за столом. Бурцев осматривался, сморкался с холоду, протирал очки. Книжные шкафы привлекли его внимание. Посмотрел на стену за моей спиной.
Бурцев начал с просьбы, дабы я дал ему ту мою книгу, что я написал об Азефе. Я разъяснил, что специальной книги о нем я не писал, но что в изданной мною книге «Партия социалистов-революционеров и ее предшественники» много о нем говорится. Я предложил ему эту, только что изданную мою книгу. Он с любопытством стал рассматривать довольно объемистый том. Разговор завязался. Бурцев сел на своего конька — Азефа. Он уверял меня в провокаторстве некоторых чинов политической полиции. Уверял, что, давая сведения генералу Герасимову, Азеф в то же время подготовлял цареубийство. Я просил дать доказательства, назвать соучастников. Бурцев отвечал, что не имеет права назвать их, но довольно туманно рассказывал, как подготовлялось покушение на государя в Ревеле и как тому помогал какой-то весьма важный чиновник, носивший мундир и ордена. Я повторил, что без имен все это бездоказательно. Не доказана ни провокация в данном случае Азефа, ни вина Герасимова.
Затем разговор перешел на войну, на правительство. К моему большому удивлению, передо мной был не социалист-интернационалист, а горячий русский патриот. Я нападал на него за ту систематическую ложь, что преподносят своим читателям в своих газетках наши революционеры-эмигранты: «Ну вот и вы, Владимир Львович, издаете вашу газету. Думаешь по величине, что это серьезный орган. И вдруг находишь статью: „Три бога“. И по той статье оказывается, что я, один из трех богов, встречаюсь иногда в Царском Селе с особой каретой Распутина, затем императрицей Александрой Федоровной и везу их обоих на свидание в какую-то парикмахерскую. Вы понимаете, Владимир Львович, что все это настолько неправдоподобно, настолько смешно и нелепо, понимаете, нелепо, что на этот вздор даже не сердишься. Над ним просто хохочешь. А ведь ваша газета претендует на серьезность. И вы считаетесь ведь крупным публицистом. Ну, разве это не стыд? Ну, где же тут серьезность?»
Бурцев был смущен, а я, достав из шкафа его газету, показывал злосчастную статью, которая думала утопить и меня, и еще двух «богов». Сконфуженный Бурцев оправдывался, что статья была прислана ему одним чиновником из Департамента полиции и т. д. Он интересовался государем, его характером, что он читает, говорят ли ему правду лица, его окружающие. Спрашивал, веду ли я дневник, и настойчиво советовал писать, и писать, и записывать все, что делается около меня.
Не обошлось и без курьеза. За дверьми, в соседней комнате послышался густой бас и разговор. Бурцев тревожно насторожился. Я успокоил его, сказав, что там больная и это пришел доктор. Бурцев заинтересовался моей библиотекой. Я похвастался некоторыми редкими революционными изданиями и показал ему его «За сто лет», ставшую уже и тогда библиографической редкостью. Он был доволен. Книги нас как-то сблизили. Я предложил гостю чаю. Казак Андрей подал нам. Разговор пошел проще. А пока мы разговаривали, на Фонтанке, около нашего дома, суетились наблюдавшие за Бурцевым филеры Охранного отделения. Установив, что «наблюдаемый» прошел в мою квартиру, они были в смятении. Протелефонировали начальнику отделения. Тот доложил Белецкому, который осведомил даже Хвостова. Когда же Бурцев ушел, я доложил по телефону кратко дворцовому коменданту, а на следующий день, рано утром, рассказал ему все подробно. Я оттенил, сколь большую пользу могло бы извлечь из его приезда правительство, если бы Маклаков и Джунковский не поступили с ним так нелепо.
В десять утра, при очередном докладе, Воейков доложил государю о моем свидании. Посмеялись. И когда Хвостов на первой аудиенции после того стал докладывать о том государю, его величество сказал, смеясь: «Знаю, знаю» — и сам сообщил министру те подробности, о которых тот не мог знать, так как я никому, конечно, кроме моего начальника, о том не говорил.
12-го днем государь выехал в Ставку, но уже без наследника. Вместо графа Бенкендорфа ехал гофмаршал князь Долгоруков (среди друзей — Валя). Сопровождали: флигель-адъютанты Нарышкин, Мордвинов, Силаев. Прибыв на следующий день в Могилев, государь принял в поезде доклад Алексеева и около полуночи отбыл на юг.
В пятом часу 14 декабря прибыли в Киев. После сильных морозов Царского Села здесь нас встретила оттепель. Государь принимал в поезде высшее начальство. Приехали и оставались у государя до отхода поезда сестры — великие княгини Ксения и Ольга Александровны и великий князь Александр Михайлович.
15 декабря в 8 часов утра государь приехал на станцию Черный Остров Подольской губернии. Кругом обширные черные поля. Грязь непролазная. Но погода летняя, хорошая. Государь принял доклад генерал-адъютанта Иванова и рапорт начальника Гвардейского отряда Безобразова. Встречал почетный караул Кавалергардского полка. Было странно видеть их в черных дубленых полушубках. На соседнем поле выстроилась 1-я Гвардейская Кавалерийская дивизия. Также два казачьих полка и три конных батареи. Объехав все части, государь пропустил их мимо себя.
Граф Фредерикс прошел мимо государя на правом фланге 4-го эскадрона Конной гвардии, как шеф эскадрона. Держался на коне отлично, чем поразил всех. Великий князь Дмитрий Павлович был перед взводом 1-го эскадрона. Кавалерия, несмотря на полтора года войны, представилась блестяще. Государь горячо благодарил части за службу и передал кавалергардам и кирасирам ее величества[78] (вдовствующей императрицы) ее «горячий привет и благословение». После смотра командирам частей был предложен завтрак и чай в поезде, а поезд шел к Волочиску.
После 12 прибыли туда. Шел мелкий дождь. На грязном, черном поле стояла 3-я пехотная гвардейская дивизия, стрелки, батальон Гвардейского экипажа, саперы, артиллерия. Государь медленно объезжал части, разговаривал с офицерами, солдатами, горячо благодарил их и из-за сильной грязи мимо себя, маршем, не пропускал. Государь нашел, что вид у войск был блестящий. К завтраку были приглашены генералы, великий князь Кирилл Владимирович и флигель-адъютант Саблин. После завтрака государь поздравил Саблина с производством в капитаны первого ранга. Теперь это был готовый будущий командир для яхты «Штандарт»[79].
В 3 часа 35 минут государь был уже в Подволочиске. Встречал почетный караул Лейб-гвардии Преображенского полка. В нескольких верстах, за местечком, выстроились 1-я и 2-я гвардейские дивизии с их артиллерией. Подъехав к полю на автомобиле, государь медленно объезжал полки, беседовал, благодарил, объехал даже дважды и по внутренней линии, дабы видеть больше народа, и, когда окончил объезд, уже стемнело. Шавельский стал служить молебен. Гвардии предстоял поход. Назревала большая операция на Южном фронте. Молились перед походом. Темными силуэтами вырисовывались на эстраде священник и певчие. Торжественно неслось пение. Раздалось величественное «Многая, многая лета». А когда государь, сев в