прямо, но он, без сомнения, был тайным агентом и помогал британскому правительству оказывать содействие французским роялистам, предоставляя им убежище в Англии. Обнаружение моих драгоценностей стало большой удачей контрреволюционеров. Пока украшения выступали в роли вещественного доказательства, я не могла получить их назад. Нужно было подождать, когда виновные предстанут перед судом. Натан заверил меня, что все будет храниться в сейфе Лондонского банка.
Я никогда не была в Лондоне, и Натан предложил показать мне город. Мы также посетили некоторых французских аристократов, которые осели в Англии. Казалось, вся французская аристократия перебралась в Лондон. Эмигрантам жилось трудно. Мало у кого были средства, чтобы снять жилье, а потому большинство семей жили в коммунальных квартирах. Мужчины находились в депрессии. Чтобы поддержать домашних, женщины брались за работу, которую раньше делали их слуги. Мадам де Панже пекла хлеб. Мадам де Жиллар шила. Я и представить себе не могла, что аристократы, всю жизнь прожившие в неге и роскоши, могут так хорошо работать. Мы навестили маркизу де Сийери и герцогиню де Люзерн. Когда-то они жили в Версале, дружили с мадам де Грамон и не скрывали своей нелюбви ко мне. Теперь они вместе ютились в мансарде. Дамы тепло приняли меня, осыпали комплиментами, говоря, что я хорошо выгляжу. В начале этого года их мужей обвинили в государственной измене, и им пришлось бежать из Франции, не успев распродать имущество и уладить финансовые дела.
Когда карета везла нас домой, Натан сказал:
– В ближайшие месяцы похитители ваших украшений предстанут перед судом. Вам, должно быть, захочется вернуться в Лондон и увидеть процесс своими глазами.
Судя по всему, под предлогом посещения суда Натан хотел использовать мои перемещения между Англией и Францией для передачи денег и писем эмигрантам.
– Вы хотите, чтобы я помогала людям, которые ненавидели меня, – сказала я.
– Они ненавидели вас за ваше великодушие, – ответил он. – А теперь они полностью от него зависят.
Я никогда не отличалась храбростью и совсем не подходила на роль заговорщицы. Но Натан был очень мил, и я была благодарна ему за спасение моих драгоценностей. Кроме того, мне доставляло изощренное удовольствие отвечать добром на зло, да так, что добро это не шло злодеям на пользу. Мое милосердие причиняло врагам боль. Они не понимали, как любезность и обходительность могут сочетаться с низким происхождением, за которое они меня презирали. Я сказала, что готова помочь ему.
Суд был назначен на начало апреля. Натан позаботился, чтобы меня вызвали в суд как важного свидетеля.
В Кале я плыла с чемоданом, в котором был тайник для документов, необходимых контрреволюционному движению, и писем эмигрантов, которые просили денег у друзей и родственников, оставшихся во Франции.
Эркюль встречал меня на причале. Не зная, чего ожидать в эти смутные времена, мы крепко держались друг за друга. Мне нужно было доставить чемодан в Кале адресату по имени месье Неф, и Эркюль пошел со мной.
Март я провела с Эркюлем в Лувисьене. Он был очень внимателен ко мне, но проблема осталась. Все стало даже еще хуже. Я ловила себя на том, что подыскиваю заместителя Эркюля. Выбор пал на Морина, моего верного слугу. У меня никогда еще не было любовника семнадцати лет от роду. Я таяла при мысли о том, что он в моей власти.
В ночь перед отъездом в Англию я спустилась вниз, в его комнату, и тихонько легла рядом. Он, вздрогнув, проснулся. Чтобы Морин наверняка понял, что должен вести себя тихо, я накрыла его лицо подушкой. Не видя его лица, я воспринимала слугу не как человека, а как большой бессловесный член.
На следующее утро я вызвала Морина помочь мне с сумками, и мне стало стыдно за себя. Он робко улыбался мне, его грустные глаза светились желанием. Я ни словом, ни взглядом не напоминала ему о случившемся – только командовала – и проигнорировала его пожелание приятного путешествия.