Володя притормозил на трамвайной остановке. Может, не искушать судьбу – покатить обратно по Чапаева на Восьмую Завокзальную – там Наташа Мустафаева, вдруг вынырнувшая из пятого «А»… там тишина… и ничего не надо, ничего не надо – только бы засветились радостью печальные глаза…
В следующий миг, однако, он повернул влево на улицу Фабрициуса. Так, прямиком, он выедет на Инглаб. Дома надо будет быстренько собрать сумку с пожитками для Москвы, взять деньги, сберкнижки – и пуститься к родителям на Телефонную. На машине не проехать – проверяют, увидят в водительских правах армянскую фамилию, выволокут из машины, изобьют до смерти… похоже, не только для устрашения у них в руках заточенные пики… Придется поехать на метро от станции «Гянджлик» до вокзала, а там пешком недалеко до Телефонной… Господи, этот костер у вокзала! Ну не может быть, не может быть, чтоб волокли живых людей!.. Не средние же все-таки века…
На площади у Дома правительства гремел нескончаемый митинг. Ораторы – Панахов и другие руководители Народного фронта – сменяли друг друга у микрофонов. Исполненные пафоса фразы, которые они беспрерывно кидали в толпу, были как поленья, подбрасываемые в гигантский костер. Ответный рев толпы волнами перекатывался по площади, и ярости в нем было тем больше, чем «горячее» сведения, сообщаемые оратором.
– …Симон Врацян, из дашнаков, возглавил первое советское правительство Армении и в двадцать первом году организовал массовые убийства азербайджанцев в Зангезуре и Карабахе…
– …В Топхане армяне вырубают заповедный лес для строительства цеха…
– …В Карабахе русские солдаты щупают азербайджанских девушек…
На стотысячной площади – ни у кого никаких сомнений. Раз выкрикнуто в микрофон с трибуны, значит, все правда, чистая правда – армяне всегда были злейшие вр-раги, – бить, бить армян!! Чтоб ни одного в нашем Баку!!! Смерть армя-а-а…
На трибуну вдруг взбежали молодые какие-то люди, один был в куртке внакидку, под которой белела повязка, и правую руку он держал на весу. Кинулись прямо к Ниймату Панахову, и тот, выслушав, вскинул вверх руку. И, как оркестр повинуется жесту дирижера, площадь сразу вняла команде. Рев оборвался, на площадь пала тишина.
– Братья! – выкрикнул Панахов. – Только что пришли люди, вот они! С утра они обходили квартиры армян, предупреждали – уезжайте из Баку. По-хорошему! На Баилове, когда они пришли к богатому армянину Ованесову, когда сказали, чтобы он уехал, Ованесов убил одного из наших людей! Зарубил его топором! А второго ранил в плечо, вот он стоит перед вами! Истекает кровью! Братья, армяне нас убивают!
Неистовый рев покрыл его слова. Десятки тысяч кулаков взметнулись в воздух, сотрясаясь, угрожая, ища выхода клокочущей ненависти…
Троллейбус полз медленно. При повороте на Самеда Вургуна он остановился, и водитель, высунувшись из кабины, крикнул, что дальше не поедет. Дальше стояла длинная синяя вереница троллейбусов.
Юлия Генриховна и Беспалов сошли недалеко от подъезда проектного института, где работала раньше Юлия. И где он, Беспалов, выступил однажды со своей злосчастной лекцией.
Что ж, придется пешком спуститься по Самеда Вургуна. Юлия Генриховна, держась за руку Беспалова, можно сказать, на ощупь чувствовала, как раздражен, как напряжен ее муж. Наверное, надо было послушаться его, не вылезать из дому в такой день.
А что, собственно, за день? Обычный для бакинской зимы. Серенький, холодный день, и, похоже, будет дождь.
Они поравнялись с колхозным рынком. У ворот густела толпа, и в середине этой неспокойной, подвижной толпы шла драка. Слышались выкрики, полные ярости и боли. Толпа выкатывалась на мостовую, откатывалась обратно к воротам рынка. Мелькали палки, занесенные для удара.
Беспаловы перешли на другую сторону, проталкивались среди многочисленных зевак. Вдруг толпа у ворот стала быстро редеть. Люди разбегались, мелькали разгоряченные лица, и, как подметила Юлия Генриховна, было на многих из них выражение то ли испуга, то ли какой-то хищной радости. Два тела остались неподвижно лежать в луже крови у ворот.
Крики, свист, топот убегающих людей…
– Надо вызвать «скорую», – сказал Беспалов. И тут он вдруг вытаращил глаза и закричал: – Куда? Куда лезете, женщины?! А ну, назад!
Юлия Генриховна вскинула быстрый взгляд на его побледневшее лицо.
– Ты что, Сережа? Кому ты кричишь?
Но видение бредущих с кувшинами женщин уже исчезло.
Беспалов, морщась, потирал лоб. Юлия схватила его под руку и потащила вниз по улице.
– Пойдем, пойдем, – бормотала она, – скорее отсюда… скорее… скорее!
Она бежала, таща его за собой, и он тоже невольно перешел на бег. На углу остановились, переводя дыхание, пережидая поток машин. Беспалов сказал:
– Давай остановим машину. Попросим отвезти домой.
– Нет, – качнула она головой. – Надо быстрее добраться до ребят. Надо быть всем вместе.
Она только одного сейчас хотела: прижать к себе Олежку, защитить его от опасности. От какой опасности? Господи, от какой? Да от той, которая, как ей казалось, разлита в самом бакинском небе. Родной город, столько раз снившийся ей в прежних, девичьих снах, сейчас будто стал чужим. Чужими казались прохожие, торопливо идущие по каким-то непонятным делам. Чужой выглядела эта улица – старые темно-серые дома по обеим ее сторонам таили угрозу.
Вот, на углу улицы Басина, дом с аптекой, – она, Юля, когда-то часто тут бывала у школьной подруги, у Вики Фукс, они играли в куклы, у Вики были шикарные куклы из Торгсина, а еще у нее, вернее, у ее отца было полно книг и редкостная по тем временам вещь – радиоприемник, такой здоровенный лакированный ящик, и Юлии запомнилось почему-то: повернула однажды ручку, и из матерчатого окошка раздался, перебиваемый разрядами, проникновенный женский голос:
Вновь в ночи знакомый мотив звучит,И сердцу тревожно…Но в сердце осталось прекрасное тангоНа память о нашей любви…
И Вика, порывистая девочка, подскочила к ней, и они стали танцевать танго – в ту пору в моде были танго и фокстроты, – о Господи!.. как будто в другой жизни это было… Давным-давно сгинул где-то в архипелаге ГУЛАГ Викин отец, крупный специалист по нефтеразведке, и куда-то уехала, растворилась в огромном пространстве жизни Вика Фукс…
Из-под арки этого дома неслись крики – отчаянный женский вой, грубая ругань, детский, полный ужаса, визг… Сквозь проем арки Юлия Генриховна увидела: во дворе метались люди.
Скорее, скорее отсюда!
На улице Басина стояли трамваи, трубили автомашины. Патруль или пикет – группа вооруженных людей перегородила улицу – проверяли, что ли, документы у водителей. Нет, это была не милиция, не ГАИ и не солдаты, а молодые люди в обычных нейлоновых куртках, у некоторых – красные повязки на голове, и вооружены не ружьями, а палками, но у одного висел на груди автомат. А людей в милицейских или военных шинелях – нигде не видать. Что же это происходит в Баку?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});